Психодрама и метамодерн

Психодрама и метамодерн
Малинина Ольга

Малинина Ольга

Психолог, психодраматерапевт, арт-терапевт, зав.кафедры Московской Академии Гештальта (МАГ). Образование Психодраматерапевт, Московский институт гештальта и психодрамы. Профессиональное кредо Я – психодраматист и арт-терапевт. Совмещаю в своей ...

Мы уже десять лет как живем в нарождающейся эпохе метамодерна. Психодрама возникла сто лет назад, во времена модерна, а потом как-то жила в философии постмодерна шестьдесят-семьдесят лет. Она дважды устарела? Пора списать ее в утиль? Или она еще актуальна? Что психодрама может предложить нам сейчас и чем ответить на актуальные запросы современности?

 

Психодрама и модерн

Психодрама как психотерапевтический метод возникла в начале 20 века. Обычно называют дату 1 апреля 1921 год, когда Я.Л. Морено, ее основатель, на сцене Венского театра комедии представил публике экспериментальную постановку о политической ситуации в Австрии.

Это было время модерна. Модерн обозначает большой круг явлений культуры, науки и искусства, возникших во второй половине 19 – начале 20 веков под влиянием научно-технического прогресса. Он вырос на идеях Ницше, Фрейда, Кьеркегора, Маркса, Камю, Дарвина и других. Эпатаж, революционность, возникновение метаидей и метанарративов, вера в единственную истину, эксперимент, индивидуализм, прогресс науки, отрицание прошлого – все это есть в психотерапии Я.Л. Морено.

«Передо мной стоял вопрос, что я должен выбрать как моё: всю вселенную или мою семью, род, из которого я произошёл? И я выбрал вселенную», «Истинная психотерапия может быть только психотерапией всего человечества», «Я встречаю людей на улицах и у них дома, в их естественном окружении… я пытаюсь сделать их смелыми, чтобы они могли мечтать снова. Я учу людей играть Бога.» Так Я.Л. Морено рассказывает о себе и о том, чем для него является психодрама. В его высказываниях виден модернистский нарратив с его отрицанием прошлого, будь то психоанализ, привычный театр или традиционная семья, верой в единую истину своего метода, желанием изменить мир через него, возвеличиванием человека до божественного уровня.

Психодрама как метод психотерапии родилась как исключительно модернистская концепция. Основные принципы модерна предполагают, что жизнь клиента однолинейна, есть четкое объяснение причин его проблемы и соответственно решение, терапевт точно знает, как помочь клиенту и чем в итоге закончится психотерапия, проблема находится в человеке, задача терапии — найти его базовый конфликт, дефект, поломку и вылечить от невроза.

Психодрама и постмодерн

На смену эпохи модерна пришла эпоха постмодерна. Его основные принципы строятся на том, что реальность социально конструируется, нет одной истины, психотерапевт не может знать, что для клиента будет важно и в итоге целительно в процессе психотерапии, жизнь его не линейна и точно невозможно предугадать, чем закончится их работа. Психотерапия рассматривается как взаимодействие живых, постоянно меняющихся и подвижных систем, клиента и психолога.

 

На психодраму не могли не повлиять новые веяния терапевтической мысли и постмодернистская риторика. Сам основатель метода, его ученики и последователи внесли новые идеи в теорию психодрамы и развили те мысли, которые Я.Л. Морено изначально высказывал. Г. Лейтц ввела четвертый, трансцендентный уровень роли, тождественный трансперсональному быти­ю человека и много говорила о важности равной позиции директора и протагониста: «психодрама оказывает терапевтическое действие только тогда, когда директор «качается на одних качелях с протагонистом». Идеальная позиция, по ее мнению, возникает лишь в тот момент, когда психодраматерапевт и протагонист работают вместе как настоящая команда, с равным статусом, вместе принимая решения и вступая во взаимоотношения «беру и отдаю».

 

З. Морено считала, что психодрама исцеляет за счет следующих аспектов: фактор «реальных» взаимоотношений («теле»); самораскрытие и искренность терапевта; познание себя в благорасположенной группе (экзистенциальная значимость); катарсис интеграции; инсайт в действии. Как видно из ее идей, большое значение придается теплым, честным, подлинным отношениям, живому процессу протагониста и его спонтанному исцеляющему действию.

 

Сам автор метода Я.Л. Морено настаивал на неадекватности противопоставления естественно-научного и гуманитарного подходов и пытался объединить бихевиоризм с одной стороны и понимающую и экзистенциальную психологию с другой. Как раз в эпоху расцвета постмодерна он вместе с последователями развивал свои изначальные идеи о врожденной спонтанности, креативности индивида, его богоподобной сущности, необходимости реальной встречи здесь-и-сейчас в процессе терапии, важности человеческих проявлений в действии. Он даже предугадал появление биопсихосоциальной модели, говоря о том, что человек – это сочетание генетики, «теле» и среды.

Но не смотря на влияние гуманистических идей и постмодернистских построений психодрама остается прежде всего модернистским методом. Ниже объясню почему.

Почему психодрама – это модерн

Как мы работаем в психодраме? Я опишу классическую полную драму (fulldrama). Первая сцена: диагностика того, что происходит с клиентом. В ней показывается реальная ситуация, в которой возникает его сложность, например необъяснимый «ужос» перед начальником (doing). Заканчивается сцена нахождением ключа, который позволяет перейти в другую сцену, где эта проблема возникла изначально. Вторая сцена: воссоздание прошлой ситуации, когда протагонист усвоил определенную реакцию на воздействие внешней среды и она закрепилась у него как устойчивый поведенческий паттерн. Если брать наш пример, то допустим, что ужас возникал в ответ на постоянные крики отца (undoing). В этой же сцене мы переделываем прошлый опыт протагониста, предлагая ему самому защитить себя, позвать кого-то на роль защитника или как-то еще прожить остановленные эмоциональные или действенные импульсы (redoing). В третьей сцене происходит «проверка на реальность», мы возвращаемся в первую сцену, где протагонист показывал ситуацию, в которой возникает его сложность. Но сейчас он может по-новому отреагировать на прежний стимул, благодаря перепроигрыванию и изменению своей текущей реакции в обстоятельствах, похожих на прошлый опыт. Так проверяется эффективность предыдущих терапевтических действий директора и терапевтическая польза для клиента.

В этом описании алгоритма работы явно виден модерн: есть идея, что жизнь клиента однолинейна, есть четкое объяснение причин его проблемы и понятное решение, директор ведет протагониста в его базовую сцену и лечит соответствующую поломку.

Кроме этого, основные техники психодрамы директивны и часто несут элементы собственного видения терапевта процессов клиента:

— Обмен ролями, то есть взаимная смена ролей протагониста и дополнительного «Я». Директор сам решает, когда обмен необходим и в какой момент послание из роли уже сказано. «Достаточно ли слов «Я тебя люблю» или стоит уточнить «Я тебя люблю, потому что…/для меня это значит…»? Куда пойдет драма, если эти слова не будут произнесены?

— Дублирование, то есть вербализация возможных мыслей и чувств протагониста другим лицом, директором или участником группы. Директор предлагает свою версию эмоционального содержания психики протагониста, основываясь на своем личном и профессиональном опыте. «На самом деле я давно чувствую равнодушие к тебе, а не любовь, но боюсь себе и тебе в таком признаться». У протагониста есть возможность отказаться от директорской версии, но есть такие, кому сложно понять, что на самом деле они испытывают в настоящий момент или их вера в истинность суждений своего терапевта сильна и непоколебима. И тогда протагонист может согласиться совсем не на свои переживания, не фильтруя и не оценивая интервенции директора.

— Зеркало, то есть взгляд на себя и на ситуацию со стороны. Директор сам решает, когда стоит выйти из сцены и показать протагонисту то, что там разыгрывается. Терапевт задает клиенту направление его мыслей через вопросы и через высказывание своего мнения о том, что возникает на сцене. «Что происходит между этими двумя, как тебе кажется?», «Мне удивительно, что они говорят о любви, но при этом отвернулись друг от друга». Что именно увидит протагонист? Как он посмотрит на свой разворачивающийся внутренний мир в сцене? На чем он сделает акцент, а что проигнорирует?

Директор в психодраме может сильно влиять на действие и его мировоззрение во многом определяет куда будет двигаться работа. Сам алгоритм метода психодрамы изначально категоричен и догматичен, этот методологический фундамент лежит в основе его теории и практики. Каким бы гуманным не был директор, полностью убрать базовые принципы психодрамы из работы невозможно: некоторая директивность все равно будет присутствовать.

Психодрама и метамодерн

Сейчас наступила эпоха метамодерна. В 2010 году два философа Т. Вермюлен и В. Аккер ввели в оборот это понятие, новейшей концепции, описывающей и объясняющей события и явления последнего десятилетия. Его основные признаки – это новая этика, просвещенная наивность, осцилляция, перформатизм, реконструкция, возрождение мифа и постирония.

 

Здесь я процитирую исследовательницу метамодернистской парадигмы Гусельцеву М. С. Она четко обозначила наблюдаемые сегодня феномены, с которыми нам нужно научиться жить и работать:

— новая искренность (преодолевающая идеологическую наивность модернизма, иронию и циничный скептицизм постмодернизма);

— новая рациональность (возврат к научной рациональности, учтя ее критику);

— постистория (осмысление и созидание, когда посредством иронии маркируются актуальные проблемы современности);

— прагматичный неоромантизм (предполагающий не путь от культуры полезности к культуре достоинства, а стремление продуктивно использовать две культуры);

— постправда (как принуждение субъекта к саморазвитию критического мышления);

— транспарентность и целый ряд состояний «транс-» — трансгендер, трансгрессия (растворение, преодоление границ), трансгуманизм (расширение психических и физических возможностей человека посредством научно-технических достижений).

 

Сейчас появляются материалы, представляющие исследования метамодернистских явлений в искусстве, науке, повседневной жизни. О психотерапии в этом ключе тоже есть информация. На сайте https://metamodernizm.ru есть статья «Основы метамодернистской психологии», которую можно взять за некоторый базис, чтобы рассмотреть психодраму через принципы новой концепции.

 

1. Человек – существо социальное, он может раскрыть себя только во взаимодействие с другими. Реализация человека в общественной жизни происходит сегодня через маломасштабные сетевые связи с единомышленниками. Такие «малые миры» выступают элементами современного единого мира. Я не сам по себе, я – это соединение и сопричастность с другими.

 

Многие психотерапевтические практики 20 века были направлены на индивидуализацию личности прежде всего (можем вспомнить хотя бы известную молитву Перлза). Психология 21 века стала обращать внимание не только на самоактуализацию и личностный рост, но и на социальное благополучие человека. Умение успешно контактировать с людьми, создавать сообщества своих сторонников, находить объединяющие идеи между их участниками несмотря на противоречия, видеть свои способы коммуникации в группах, искать эффективные приемы общения и донесения своих мыслей до других – все эти навыки крайне необходимы современному человеку для реализации себя и своих идей. Как в себе развить такие способности? Психодрама дает ответ – групповая терапия.

 

Я.Л. Морено, противопоставляя свой метод психоанализу, говорил, что человека стоит исследовать прежде всего в контексте межличностных отношений, где группа выступает как система этих взаимодействий. Человек вообще не должен рассматриваться как изолированный индивид – подобное рассмотрение возможно лишь как условность, неадекватная реалиям бытия. Он считал, что «самочувствие индивида, как и самочувствие всех людей все больше и больше будет определяться судьбой всего человечества, а судьба всего человечества все больше и больше будет зависеть от творческих и спонтанных интеракций людей в группах и групп между собой». Этот тезис как нельзя лучше отражает теоретическое обоснование психодрамы. Групповая терапия – один из элементов триединой системы метода. Психодрама изначально создавалась именно как групповая терапия, так как основатель метода видел колоссальную эффективность такого подхода в противовес классическим (личные беседы терапевта и клиента). Участник психодраматической группы получает два в одном: групповую терапию, где он слышит обратную связь на свои проявления, принимает поддержку других людей, анализирует свои симпатии и антипатии в реальных отношениях, пробует новые способы поведения, а еще индивидуальную терапию, потому что в такой группе он может сделать свою личную психодраматическую работу о собственных проблемах и сложностях. Поэтому психодрама как нельзя лучше отвечает на запрос современного общества: исследования себя через свои отношениях с другими для дальнейшего оздоровления и развития своей среды и мира в целом.

 

2. Отказ от рассмотрения человека как поля битвы мышления и эмоций, фокус на необходимости целостного восприятия личности, как существа, актуализирующего себя в поступках.

 

Психодрама является акциональным методом – методом действенного проигрывания событий, не ограничиваясь, как многие другие направления, рациональной проработкой психического материала. Сейчас мы наблюдаем переход от восприятия «человека как текста» (постмодерн), к восприятию «человека как перформанса» (метамодерн). Перформанс — это живое спонтанное действие, которое происходит в каждый момент человеческой жизни, если оно осмысленно, осознанно и видимо. Перформанс содержит в себе четыре элемента: время, место, тело художника и отношения художника и зрителей. Ничего не напоминает? В психодраме присутствует пять элементов: сцена, директор, протагонист, зрители и дополнительные «Я». Перформанс и психодрама не идентичны, но в психодраме всегда есть перформанс, то есть акт спонтанности протагониста. Выступлением художника и психотерапевтическая работа клиента соотносится через творческий акт, рождаемый в действии.

 

Действие – одно из основных понятий в психодраме вместе с креативностью и спонтанностью, признаками живой материи, способами человеческого проявления в мире. Теория спонтанности – одна из трех теоретических базисов в психодраме вместе с теорией ролей и социометрией. Спонтанность — некоторый энергетический импульс, определяющий направление и специфику возможного поведения, а также способность непосредственного следования этому импульсу. Она не накапливается и не сохраняется, она возникает, чтобы быть потраченной «здесь и сейчас». Спонтанность – катализатор креативности, понимаемой как действенное творческое отношение к бытию в различных его ипостасях.

 

В психодраме большое значение придается спонтанным и творческим проявлениям клиента. Адекватное спонтанное действие является признаком его душевного здоровья. Поэтому часть терапевтического процесса в психодраматической сессии направлено именно на развитие спонтанности протагониста: «У тебя есть одна минута, сделай то, чего тебе хочется сделать в этой сцене», «Скажи те слова, которые ты никогда не говорил, но очень хотел сказать», «Какой импульс рождается, покажи телом» и т.д. Через побуждение к спонтанному действию протагонист получает доступ к своему источнику творческого потенциала и жизненной энергии.

 

3. Создание личной идеологии из несоединимых и противоречивых концепций, которые внутри выстраиваются в логичную и понятную структуру.

 

Человек эпохи метамодерна создает свое мировоззрение, которое может опираться на множество идей, иногда относящимся к различным идеологиям: коммунизма и либертарианства, демократии и монархизма. Он может примыкать то к одним, то к другим общественным движениям и группам, не лицемеря или постоянно отказываясь от своих воззрений, а просто совмещая их в себе. В таком случае в кабинете психолога клиент может создавать свое пространство смыслов, сочетая несочетаемые парадигмы и идеи. Мы — сложные создания. Признавая свою глубину и противоречивость, клиент может из отдельных пазлов выткать свое полотно индивидуальной идеологии, опираясь на которую он может искать близких по духу и жить в согласии с собой в своей внутренней правде.

 

Основной потенциал психотерапии кроется в ее способности создавать и переписывать смыслы и значения текущего и прошлого опыта клиента и его представлений о себе. Благодаря этому она помогает избавляться от обслуживания неполезных, сковывающих идей и установок и раскрывать содержание собственных ценностей. Психодрама как метод здесь не уникальна, вспомним логотерапию, например. Но! Именно психодрама рассматривает жизненные проявления индивида через четыре уровня, выделяя отдельно трансцендентный, как необходимое условие здорового функционирования, а также имеет в своем арсенале отдельные техники для работы с ценностями.

 

Ролевая теория – одна из трех теоретических базисов в психодраме вместе с теорией спонтанности и социометрией. В соответствии с ней каждый из нас в отдельную единицу времен проживает определенную роль, функционируя одновременно на четырех уровнях: соматическом, то есть телесном, эмоционально-психологическом, то есть что-то чувствуя при этом, социальном, то есть в отношениях с кем-то или с чем-то и трансцендентном, то есть придавая смысл тому, что я делаю. Например, я – мать (социальный уровень), варю кашу (соматический), в тревоге «а вдруг будет не вкусно, все-таки новый рецепт» (психологический), любящая своего ребенка (трансцендентный). Без последнего уровня, без осознания значения своих действий мы теряем связь со смысловым содержание своей жизни: «я варю кашу для ребенка, но любви к нему чувствую, как мне с этим жить?». Такое происходит в моменты кризисов, травматических переживаний, в ситуациях горя и серьезных жизненных изменений: я теперь не знаю, как жить, ради чего?

 

Формирование и воссоздание трансцендентных смыслов – одно из направлений психодрамы. Есть отдельный вид такой работы – аксиодрама, драматизация, построенная на исследовании этических личных и социальных ценностей. Я могу посмотреть как во мне живут ценности движения вперед, открытия нового, непостоянства и стабильности, сохранения, остановки. А еще я могу поговорить с Богом или Вселенной, чтобы понять свое предназначение. Или как вариант – примерить на себя роль святого Павла в разыгрывании историй из Нового Завета, чтобы определить для себя, а что для меня значит мой атеизм. Все эти роли позволяют соприкоснутся со своими трансцендентными переживаниями, почувствовать себя не просто человеком, а космическим существом, тем, в ком живет божественная искра, именно так как говорил Я.Л. Морено.

4. Формирование способности одновременно воспринимать противоположные идеи и при этом сохранять активное и гармоничное функционирование психики.

Соединение несопоставимых мнений и направлений мыслей – крайне сложная задача для любого человека. Психодрама здесь дает много возможностей для диалога и понимания другого: обмен ролями, социодрама, техника встречи, социометрия и т.д. Одна из основных техник метода – это обмен ролями, она позволяет посмотреть на ситуацию и на себя глазами другого, что помогает расширению границ понимания себя и того, что происходит в отношениях. Во время обмена ролями протагонист временно принимает роль, отданную им вспомогательному «я», а вспомогательное «я» в это время играет роль протагониста. Техника дает возможность прожить чувства введенного персонажа «изнутри» и увидеть, благодаря вспомогательному «я», собственную реакцию на него.

Обмен ролями используется практически в каждой психодраматической сессии, будь то разговор с кем-то в моей реальной жизни (диалог с мамой по поводу воспитания моих детей), взаимодействие с людьми из прошлого (конфликт с моей учительницей), внутренними состояниями (я и моя тревога), ролевыми проявлениями (я – мать и я – подруга). Везде мы исследуем отношения между введенными в сцену фигурами с помощью обменами ролями. Эта техника позволяет не только увидеть себя через чей-то взгляд , но и понять, что он чувствует во взаимодействии со мной. Войдя в роль другого, я получаю возможность ненадолго узнать иной мир, прожить небольшую жизнь в моменте и получить доступ к чужим и не всегда приемлемым для меня представлениям и мнениям. Такое проникновение в пространство другого позволяет мне расширить свое мировоззрение, проникнуться новыми идеями, понять мотивы и причины поступков других. Мне не обязательно противопоставлять несоединимые концепции и жить по принципу «или»/«или», я могу раздвинуть свое пространство смыслов и включить в себя и то, и другое.

 

5. Осуществляя постоянное движение между модерном и постмодерном, психология метамодерна не отрицает предыдущие эпохи, она колеблется между ними, вбирая в себя их постулаты и не отрицая их.

 

Невозможно сейчас служить одной глобальной идее, как это было в модерне, например, «человеком движет бессознательное», как считает психоанализ и самое лучшее, что он может сделать – сублимировать свои агрессивные и сексуальные влечения в творчество или «человеческое поведение – это реакция на стимул», как говорят в бихевиоризме, поэтому давайте не будем лезть к нему в голову, все равно ничего не поймем. Также бессмысленно постоянно деконструировать различные идеи, как происходит в постмодерне. В этой парадигме нет «объективного смысла», как нет и «объективной реальности», есть только моя интерпретация происходящего. Такая позиция лишает нас хоть какой-то опоры, потому что любая моя концепция может стать всего лишь очередным «социальным конструктом».

 

Будущее психотерапии в соединении принципов одной и другой доктрин. Психолог, опираясь на метамодернистскую парадигму, сочетает в своей работе однозначность модерна (например, «Вы находитесь в депрессии, протокол ее лечения такой-то») и неопределенность постмодерна («Что для Вас значит, что Вы в депрессии? Как на Вас влияет этот диагноз?»). Важно называть вещи своими именами, особенно если клиент сам на такое по каким-то причинам не способен: не видит, привык, не замечает. Насилие – это насилие, инцест – это инцест, психоз – это психоз и т.д. Дальше в обозначенных рамках можно работать в постмодернистской философии, исследуя переживания клиента, его идеи, ценности и желания. Тогда клиент может опираться на реальность и как-то относится к ней: горевать, злиться, бояться, радоваться, а потом уже делать что-то с тем, что он увидел и назвал. Здесь рамки модернистской концепции помогают удерживаться в границах реальности, а постмодернистская философия дает простор для живого терапевтического процесса.

 

Психодраматические техники и сам алгоритм построения терапевтической сессии сугубо модернистский, как я уже писала выше. Опираясь на терапевтический инструментарий (построение сцены, введение в роль, выход в зеркало и т.д.), директор как раз и создает рамку, в границах которой мы можем интерпретировать, фантазировать, раскрываться, исследовать. Структура создает ясную и понятную форму, тот самый контейнер, без которого невозможно выстраивание безопасного пространства для терапии. Поэтому в любом методе рамка присутствует, даже если ее не признают и не желают видеть: время сессии, периодичность встреч, оплата, правила терапии и т.д.

 

В психодраме же плюс к привычным условиям работы добавляется сам метод с его модернистскими структурами: во-первых, структурой самой сессии, то есть разогрев, действие, шеринг, а во-вторых, структурой психодраматического действия, то есть doing, undoing, redoing, а еще и техниками (обмен ролями, зеркало, дублирование и т.д.) Так в психодраме образуется «двойная рамка»: рамка терапевтических отношений и рамка самого метода. Удивительно, но как раз такая форма создает пространство для кардинальных трансформаций и исцеления. Недаром психодраму называют одним из самых глубоких и при этом экологичных методов психотерапии. «Двойная рамка» позволяет попасть в свой внутренний мир достаточно быстро, но при этом тотально и с полным погружением. Нужно только построить сцену и оживить ее. В ней я увижу свою реальность в ее истинном свете через проигрывание тех отношений, которые там проявятся. Вспоминаю свою первую психодраму: как только я поставила всех персонажей на сцене, то были члены моей семьи, и встала в свою роль, я начала плакать, говоря о сильнейшем чувству вины, которое во мне тогда было.

 

В такой «двойной» рамке нужно быть особенно внимательным к клиенту. Если директор возьмет из обучения методу только внешние структуры без внутреннего содержания, то получится крайне догматичный продукт без представлений о встрече, спонтанности, креативности, божественной искре и других философских идей Я.Л. Морено.

 

Соединение психодрамы и метамодернисткой психологии

Психодрама, несмотря на свой изначальный модернистский подход может наполнять себя постмодернистскими принципами и таким образом становится метамодернистской психологией, совмещая в себе определенность модерна и свободу постмодерна.

 

Во-первых, через развитие личности самого психодраматерапевта. Я как директор могу сдерживать догматичность и экспертность своей позиции, стараться быть внимательным и бережным к своим клиентам, экологично сопровождать их в исследовании себя, не продавливать свои идеи и свято чтить принципы этического кодекса и гуманистической психологии. Нам никогда не стоит забывать о силе своего влияния на протагонистов, даже если нам кажется, что она минимальна. Это воздействие есть, вопрос только в осознании его наличия и о степени возможного вмешательства в уникальный процесс клиента.

 

Во-вторых, через развитие спонтанности протагонистов. В наших силах возможно создать в группе или в индивидуальных сессиях пространство для творческого самовыражения наших клиентов. Мы можем включать в работу тело: «Покажи всем телом, как ты это чувствуешь», голос: «Скажи без слов, просто позвучи», движение: «Как тебе хочется двигаться сейчас?». Можем рисовать, танцевать, петь, играть. Можем пробовать разные роли и новые способы взаимодействия с миром.

 

В-третьих, через развитие отношений между терапевтом и клиентом в индивидуальной работе или участниками группы между собой в групповой терапии. Я. Л. Морено выделил три типа отношений в терапии: перенос, то есть проективное восприятие другого, эмпатию, то есть вчувствование в другого и воображаемое принятие его роли и теле, то есть «Встреча» людей, их взаимосплетение, одновременное преодоление разделяющих психологических пространств. Психодрама – это приглашение к такой «Встрече». Под ней понимается особое сосуществование людей, глубокое взаимопроникновение экзистенциальных пространств, в котором возникает «Мы», приближающее к Богу. «Теле» означает «взаимовчувствование», то есть процесс той самой Встречи. Поэтому так важно исследовать отношения в терапевтическом процессе: Что я чувствую по отношению к терапевту? Что мне кажется он чувствует ко мне? Кого я вижу в своем клиенте? Почему мне так страшно раскрываться на группе? Кого мне напоминает этот участник? Мне кажется или меня отвергают/не любят/избегают? Ответы на эти вопросы приближают реальную «Встречу» и дают нам шанс увидеть друг друга настоящими.

 

Как мне видится, новая стратегия психологической науки отлично вписывается в теорию и практику психодрамы. В горячо любимом мною методе есть большой потенциал для соединения философских идей и эффективных практик Я.Л. Морено с метамодернистскими стратегиями развития нашего мира, отражающими современные вызовы, стоящими перед обществом и гуманитарным знанием.

 

 

Техника «Встреча с умершим» в психодраме

Малинина Ольга

Малинина Ольга

Психолог, психодраматерапевт, арт-терапевт, зав.кафедры Московской Академии Гештальта (МАГ). Образование Психодраматерапевт, Московский институт гештальта и психодрамы. Профессиональное кредо Я – психодраматист и арт-терапевт. Совмещаю в своей ...

В психодраме утрата и горевание рассматривается через ролевую теорию: в процессе проживания скорби происходит перестройка ролевого атома. Часть ролей теряют свою актуальность, а часть приходится выстраивать заново, наполняя новым психическим материалом. Например, если клиентка потеряла мать, то роль дочери в реальных отношениях с мамой уходит, замещается другими, более востребованными: появляются роль дочери умершей матери, роль дочери отца, у которого умерла жена, роль скорбящей, роль наследницы и т.д.

 

Ролевой атом отражает внешние и внутренние метаморфозы, происходящие с человеком.

Проще всего их отследить через реальные социальные изменения: создание семьи, рождение ребенка, переезд, переход на другую работу и т.д. Каждое из событий требует новых реакций и адаптивных стратегий взаимодействия с окружением и с самим собой в меняющихся условиях. Так рождаются новые роли на фундаменте прежних навыков, знаний и умений и постепенно отмирают старые, перестающие быть нужными в настоящем.

Задачами психодраматиста (наверное, как и любого другого психолога) в работе с потерей являются:

  • обнаружение, осознавание и проживание того психического материала, что не дает клиенту пройти горевание;
  • прощание со всем, что символизировал ушедший и контакт с ним;
  •  создание заново сконструированной внутренней связи с ушедшим человеком;
  • взгляд в будущее и выстраивание других смыслов в новой жизни без умершего.

В психодраме эти задачи решаются через следующие техники:

  • встреча с умершим, например, с ушедшей мамой, которой не успела сказать о своей любви;
  • возвращение потерянной, утраченной части себя, например, когда муж был жив, я чувствовала себя желанной и любимой, хочу вернуть себе немного того состояния счастливой женщины, ведь не только с ним я могу так себя ощущать;
  • проигрывание похорон, например, я прощаюсь буквально со своей мечтой поехать с умершей подругой в Париж, т.е. хороню образ того, что точно не случится рядом с ней;
  • драматизация прошлых сложных отношений с ушедшим, например, кроме любви и понимания в моих отношениях с умершей сестрой было много боли и напряжения, хочу перестать дуться на нее и оставить свои обиды в прошлом;
  • драматизация текущих сложностей, связанных с утратой, например, как заново построить отношения с родственниками после смерти папы;
  • драматизация своих состояний, связанных с переживанием потери, например, мне кажется, что между миром и мной пролегла какая-то черта и я больше никогда не смогу полюбить кого-то после смерти мужа;
  • агиодрама, то есть психодрама с ценностями, например, встреча с Богом, судьбой, самой смертью для ответа на мучающие вопросы, связанные с потерей;
  • футуропрактика: работа с будущим, например, хочу проверить, как на нашу семью может влиять память и скорбь по замершей беременности в случае рождения другого ребенка.

Психодрама – это метод психотерапии, предполагающий использование театрализованной (драматической) импровизации для исследования клиентом своего внутреннего мира, развития творческого потенциала и на этой основе продуктивного изменения отношения к бытию в различных его ипостасях и расширения возможностей адекватного поведения и взаимодействия (определение Гриншпуна И.Б.)

Психодрама состоит из пяти элементов:

  • директор (психолог, тот, кто работает с клиентом);
  • протагонист (клиент, тот, для кого происходит действие);
  • вспомогательные «Я» (действующие лица в драме протагониста, в психодраме на их роли выбираются люди из группы, а в монодраме – это стулья, игрушки, ленты и т.д.);
  • сцена (пространство, где происходит действие);
  • зрители (люди из группы, следящие за действием, влияющие на работу через дублирование и шеринг, в монодраме этого элемента нет).

В психодраме происходит театральное разыгрывание того запроса, что предъявляет нам протагонист. Если он говорит, что до сих пор ненавидит тещу, хоть она умерла пять лет назад и хочет разобраться в чем причина, то мы ставим сцену, где клиент встретиться с ушедшей родственницей, проживет свои чувства по поводу нее и разберется из-за чего они так сильны.

Психодрама – это внутренний мир клиента, который мы материализуем снаружи.

Он может не совпадать с действительностью. В сцене протагонист выстраивает свою субъективную реальность, так, как он ее видит и чувствует. И тогда умершая теща может предстать перед нами сущей мегерой, хотя в жизни она была милейшим существом с точки зрения ее дочери, жены клиента, но в восприятии протагониста она такова и нам предстоит понять, что происходит с ним, когда он с ней взаимодействует сейчас в работе.

Самым частым вариантом при работе с гореванием, в моей практике точно, является организация психодраматической встречи с умершим. Именно эту технику я опишу ниже, обращая внимания на особенности работы с ней.

С кем может возникнуть необходимость организации такой встречи? Я предлагаю следующие варианты, которые встречались в моей работе:

— Ресурсный человек. Часто у протагониста с ним существует только односторонняя связь. Они могут не иметь в реальности никаких контактов и даже могут быть не знакомы друг с другом, но в представлении клиента умерший обладает каким-то важным знанием, умением, опытом, который необходим ему сейчас (дальний предок, известный человек).

Обычно такая встреча является ресурсной для клиента: он наполняется силами, вдохновением, верой в себя. Например, протагонист заявляет о своих финансовых трудностях и в процессе работы упоминает о своем прапрадедушке, который скопил значительное состояние. Мы создаем пространство для их встречи, чтобы клиент получил от своего предка финансовое благословение и поверил в свои силы.

— Человек, смерть которого вызывает неадекватно бурную реакцию. История умершего, его жизнь, обстоятельства смерти, последующие события, вызывают у протагониста много переживаний, интенсивность и продолжительность которых не поддается логическому и рациональному объяснению.

Например, однокурсница дочери совершила суицид, клиентка не может успокоится, скорбит, переживает, хотя видела ее один раз в жизни. Иррациональные шоковые эмоции указывают нам на важный психический материал клиента. Он сам может не понимать, почему он чувствует то или иное, но такой феномен важен, так как аффект в данном случае связан с клиентом, а не с умершим. Встреча с ним в психодраме в таком случае может помочь выявить и сделать явным скрытую информацию, относящуюся к жизни клиента. В приведенном примере, клиентка может вспомнить себя в том возрасте, когда кто-то разрушил ее мечты и для нее ситуация была сродни смерти. Время прошло, а чувства до сих пор живы.

— Абортированный ребенок, мертворожденный, замершая беременность. Здесь клиентами могут выступать мать этого ребенка, выросшие сиблинги, другие члены семьи, кого трогает эта утрата. Таким детям часто отказывают в признании их места в семейной системе. О них редко говорят, стараются побыстрее забыть и вычеркнуть знание о них из родовой книги памяти. Часто ситуация перинатальной смерти сопровождается чувствами вины, стыда, бессилия, гнева, ужаса, тоски.

В психодраме мы предлагаем увидеться с малышом и поговорить с ним. В роли такого младенца обычно у протагониста возникают слова о прощении, отсутствии злости к родителям, понимании происходящего, веры в будущую встречу через воплощение души в другом ребенке, принятии своей судьбы, спокойствии и умиротворении.

— Давно умерший важный человек. Отношения с ним были давно (5, 10, 20 лет назад), но чувства к нему и память о прошлом до сих пор влияют на протагониста (родители, друзья, родственники, супруги и т.д.) Обычно такой запрос может выявляться в процессе терапии не сразу, а как бы между делом. Или что-то в жизни клиента актуализирует материал, связанный с давно прошедшими событиями.

Например, вдруг случайно выясняется, что текущий мужчина клиентки похож на умершего 10 лет назад старшего брата и время от времени возникающие чувства к нему относятся не к нынешней жизни. Встреча с ушедшим братом может помочь проявить и прожить запакованные переживания, прояснить незаконченные отношения и завершить их историю там, где она была поставлена на паузу.

— Недавно умерший важный человек. Потеря произошла относительно недавно, до сих пор может быть больно и тяжело. В этом случае протагонист находится в процессе скорби и проживает свою потерю, в отягощенном или нормальном варианте. Если он переживает острую фазу горя (первые месяцы), то встречу с умершим не рекомендуют проводить, необходимо некоторое время для принятия скорбящим факта смерти.

Только после признания реальности утраты клиент может создать новую внутреннюю связь с ушедшим человеком, для чего как раз может быть необходим психодраматический контакт с ним. Встречу с умершим стоит организовывать, если клиент переходит в фазу интегрированного горя и мы помогаем ему через психодраму выразить что-то важное, погоревать, попрощаться, договорить, поблагодарить и т.д.

Для осуществления психодраматического действия мы как обычно начинаем с прояснения запроса (что будем делать и для чего), обозначения места сцены (где), выбора персонажей (кто).

В работе, где основной задачей является организация встречи с умершим важно обращать внимание на некоторые особенности построения психотерапевтического процесса:

— Внимание к месту встречи. Перед построением сцены необходимо выяснить, где мы будем встречаться. Обычно протагонист предлагает какое-то особенное место, которое одновременно символизирует вневременность, внежизненность этого пространства. Например, небеса, кладбище, чердак старой родовой усадьбы и т.д. Мы тщательно расспрашиваем, что или кто там есть, какие детали указывают на специфику этого места и предлагаем протагонисту выстроить сцену именно так.

— Разделение пространства на жизненное, профанное и сакральное, принадлежащее ушедшим. Это предложение может исходить от директора, так как клиент сам не всегда видит в этом необходимость. То есть территория, где будет происходить встреча, отделяется от пространства жизни, откуда мы придем и куда мы вернемся. Обычно в психодраме сцена, где происходит действие, сама по себе разъединяет обычную жизнь и психодраматическую, но в организации встречи с умершим можно дополнительно усилить такое размежевание. Например, через использование особого цвета лент: черная будет обозначать мир мертвых, а красная – мир живых. Или стулья по периметру могут символизировать небеса, а все остальное – обычную действительность.

— Определение времени драматизации. В самом начале работы обычно мы обозначаем сколько будет длится разговор. Такое ограничение сроков задает временную рамку психодрамы и одновременно сообщает протагонисту, что такая беседа не может длится долго: мы же общаемся не с живыми людьми. Обозначение временных лимитов может происходит и в середине работы, если директора чувствует, что процесс затягивается и до кульминации далеко: «Мы не можем долго удерживать бабушку здесь, ей скоро нужно будет уходить, что самое важное ты хочешь ей сказать?»

— Неторопливый ритм работы. При организации встречи с умершим мне кажется стоит внимательнее относится к скорости продвижения в работе. Часто необходимо время для погружения в роль умершего, осознавания своих переживаний, отреагирования эмоций, формулирования посланий, вопросов и принятия ответов. Поэтому в таких драматизациях часто возникают паузы, остановки, моменты тишины или горьких слез.

— Особенное использование психодраматических техник: внутренний монолог, введение в роль, дублирование. Обычно я использую в самом начале «внутренний монолог» и прошу перед встречей озвучить протагониста свой настрой, ожидания. Часто я прошу объяснить, для чего мы идем в сцену: чтобы что? Уже в этом моменте становится понятно особенности отношений между умершим и протагонистом («Я иду сейчас в сад на нашей даче к маминой яблоне, потому что хочу сказать ей, как я ее люблю. Я не успела это сделать при ее жизни и меня гнетет, что она не узнала, как много она для меня значила»).

Далее протагонист занимает свое место в сцене и я предлагаю ему войти в роль умершего и тщательно интервьюирую его в новом образе (Когда вы умерли? Сколько вам было лет? Как вы выглядите? Какие у вас отношения были при жизни? И т.д.). В работе я часто использую дублирование, чтобы помочь протагонисту выразить весь спектр переживаний: боль утраты, тоску по ушедшему, злость на произошедшее, вину и стыд за свои действия и бездействия при жизни, непроявленная нежность и т.д.

Чаще всего этих техник достаточно. А вот «зеркало» и «пустой стул» я использую редко, хотя, наверное, при некоторых обстоятельствах, они могут быть эффективны: высказать и отреагировать свои эмоции без получения ответа, посмотреть на разговор со стороны и увидеть, что еще не сказано или понять, в чем причина невозможности прощения и т.д.

— Окончание работы. В конце психодраматической встречи я прошу высказать слова благодарности ушедшему и за саму встречу, и за то, что здесь сейчас случилось. Но перед ними я еще рекомендую дать последние послания перед расставанием из обеих ролей ( — «Дочь, я очень тебя люблю, живи, это самое главное.», — «Мама, я тоже люблю тебя, я буду жить дальше и обязательно буду счастливой.») Таким образом подводится итог разговора, ради которого мы его и затевали. В этом месте осуществляется завершение текущего внутреннего процесса, связанного с фигурой умершего, актуального на данный момент. Например, в этот раз я говорю о тех словах, что не успела сказать при жизни, а в следующий раз я хочу получить благословление на брак с любимым от умершей матери и обсудить причины их развода с отцом.

— Возвращение в мир живущих. Конец работы я рекомендую проводить через ритуал, символизирующий для протагониста его понимание жизни в сравнении со смертью (танец, смех, определенный ритм и т.д.). Такое завершение не обязательно в каждом случае, клиенты обычно заканчивают разговор без специальных приемов, даже если внутри него было много чувств и переживаний. Но придуманный ритуал помогает быстрее и чище выйти из несуществующего мира «потустороннего» и в кабинете, и в своей голове. Его можно придумать непосредственно в сессии и вместе его разыграть.

В заключении хочется сказать, что психодраматическое проигрывание помогает клиенту сделать видимым его внутренний мир. За счет экстрариоризации, то есть превращения психического материала во внешнее действие, обеспечивается проживание невыраженных эмоций, активизация застывших импульсов, проговаривание несказанных посланий, ассимиляция неусвоенного опыта.

Техника «Встреча с умершим» — это не какое-то магическое призвание мертвеца в мир живых, как иногда думают клиенты. Все роли в психодраме играются самим протагонистом и мы вместе с ним воссоздаем его внутренний мир во внешней реальности. Он сам изображает фигуру ушедшего и сам взаимодействует с ним, делая явным тот психический материал, что присутствует в его голове. Мы всего лишь технически обеспечиваем пространство для взаимодействия с ним.

Нейро Психодрама — что происходит в головном мозге в процессе психодрамы?

Нейро Психодрама — что происходит в головном мозге в процессе психодрамы?
Эзра Билик, психодраматистка из Стамбульского Международного Института Зерки Морено.
Оксана Рыбакова, переводчик: «Автор статьи турчанка и английский язык, которым написана статья, для меня местами создаёт затруднения. НО! Основная мысль такая — психодрама является идеальным методом для формирования новых нейронных связей, организации доступа к глубинным воспоминаниям, исцеления и обучения. Перевод не судите строго :)»


«Каждый истинный второй раз это освобождение от первого» — Я.Л. Морено, 1923.

Эзра Билик: «Недавние исследования показали, что психотерапевтический процесс изменяет химию головного мозга и на месте старых связей появляются новые. Я придерживаюсь мнения, что схожесть между тем, как учится и работает мозг, с одной стороны, философией и техниками психодрамы, с другой, поставит психодраму в более привилегированное положение среди других методов терапии»


Стадии психодраматического процесса — разогрев, действие и шеринг — с точки зрения нейронауки.

«Первая стадия — разогрев, состоит из физического, эмоционального, интеллектуального, социального и трансцендентного психодраматических разогревов. Являясь началом исследовательского пути протагониста, процесс разогрева охватывает несколько из вышеуказанных категорий и инициирует переход активности из субкортикальных областей в кору головного мозга, активизируя эмоции, познание и память. Таким образом, и левое, и правое полушарие, отвечающие за разные функции, тоже начинают активизироваться.

Очень важно, чтобы физический разогрев начинался с действия, нашего первого жизненного опыта. Хождение во время разогрева активизирует кинезическую память тела, подготавливая его к «записи» на самом глубоком уровне. На этой стадии психодраматерапевт поддерживает физический контакт с протагонистом: «находится с ним вдвоём», «чувствует вместе с ним», «делает вместе с ним». Этот начальный контакт представляет первые отношения доверия между матерью и ребёнком. Таким образом, протагонист попадает в безопасную связку, необходимую для его самораскрытия. Это означает, что терапевт и протагонист будут разогреваться до момента формирования новой связи, которая появится при помощи активации памяти и эмоций. Совместно с процессом разогрева и запоминания начинается вторая часть психодрамы — действие».

Психодраматическое действие и шеринг.

«…стадия действия является самой важной, именно в ходе этой стадии активируется наибольшее число областной головного мозга одновременно, открывается дорога, ведущая к образованию новых синапсов, появляются новые структуры. Один из секретов лежит в концепции «сюрплас реальности». Сюрплас реальность (место, где люди понимают, что они знают гораздо больше, чем предполагают) приводит к значительному расширению сознания и катарсису. Д. Иглман использует концепцию «путешествия во времени», объясняя механизм принятия решения человеческим мозгом, который опирается на полученный в течение жизни опыт. Здесь наиболее активной является орбитофронтальная кора. Путешествие в воспоминания в ходе психодраматических сцен иногда принимает форму извлечения уже известных воспоминаний из нарративной памяти, где они записываются на бессознательном уровне, и переадресацию их в области заднего мозга и ассоциативную кору. В большинстве случаев мы наблюдаем, как у протагонистов появляются подавленные воспоминания, они начинают видеть связи, которых раньше не видели. Мы говорим о воспоминаниях, которые возникают благодаря силе действия и телесной памяти».

«… Воспоминание о травме и выведение ее на сцену даёт возможность реактивировать норадреналиновую систему, системы гипофиза, гипоталамуса, надпочечников и нейрогормонов, а также множество областей головного мозга. Сюда также включается префронтальная кора, связанная с личностью и высшими когнитивными функциями, амигдала, связанная с памятью и эмоциями, гиппокамп, спинное ядро рафа. В дополнение к этому в стрессовой ситуации значительно повышается уровень адреналина и гормона кортизола, выделенных в переднюю поясную извилину и в верхнюю правую височную извилину. Важные встречи (энкаунтеры) в психодраматических сценах дают такой уровень тревоги и стресса, который необходим для окончательного исцеления. Высказывание Морено «Каждый истинный второй раз это освобождение от первого» (1923), как раз относится к терапевтической силе встреч (энкаунтеров).

Не только протагонисты исцеляются через действие. Другие участники группы тоже совершают открытия, находясь в ролях или наблюдая за происходящим на сцене, разогреваются на свои собственные темы, иногда испытывая сильный аффект и катарсис. Другими словами, активация головного мозга, о которой мы говорили, происходит у всех участников группы».

«….в процессе действия происходит обучение новой правде о жизни и формирование новых синапсов между нейронами головного мозга протагониста. Когда сила старых синапсов изменяется, информация начинает передаваться по сети другими способами. Достаточно слабая связь в конечном итоге исчезнет; новые соединения, более сильные, будут разрастаться. Часть этого процесса реструктуризации обусловлена системой вознаграждения и позволяет медиатору допамину распространяться по сети».

Важность психодраматического действия также заключается в том, что оно позволяет завершить незаконченное, а, согласно исследованию Зейгарник, организм стремится к завершению незавершенного, поскольку человек может переходить к новой задаче только тогда, когда закончит предыдущую. Именно в этом случае появляется возможность остановить трансгенерационную передачу травмы.

«Шеринг — это стадия усвоения того, что было получено во время действия. Здесь активизируются префронтальная кора, область Вернике и Брока, связанные с выражением и смыслом, а также лимбическая сфера головного мозга. Именно на этой стадии протагонист получает поддержку группы и ее тепло, а также учится у других участников».

Дальше поговорим про креативные нейроны, память тела, дублирование и обмен ролей.

КРЕАТИВНЫЕ-СПОНТАННЫЕ-АКТИВНЫЕ НЕЙРОНЫ

Ранний младенческий опыт формирует нейронные связи. Мозг вырабатывает разнообразные стратегии защиты от тревоги, которая появится, если возникнут проблемы в контакте между ребенком и матерью или значимым взрослым. Это случается чаще всего в подсознательных схемах памяти, которые контролируют тревожность и страх, вырабатываемые амигдалой, гиппокампом, кортико-стриально-таламо-кортикальным контуром. Тревога, испытанная в раннем возрасте, прокладывает дорогу для различных патологий, которые могут случиться в более поздних периодах.

Тем не менее, у детей есть адаптивные навыки, которые отличают их от других биологических видов. Люди приходят в этот мир полностью экипированными для того, чтобы адаптироваться к практически любым условиям. «Опыт и обучение» занимают большое место в эмоциональном и нейробиологическом развитии людей. Мозг продолжает развиваться, становясь постоянной структурой нейронных сетей, сформированных соединением каждого нового знания и научения. Процесс адаптации позволяет поддерживать и защищать человека, создавая чувство безопасности. Факторы окружающей среды, которые Морено назвал «культурными консервами», могут превратить людей в создания, совместимые с их средой обитания и отделить их от внутренней креативной сущности. Этот процесс «запирает» людей в тех областях головного мозга (особенно лимбической системе), которые подают сигналы: «уходи-от-тревоги», а также укореняет их в неспособности иметь здоровый репертуар жизненных ролей.

Быть в моменте — означает быть ближе к собственной реальности, и иногда это вызывает тревогу. Участники психодрамы смело встречаются с собственной правдой в «здесь и сейчас». Вместо старых и дисфункциональных поведенческих паттернов, новые спонтанные и креативные реакции участников приводят к выявлению нейронных узлов, сформированных тревогой и страхом. Нейроны людей, которые воссоединяются с собственной креативностью и спонтанностью, активируются. Нейроны настоящего — это нейроны, которые открыты возможностям формирования новых синапсов. Развитие креативности также поддерживает развитие правого полушария. В то время как левое полушарие демонстрирует в основном более осторожные, не инновационные, устойчивые характеристики, основанные на установившихся мыслительных паттернах, правое полушарие это более широкая, аналитическая, интуитивная сторона. Креативность и развитие спонтанности увеличивают активацию правой стороны мозга. Через обеспечение целостной рабочей системы, благодаря балансу правого и левого полушария поддерживается ментальное здоровье человека.

Действие, через которое пробуждаются креативность и спонтанность, это наиболее важная комплиментарная часть всех принимаемых решений. Действие – это не конец, а первый шаг, который имеет смысл. Именно об этом говорит известный нейробиолог О. Сакс: «Нет восприятия без действия, нельзя увидеть, если не смотреть». Действие, это наш первый в жизни язык, это также мощный инструмент психодрамы, который помогает преодолевать сопротивление и добираться до телесной памяти. В психодраматических сессиях каждое мгновение проходит через действие, включая хождение во время разогрева, объятия, прикосновения, скульптуры и оживление сцен. Действие является обязательной частью и потребностью человеческой природы, а также самым постоянным средством реорганизации системы головного мозга, которая развивается через обучение».

Вначале про наше любимое «не расскажи, а покажи». А потом про дублирование. И роль тела.

«Первая роль, которую осваивает ребёнок в контакте с миром, это соматическая роль, она относится ко всему, связанному с телом. В невербальном периоде первым языком тела является действие. Аллан Шор утверждал, что развитие амигдалы — одной из важных областей, связанных с памятью, — произошло раньше гиппокампа, и что травматические события, возникающие в ходе первых отношений со значимым взрослым, записываются в амигдале, а не в гиппокампе. Подавление воспоминаний в более позднем возрасте также может вызываться подавлением функций гиппокампа благодаря высокому уровню гормонов стресса. Принцип психодрамы «не расскажи, а покажи» приводит к некому регрессу и даёт возможность человеку прибегать к телесной памяти при помощи действия, которое использовалось в довербальном периоде. Снятие физических зажимов при помощи операционных техник приводит к быстрому прогрессу, особенно в случае психосоматических расстройств, где механизм подавления является наиболее сильным.

Тот факт, что участники группы предъявляют свои очень глубокие воспоминания и встречаются лицом к лицу с важными моментами своей жизни, приводит к эмоциональному катарсису. Катарсис злости, являющейся наиболее сильным чувством, даёт самое мощное очищение и облегчение (катарсис действия). На этой стадии можно говорить, что действие необходимо для выведения токсинов. В тоже самое время, в случае, если мы используем нейровизуальные техники, можно ожидать, что будут наблюдаться изменения в высвобождении серотонина, норэпинефрина и допамина, особенно в сенсорных лимбических системах (амигдале), регистрируя увеличение активности в вентральной префронтальной коре, поясной извилине коры».

С дублированием мы встречаемся сразу после рождения и нашим первым дублером является мама. Как ни странно, она будет не только дублёром, но и первым антагонистом в процессе развития. То, что мы, как дети, видим глазами нашей матери, определяет развитие мозга, отношения с жизнью, саморазвитие.

«Дублирование — это процесс, во время которого протагонист чувствует максимальную поддержку директора и группы, а также совершает открытия. Во время дублирования можно заметить активизацию орбитофронтальной коры, зеркальных нейронов и относящейся к языку области Брока в левом полушарии. В это же самое время активизируется префронтальная кора и лимбическая система протагониста, который находит новые связи, интернализирует, выносит суждения, пробуждает воспоминания и прожитый опыт.

Недавние исследования обнаружили, что «зеркальные нейроны» являются автономными структурами, связанными с эмпатией. Они помогают нам ее проявлять и понимать эмоциональные послания других людей. Исследователи показали, что эмоции достигаются подражанием выражению лица другого человека с целью понять принцип действия зеркальных нейронов (отзеркаливание). Поразительно, но было доказано, что люди, использовавшие ботокс и потерявшие гибкость лицевых мышц, начинают испытывать трудности в распознавании эмоций, основываясь на выражении лица другого человека. Тот факт, что мы имитируем эмоции других людей, чтобы их понять, даёт возможность осознать, насколько активными являются зеркальные нейроны во время обмена ролями. С другой стороны, понимание того, что информация, полученная в процессе отзеркаливания была синтезирована в соответствии с личным опытом каждого человека, показывает, что обмен ролями является ещё одним важным шагом вперёд. Во время обмена ролями участники группы уже не несут никакой личной информации, когда они переходят от субъективной реальности к сверхреальности (surplus reality).

Зеркало, последняя базовая техника, объединяет участников группы через объективную реальность. Когда протагонисты смотрят на себя из зеркала, они смотрят на собственную реальность со стороны. Здесь, в отличие от лимбических структур, активизируется префронтальная кора, которая оценивает, критикует и опирается на реальность».

  «ИНТУИТИВНЫЙ МОЗГ, ТЕЛЕ И ПРИВЯЗАННОСТИ»

«Похоже, что нормальное функционирование мозга зависит от социальной системы вокруг нас. Нашим нейронам для выживания требуются нейроны других людей. Мы — социальные создания и наше мозговое кровообращение связано с кровообращением в головном мозге других людей». Д. Иглман.

Д. Иглман утверждал, что корни наших социальных навыков уходят глубоко в нейронные контуры. Чтобы выжить даже на самом примитивном уровне (субкортикальные мозговые структуры) и понять, кто является другом, а кто врагом, человек должен наблюдать за окружающими, делать выводы, исходя из слабых посланий, предоставляемых сенсорными данными. Нейронные связи формируются через интуитивные сети, которые мы приобретаем с рождения для того, чтобы чувствовать тех, кто находится рядом с нами. Самая освещенная область в нейробиологии интуиции называется авансценой. Это небольшая часть верхней теменной доли, расположенная в середине двух полушарий. Авансцена связана с эпизодической памятью, аудиовизуальной обработкой и сознанием. Основываясь на предыдущем опыте, вентромедиальная префронтальная кора и хвостатое ядро, которые обеспечивают быстрый анализ и поднимают тревогу, также связываются с интуицией.

Морено утверждал, что интуитивный мозг использует теле для того, чтобы описывать отношения. Его развитие в свою очередь зависит от доверия, установленного со значимым взрослым, в тот момент, когда ребенок переходит от органической плаценты к социальной. Согласно Фонсеке, опыт спонтанности между ребенком и значимым взрослым создает серию потоков между нейронами, орбитофронтальная кора, являющаяся чувствительной к значению выражений лиц и особенно к общению лицом к лицу, играет важную роль в развитии теле-чувствительности и будущей способности к эмпатии.

Морено, предлагая концепцию групповой психотерапии, аналогичную принципам функционирования мозга, утверждал, что человек без социальных связей является социальной выдумкой. Он завершил свою психодраматическую теорию социометрией и социодрамой и вышел за границы психотерапевтической системы, обеспечив нас глубоким знанием жизни, знанием о том, что болезнь и исцеление приходят от других людей, и что научиться важному можно только через отношения. Как написал Хайдеггер: «вам нужны другие, чтобы существовать, то, что делает вас вами, – это мир вокруг. Селф не может существовать в пустоте». Секрет узнавания смысла жизни, другими словами, здоровое развитие трансцендентной роли, состоит в открытии связей, в которых мы находимся, в диапазоне от микро до макро. Этот подход, имеющий дело со всеми аспектами жизни людей, также сделал возможным фокусироваться на патологиях индивидуума и взглянуть на них как на единое целое, не игнорируя здоровую часть.

ГРУППА

«Если Бог еще раз придет на землю, он придет в составе группы». Я.Л. Морено

Открытие Якобом Леви Морено того, что система существования базируется на связях, дало основание для развития групповой системы терапии и обучения. Группа, согласно определению Морено, формирует социальную плаценту, защитную сеть индивида: она отвечает потребности в близости и поддержке, являющейся базовой потребностью человека. Эксперименты показали, что мыши предпочитают роботов с мягкими руками, которые их обнимают, манекенам, дающим молоко. Обнаружилось, что мыши, до которых дотрагивались, демонстрировали значительно более высокие уровни выживаемости и более развитый головной мозг, чем те, с кем этого не происходило. Аналогичным образом, социальное развитие и развитие головного мозга было неполным у детей, за которыми ухаживали взрослые в домах малютки. В дополнение к тому, что группа является источником открытий, она также предоставляет своим участникам и ее ведущему эмоциональную поддержку и близость, в которой они нуждаются. Касания, которые занимают важное место в психодраме, дают человеку чувство безопасности в части их базовых потребностей, а также предоставляют терапевтическую интервенцию, увеличивая уровень окситоцина в головном мозге, а он отвечает за привязанности. В исследованиях эффекта от прикосновений было отмечено, что уровень угрозы в лимбической системе тех, кто получал поддержку прикосновением, снижался. Более того, было показано, что прикосновение вызывает стимуляции в области базальных ганглий, которая связана с моторно-сенсорными системами и обучением. Физические прикосновения также являются элементом сближения и углубления между участниками группы и ее руководителем, как представление эмоциональных и ментальных прикосновения к различным темам.

Как аргументировал Сигел, клетки могут существовать только в сети отношений, также, как и люди. Каждая клетка имеет значение, только если является частью группы. Хотя существуют автономные области мозга, такие как речь, память, решение задач и т.д., эти области могут работать лишь в соединении с целым. Когда в головном мозге есть поврежденные клетки, окружающие области как сплоченная солидарная группа, начинают компенсировать их отсутствие. История жизни Кэмерон, половина мозга которой была удалена из-за неврологического заболевания, это потрясающий пример. Все функции мозга были практически такими же, как у других детей. Здоровая половина мозга Кэмерон динамически перестроилась, чтобы взять на себя недостающие функции, чтобы все операции умещались в половине нормального объема головного мозга. Хотя Морено интересовался социодрамой и социометрией, он подчеркивал трансформационную силу индивида в обществе, в отличие от других теорий, утверждавших обратное. Быть вместе с другими людьми это часть человеческой природы и ее потребность. Наблюдения показывает, что социальная боль, вызванная изоляцией, активирует те же области мозга, что и физическая боль. Мы, как и наши нейроны, обязаны и существованием, и смыслом другим людям.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ:

Исцеление возможно только когда люди восстанавливают здоровые доверительные отношения с жизнью и людьми. Каждый момент означает новую возможность для выбора. Новый выбор означает реорганизацию нейронов внутри себя на клеточном уровне. Психодраматический взгляд на душу и тело, как на единое целое, запускает цикл, где одно влияет на другое. Расширение эмоционального спектра и осознанности человека имеет потенциал изменения всей структуры. Цель психодрамы — напомнить людям, что они обладают креативной силой. Помимо этого открытия, человек также достигает целостности существования через приобретение трансцендентной роли. Сила психодрамы должна демонстрироваться различными нейровизуальными техниками, которые изучались для получения разностороннего взгляда на психотерапию».

Некоторые мифы о психодраме

Щурова Кристина

Щурова Кристина

Психолог, психодрама-терапевт, гештальт-терапевт, группаналитик, бизнес-тренер, бизнес-консультант, преподаватель, телеведущая. Образование МГСУ (РГСУ) факультет психологии. ИПиРТ психодраматерапевт. НРТА бизнес-тренер. ИГиСП гештальт-терапевт....
В этой статье мне хотелось бы поделиться некоторыми наблюдениями и размышлениями, связанными с теми или иными представлениями о психодраме среди людей, впервые столкнувшимися с этим методом, а также пришедшими на группу, как говорится, «с улицы» и получающими этот новый для себя опыт. Представления эти я условно назвала «мифами», подразумевая наличие в них мифологизированной правды. Я попытаюсь ответить на наиболее распространенные сомнения, озвученные потенциальными и реальными участниками психодраматических групп.


  1. «Психология и психодрама — из числа новомодных западных штучек, чуждых нам»

За последние годы жителям России пришлось познакомиться со многими диковинными понятиями и явлениями, которые уже давно являются привычными на Западе. Правда, не все нововведения россияне восприняли с энтузиазмом. Понятно: нас десятилетиями приучали видеть вокруг всего западного ореол враждебности. Пришла к нам и многообразная, представляющая разные направления практическая психология и психотерапия (психодрама, гештальт-терапия, арт-терапия, эриксоновский гипноз). И, увы, попала в разряд тех «западных модных штучек», к которым русские относятся с недоверием. Несмотря на широкий выбор психологической литературы в магазинах, для многих соотечественников любое упоминание о психотерапии ассоциируется скорее с кинотриллерами о психологах— «Молчание ягнят» или «Основной инстинкт» — и зачастую сопровождается скептическим отношением, как к чужому, не близкому для нас.

Между тем в начале XX века психология в России развивалась очень успешно. Имена таких ученых, как Выготский, Рубинштейн вызывают большое уважение во всем мире и сегодня. Они стоят в одном ряду с именами выдающихся западных психологов. Но затем последовал сталинский запрет на теоретические и практические исследования по психологии. Российские разработки в этой области надолго затормозились. Из-за «железного занавеса» зарубежная информация тоже почти не просачивалась. Фрейда в России можно было читать лишь тайно, в распечатках, и люди не имели возможностей узнавать о достижениях психологии, которая быстро распространялась во всем мире.

В то же время психодрама — одно из старейших направлений психотерапии, первый метод психотерапевтической работы в группе. По иронии судьбы основатель психодрамы Якоб Леви Морено еще в первой четверти XX века подумывал об эмиграции в Россию и видел здесь благодатную почву для психодраматической теории и практики. Однако психодрама появилась у нас лишь в начале 90-х годов XX века.

Таким образом, в отличие от всего мира нас, скажем так, незаслуженно обделили на долгое время. К счастью, после падения «железного» занавеса» россияне получили возможность участвовать в психодраме под руководством западных мастеров-терапевтов, а теперь уже и в качестве ведущих групп, ориентированных на помощь российским людям. И сегодня психодрама активно развивается в нашей стране, приобрела своё российское «лицо» и пропиталась особенностями страны, которая славится за границей легендами о загадочной и глубокой русской душе, где театр — одна из основ психодраматического метода — был изначально одним из самых любимых направлений искусства.

  1. «Психодрама — очередная секта, пудрящая мозги и уводящая от реальности»

Правда в том, что сегодня нас атакует масса псевдорелигиозных сект и различных Учителей. Они собирают вокруг себя слушателей — людей, которым трудно сориентироваться, у кого и зачем просить помощи. А затем уводят теперь уже сектантов от реальности, из семей, из общества.

Психологам часто приходится помогать близкому окружению ушедших в секту, брошенным детям, страдающим родителям и реабилитировать самих бывших сектантов. Пострадавшим не просто обратиться к нам за помощью. Они опасаются нового подвоха, очередной секты под другой вывеской. Но и те, кого вовсе минула чаша сия, нередко относят психодраму к разряду лжеучений. Их смущают и беспокоят схожие признаки — группа из нескольких объединившихся человек, условие неразглашения происходящего внутри, сильные эмоциональные переживания в процессе групповой работы.

На самом деле цель психодрамы в том, чтобы на группах люди решали свои жизненные проблемы и несли затем результаты в реальность, а не отдалялись от неё. На группах участники приобретают уверенность и умение лучше понимать других, находить с ними общий язык. Как результат: адаптация к окружающей среде, нормальное продвижение в карьере и глубокое личностное развитие.

Кроме того, секта объединяет людей под идею и заставляет бездумно ей служить. А участники психодраматической группы в результате работы берут на себя ответственность за собственные поступки, и оставляют за собой свободный моральный, в том числе и религиозный выбор.

  1. «Не могли бы вы снять с меня порчу»

Этот миф специфичен не только для психодрамы, но и для психотерапии в целом. Речь идет о мнимой параллели с гадалками, колдунами, целителями и их объявлениями о снятии порчи и сглаза в желтой прессе. Недоверие укрепляет и то, что информацию об услугах психолога люди часто видят рядом с рекламками способов похудания, лечения от запоев за час и прочим. При этом психотерапия предлагает во многом те же результаты: избавления от зависимостей, излечения от психосоматических заболеваний, коррекцию веса, решение жизненных проблем. Действительно трудно разобраться, кто предлагает реальную основанную на научной базе помощь, а кто занимается шарлатанством.

К сожалению, жесткие нормы сертификации психологов в России ещё окончательно не устоялись. Порой это дает возможность мошенникам обманывать клиентов. Они представляются психологами, но при этом не обладают достаточным профессионализмом для оказания квалифицированной помощи. Единожды обжегшись на таком «специалисте», клиент не доверяет больше никому из психологов.

Избежать подобных ситуаций можно, лишь активно просвещая население. Но функция эта сейчас в основном лежит на плечах самих психологов. Это сложная задача, поскольку непросвещенному трудно с ходу оценить, что есть халтура, а что — качественная работа.

Тому, кто обращается к нам, рекомендуем быть бдительными и помнить, что практикующий психолог должен иметь как минимум высшее образование, сертификат и вряд ли посулит чудеса за один час. В отличие от всех обещаний помощи извне психотерапия обращается к внутренним ресурсам личности и задействует их, что в дальнейшем помогает человеку самостоятельно решать проблемы и брать ответственность за свои поступки.

  1. «Что за странное слово?»

Сочетание слов «психо» и «драма» с одной стороны часто ассоциируется с психотравмой, а с другой стороны — с интерпретацией слова «драма», как «трагедия», «беда».

На самом деле термин «психодрама» относится к театральным, и в нашем случае имеет смысл «театрального действа», совсем необязательно трагичного. Сам Морено считал себя тем, кто ввел в психотерапию улыбку и смех, а не только глубокие переживания и слезы (без которых, правда, в психодраме тоже не обходится). Одной из основных задач психодрамы является расширение ролевого репертуара человека, его развития и совершенствования. Морено утверждал, что человек состоит из ролей, и оттого насколько широко развит ролевой репертуар, зависит многогранность, привлекательность и здоровье личности.

  1. «Психодрама – это нечто заумное»

Это представление о психодраме, как о чем-то сложном и непонятном, опять-таки связано с «мудреным» названием метода.

Психология, как и философия часто ассоциируются со сложностями, простому человеку непонятными. Размышления о неведомых высших материях — удел представителей элиты. А то, что психотерапия — услуга недешевая, этот миф только подкрепляет. Дескать, Майкл Джексон, конечно, может позволить себе личного психотерапевта, а простому человеку это баловство не нужно.

Хотелось бы отметить, что, основываясь на действительно непростой для мгновенного восприятия теории психодрамы, родился метод в результате наблюдения Морено за игрой детей в Венском парке. И как практика близка и понятна любому, кто когда-то был ребенком, вне зависимости от социального статуса и материального положения на сегодняшний день.

Чем еще интересны группы — на них встречаются разные люди, из разных слоев. У них находятся общие темы, они обогащают друг друга. После психотерапевтической работы у них резко улучшается обстановка в семье, их отношение к работе (или появляется желание найти более интересную). Жизнь наполняется новым смыслом и разнообразием.

  1. «Я – не псих»

На протяжении многих лет советская психотерапия являлась, прежде всего, медицинской дисциплиной. Да и сейчас происходит путаница между психотерапией в советском понимании — то есть основанной на медикаментозном лечении, и психотерапии в западном смысле, которая базируется в первую очередь на психологии.

Приставка «психо» для советских людей имела сильную негативную окраску. Психиатрические клиники ассоциировались с опасностью, с пристанищем неизлечимо больных. Страх сумасшествия и психической не полноценности очень силен и в постсоветском обществе. Обращение к психологу для многих равнозначно признанию себя психически нездоровым.

Однако психодрама, как и многие другие направления психотерапии в западном понимании отнюдь не ориентируется на людей с психическими отклонениями, а проповедует психологическое здоровье. Это скорее философия жизни, чем лечение от психической болезни и поэтому ориентирована на всех.

Тем не менее, психодрама применяется и в клиниках и оказывается весьма эффективной, хотя результаты, которые реально достигаются лишь словом и действием, вызывают скептическое отношение среди приверженцев ортодоксальной медицины. Опровергнуть это могут лишь те люди, которые получили помощь и вылечились благодаря психодраме. А это — лучшее доказательство.

  1. «Я сам во всем разберусь»

В нашем обществе принято позиционировать себя как сильного человека. Обращение за помощью приравнивается к признанию в собственной несостоятельности. В нашей культуре просьба о помощи не одобряется, однако практика показывает, что именно умение и способность обратиться за помощью это показатель силы. Мы живем не в одиночестве, и это предполагает взаимоподдержку, взаимопомощь. И за страхом слабости стоит скорее гордыня, которая в результате ведёт к личностному застою, невротизации, к страданию самой личности и окружающих людей или неуверенность в себе. Особенно тяжело обратиться за помощью в группу, как бы усиливает ощущение и страх беспомощности тот факт, что свидетелями станут многие люди.

Психодрама как групповой метод не только дает человеку положительный опыт обращения за помощью и получения её от других людей, но и позволяет выйти за рамки привычных стереотипов, быть разным. Оскар Уайльд писал, что «Лишь поверхностные люди знают себя». Иными словами настоящая сила и мудрость в том, чтобы стремиться к развитию самого себя.

  1. «Скажите, доктор…»

Часто к ведущему психодраматической группы обращаются за советом, как к истине в последней инстанции. Такое ощущение, что психологическое образование уже само по себе дает жизненную мудрость гуру. Этот миф подкрепляется и СМИ: в теле- и радиопередачах мы то и дело слышим: «А что на это нам скажет психолог, что нам посоветует?» Некоторые психологи зачастую готовы поддерживать этот миф, поскольку такое отношение просто по-человечески лестно.

В психодраматическом методе ведущий труппы рассматривается скорее как проводник, который помогает человеку самому найти свой собственный путь. При этом в реальной жизни он сам сталкивается с разными ситуациями. И в поисках правильных решений периодически обращается за психологической помощью к коллегам. Одновременно пытаясь следовать основным принципам психодрамы, предлагая это путь к своим клиентам, оставляя им право выбора своей дороги.

  1. «Мне бы лучше один на один»

Те, кто уже готов обратиться к психотерапевту чаще склоняются к выбору индивидуальной терапии, основываясь на том, что в доверительной беседе тет-а-тет психотерапевт, уделяя все время только ему одному, поможет ему лучше, нежели, распределяя опеку на всю группу.

Практика работы как в режиме индивидуальной, так и в режиме групповой психотерапии показывает, что плюсы есть у обоих подходов. Групповая терапия дает намного больше в плане общения с людьми, расширения своего кругозора, понимания других, нахождения своего места и ролей в социуме. Несмотря на то, что внимание ведущего не приковано постоянно к одному человеку, клиент получает дополнительный терапевтический эффект от самого нахождения в группе. Кроме того, групповая работа обладает некоторыми возможностями, недостижимыми при индивидуальном приеме.

  1. «Мне так не сыграть»

При выборе вида психотерапии для себя иногда люди пугаются психодрамы, как якобы требующую актерского мастерства деятельность.

Нет, психодрама вовсе не требует виртуозности игры. И проигрывание ролей несколько отличается от ролей в классическом театре. Здесь важно не представить роль публике, а почувствовать её, прожить изнутри и наиболее важным является внутренний компонент, а не мастерство представления. Роли здесь жизненные. Они знакомы и близки каждому. Их проживание даёт возможность увидеть и познать себя, свои особенности, свои истинные желания. Хотя, как показывает практика, со временем члены психодраматической группы действительно лучше справляются с ролями, что связано с обретением большей уверенности и личностным ростом. И новички удивленно спрашивают: «Вы что, все здесь актеры?»

  1. «А ведь я теперь зависим от группы»

Те, кто уже находится в психотерапии и давно посещает группу, в какой-то момент чувствует очень большую важность группы для себя и в своей жизни. Пугается, что без группы ему, пожалуй, больше и не справиться со своими проблемами.

Группа как живой организм проживает несколько этапов своего развития и на определенный момент становится для ее участников действительно чем-то очень важным, как семья, как дом, как любимое место, где тебя понимают и принимают. Но на этом этапе психодраматисту очень важно помочь членам группы перенести положительный опыт группового взаимодействия в реальную жизнь. Навыки решения проблем и новые роли — все это может дополнить жизнь человека вне группы. Постепенно он — как взрослеющий ребенок от мамы — отделяется, а затем и вовсе уходит, оставив при себе весь полученный опыт.

Пожалуй, я описала большинство самых распространенных мифов и, честно говоря, мне уже хочется ДЕЙСТВИЯ. Давайте разыграем Миф о…

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

Покаяние и чувство вины: опыт агиодраматического исследования

Огороднов Леонид

Огороднов Леонид

Психолог, психодрама-терапевт, социодраматург, тренер Института Тренинга и Психодрамы. Образование Психолог (Московский государственный социальный университет, 1998), Психодрама-терапевт (Институт психодрамы и ролевого тренинга под руководством Е.В. ...
В статье рассказывается история женщины, в течение девяти месяцев участвовавшей в работе психодраматической группы по житиям православных святых. Сквозным мотивом этой истории является соотношение понятий «вина» и «грех».


Жанр этой статьи — «case-study», изучение случая. Мы увидим, как с течением времени углублялось и изменялось отношение к чувству вины у одной из участниц агиодраматической группы. Но прежде несколько слов о том, что такое агиодрама.

Агиодрама (от. греч. «ἅγιος» — святой и «δρᾶμα» — действие) — это психотерапевтическая техника, использующая в качестве основного инструмента психодраматическую постановку жизненного пути и духовного подвига православных святых. Участник, желающий быть протагонистом, выбирает житие святого, которое он хотел бы изучить, и на время сессии входит в роль этого святого. Для участия в агиодраме не обязательно быть православным, но одним из правил агиодрамы является строгое следование тексту жития и православному его контексту. Другими словами, у протагониста есть простор для творчества, но он ограничен рамками канонического Православия. За соблюдением этого правила строго следит ведущий. Добавлю, что агиодраматическая группа — это сугубо психотерапевтическая группа, христианизация участников не является ее целью.

Ольга участвовала в нескольких моих проектах и раньше, поэтому отважно приняла участие в пилотном (исследовательском) агиодраматическом цикле, и уже на третьем занятии вызвалась быть протагонистом. Затем она в течение девяти месяцев с перерывами посещала наши занятия. За это время она была протагонистом в общей сложности четыре раза. Статья построена на основе интервью, которое я взял у Ольги спустя год после последней работы и ее впечатлений, публиковавшихся в течение того времени, когда она посещала агиодраматическую группу. Текст интервью выделен, остальной текст представляет собой мои комментарии.

Соотношение Покаяния и чувства вины неоднозначно. Для Покаяния необходимо осознание своих поступков (шире — мыслей, чувств и способа оценки ситуаций в целом) как греховных. Грех же принято отождествлять с виной перед Богом, возникающей вследствие нарушения заповедей. Ориентируются при этом почему-то на католическое и протестантское восприятие греха. Поэтому прежде дальнейших рассуждений, надо определиться с тем, что понимается под грехом в Православии.

Поскольку Православие на Руси было принято из Византии, имеет смысл отталкиваться от греческого понимания греха. По-гречески грех, αμαρτία (звучит как «амартия») означает «промах мимо цели». Обобщенно, грехом является все, что мешает общению человека с Богом, тем самым нарушая целостность человека. Такое состояние рассматривается как болезнь, от которой требуется исцеление, то есть буквально — восстановление целостности, попадание в цель. Исцеление происходит в Таинстве Покаяния, о чем прямо говорится в чине исповеди: «Внемли убо: понеже бо пришел еси во врачебницу, да не неисцелен отыдеши. — Итак, будь внимателен, — ибо ты пришёл в лечебницу — чтобы не уйти тебе не исцелённым».

Чувство вины может являться симптомом этой болезни отпадения от Бога, но может и само по себе быть препятствием к богообщению. Можно сказать, что чувство вины конструктивно в той мере, в какой оно ведет к осознанию греха как препятствия к общению с Богом.

Я вижу два полюса отношения к чувству вины. Первый — полное отрицание ценности вины, и тогда цель терапии — избавиться от нее любой ценой. К сожалению, такой подход часто встречается в психотерапии. Второй полюс — та точка зрения, которая ставит знак равенства между чувством вины и голосом совести. Такой взгляд преобладает у людей верующих, но далеких от психотерапии. Обе крайности в работе с живыми людьми я считаю неприемлемыми. Разберемся на воображаемом примере. Украл я, предположим, у соседа корову. Тем самым я: виноват перед соседом (психологическая роль); преступил закон общины (социальная роль); нарушил Господню заповедь (трансцендентная роль). Пусть теперь я соседу цену коровы отдал, повинился, он меня простил; полгода бесплатно пас общественное стадо; на исповеди искренне покаялся. Причин быть виноватым, вроде бы, нет. А вина не отпускает. Я тут вижу два варианта. Вина может быть тут голосом совести, если, например, был иной мотив кражи, чем не тот, в котором я повинился. Украл я из зависти к соседу, а повинился, как будто украл с голодухи. Зависть, стало быть, осталась нераскаянной, и вина об этом мне напоминает. Покаюсь в зависти — вины не будет.

Второй вариант — иррациональная вина. В детстве отец ушел из семьи, а я, 5-ти летний мальчик, воспринял это как свою вину — я плохо себя вел, вот он и ушел. Или кто-то из родителей умер, потому что я кашу плохо ел. С тех пор все, что я делаю, сопровождается чувством вины. А уж кража — это такой удобный повод спроецировать на нее чувство вины, что лучше и не придумаешь. И вот, теперь я неизбывно виноват перед соседом, обществом и Богом. Ни о какой совести тут речи не идет, здесь нет нераскаянного греха. Но в результате генерализации чувства вины я сам себя отлучаю от соседа, общества и Бога.

Соотношение Покаяния как пути к Богу и чувства вины как препятствия на пути к Богу мы рассмотрим на примере Ольги. Ольга — практикующий психолог, мать троих детей, свое вероисповедание определяет как христианское, но не церковное. Отношение к Покаянию у нее соответствующее:

ЛО: Покаяние — это Таинство, обряд, немыслимый вне Церкви. Ты о нем знаешь, но не исповедуешься. Кураев приводит пример: это все равно, что ты тонешь, находишься под водой, при этом знаешь, что вон там есть шланг с кислородом, но им не пользуешься.

Ольга: Почему-то, чтобы воспользоваться этим шлангом, надо быть уверенной, что там кислород, а не газ какой-нибудь. У меня есть сомнения, что там кислород.

ЛО: Ага, а когда уже совсем задыхаешься, тогда ты уже готова рискнуть?

Ольга (улыбается): Да, я такая.

АГИОДРАМА «БЛАЖЕННАЯ КСЕНИЯ ПЕТЕРБУРГСКАЯ»:

Дети! храните себя от идолов

(1 Ин. 5:21)

История Ксении Петербургской оказалась настолько назидательной для меня как для ведущего, что, несмотря на то, что со времени ее постановки прошли годы, в течение которого мы поставили множество агиодрам, она остается для меня одним из самым ярких переживаний. Расскажу о ней по порядку.

Житие для постановки выбрала Ольга. Ксения жила в 18 веке, как можно догадаться, в Санкт-Петербурге. Она была замужем за певчим придворного хора по имени Андрей Федорович Петров, и в 26 лет овдовела. На похоронах она появилась в одежде мужа и просила называть ее Андреем, уверяя окружающих, что умерла Ксения. После этого она продала свой дом, раздала имущество и в течение более 40 подвизалась юродивой на улицах столицы близ Смоленского кладбища. Примечательно, что родственники пытались оспорить волю Ксении, объявив ее душевнобольной, однако экспертная комиссия, состоявшая из врача и начальства ее мужа, признала ее здоровой. В житии описаны многие деяния Ксении и чудеса, случавшиеся по ее молитве.

Мы договорились с Ольгой, что поставим три сцены: о том, как Ксения переживала смерть мужа; о том, как юродивую обижали неразумные мальчишки и том, как она тайно молилась ночью в поле за городом. Агиодраматические сцены в такой последовательности, как мы думали, раскроют важные составляющие юродства как религиозного подвига: принятие решения о добровольном безумии Христа ради, отношения юродивого с миром и тайное благочестие.

Однако в постановке, как мне казалось, с самого начала все пошло не так. Первой сценой была сцена разговора с умершим мужем. Андрей Федорович говорил о том, как ему плохо, и тянул Ксению вниз, под землю. Основным его посланием к ней было: «Иди за мной!» Ксения умирать вовсе не хотела, однако отказ следовать за мужем сопровождался всепоглощающим чувством вины. Компромиссное решение — остаться среди живых, но отказаться от своей жизни — было логичным с точки зрения разрешения внутреннего конфликта между страхом смерти и чувством вины. Образовалось вполне структурированное безумие — попытка прожить жизнь умершего мужа, доделать то, чего он не доделал. Но в нем не было самого главного — посвящения себя Христу. Мы увидели, как несчастная женщина сходит с ума от горя, но ничего не узнали о том, как становятся юродивыми Христа ради. Не внесли ясности и последующие сцены. Оскорбления со стороны глупых мальчишек перестали быть интересны и протагонисту и группе, и мы сразу перешли к сцене тайных молитв.

Тайное благочестие — частый мотив в житиях юродивых. Прикрываясь безумием, юродивые совершают самые нелепые, непристойные, а иногда и богохульственные поступки. Перебить на рынке посуду у торговцев, зайти голым в женскую баню (Симеон юродивый) или даже запустить камнем в чудотворную икону (Василий блаженный) — поступки для юродивых не редкие. Целью их является поношение от людей, необходимое юродивому для борьбы с гордыней, и символическое обличение духовной нищеты окружающего мира. От обычных городских сумасшедших юродивых Христа ради отличает именно тайное благочестие, их молитвы совершаются наедине с самим собой. Так же молилась и Ксения, уходившая для этой цели за город.

Однако в нашей драме о благочестии не было и речи. Я попросил Ольгу не молиться, а лишь рассказать, чему будет посвящена молитва. Однако протагонист упала на колени и начала громким голосом, с модуляциями настоящего безумца декламировать «Богородица, Дево, радуйся!» Сцена была душераздирающая, группа опешила. Впоследствии участники, наблюдавшие эту сцену, отметили, что молитва была обращена…под землю.

Мне было очевидно, что в этих двух сценах мы работаем не с образами из жития святой Ксении, а с переживаниями Ольги, связанными с потерей близкого человека. В психодраме мы часто встречаемся с подобной ситуацией, однако для обычной в таких случаях работы требуется довольно много времени, которого у нас не оставалось. Нужна была символическая фигура, дающая протагонисту право оставаться в живых, не чувствуя за это вины. Я спросил Ольгу, кто ей может в этом помочь, и ей пришел в голову образ дерева. Мы выбрали участницу группы на эту роль, и с ее помощью завершили психодраматическое действие.

Работой я был очень не доволен. Она мне казалась неудачной и как агиодрама, и как классическая психодраматическая работа с горем. С точки зрения агиодрамы, мы ничего не узнали о юродивости Христа ради; с точки зрения психодрамы, мы вышли на тему потери, но Ольга не получила новых ролей, которые помогли бы ей с ней справиться. В общем, я оценивал состоявшуюся агиодраму как провальную… до тех пор, пока через три дня на форуме моего сайта не появился рассказ Ольги о ее переживаниях после драмы.

Ольга: Мне не давало покоя, что Андрей умер без покаяния, и почему Ксения взяла его имя. Почему-то захотелось узнать про св. Андрея, имя которого приняла Ксения и я нашла житие, оказалось, он тоже был юродивым. Там есть сцена, когда хоронят сановника, ему почет и уважение, а Андрей видит, что этот человек убийца, насильник и вор, и вокруг пляшут радующиеся бесы, которые его сейчас в ад утащат. Мне очень захотелось, пока я читала, чтобы Андрей его отмолил, но этого не произошло… Сначала это было мучительно, а потом вдруг все в моей драме встало на свои места. Я поняла, что Ксении в те три дня, что прошли между смертью и похоронами мужа, открылись какие-то страшные его грехи, такие, что просто отмолить их было нельзя, и она приняла юродство, чтобы его спасти. Как мне стало легко!

Чтобы оценить понимание, посетившее Ольгу, нужно вспомнить о теме этой статьи — покаяние и вина. Сосредоточившись в драме на переживании горя, мы обнаружили всепоглощающую вину протагониста в роли Ксении, поняли ее как вину перед умершим, и упустили подсказку, существующую в житии и прямо указывающую нам на мотивацию святой: «Посему, дабы спасти своего мужа, Ксения отказалась от всех благ мира, отреклась от звания и богатства и более того, от себя самой, она оставила свое имя и, приняв имя супруга, прошла под его именем весь свой жизненный путь, принеся на алтарь Божий дары всеспасительного подвига любви к ближнему».

Приписав святой несуществующее чувство вины перед мужем, мы лишились мощного инструмента, который позволил бы нам уже в драме справиться с чувством вины протагониста. Однако озарение, настигшее Ольгу спустя три дня, все «поставило на свои места»: акцент сместился с вопроса «как мне пережить смерть мужа?» на вопрос «как мне спасти мужа?», с психологической роли на духовную, трансцендентную роль.

Понять, как это произошло, и какие последствия принесло это изменение в жизнь Ольги, нам поможет интервью.

ЛО: Ксения Петербургская, исторически третья драма пилотного проекта. Какие сцены ты помнишь, что было самым ярким?

Ольга: Самое яркое — это то упорство, с которым я шла в этой агиодраме, не обращая на тебя почти никакого внимания. Обычно я прислушиваюсь к тому, что говорит ведущий, надеюсь на то, что в сложной ситуации он поможет найти выход. Тут я шла как шла…

ЛО: … шла, как слепая, и свалилась в яму.

Ольга: Да, и яма была очень реальной. Если смотреть на эту драму спустя полтора года, то это, конечно, была тема моих взаимоотношений с матерью. Мы с матерью были связаны всю жизнь, и это была ее потребность в первую очередь. Родив меня в 42 года, она села дома и видела смысл жизни в воспитании и жизнеобеспечении второго ребенка. Вся моя жизнь принадлежала ей до подросткового возраста, а потом я начала ей врать, чтобы защититься от этого. Я подсовывала ей придуманные истории о себе, и таким образом защищала себя настоящую, какой мама меня не принимала. Когда мама умерла, у меня было состояние, как будто я потеряла себя. И хотя на момент драмы со смерти матери прошло уже 12 лет, все, что связано с темой смерти и разделения, для меня было болезненным. При этом, как мне кажется, все завершено и с точки зрения работы горя, и с точки зрения зависимости от матери.

ЛО: Ты хочешь сказать, что все было завершено к моменту агиодрамы?

Ольга: Нет.

ЛО: Завершилось на самой агиодраме?

Ольга: Не знаю. Могу только сказать, что на последней моей агиодраме, которая была около года спустя, было совсем другое понимание и ощущение не только ситуации, связанной с потерей, но и вообще устройства мира.

ЛО: Получается, на агиодраме про Ксению мы в символической форме работали с фигурой твоей матери?

Ольга: Если ты имеешь в виду, что я воспринимала мужа Ксении, Андрея, как фигуру, замещающую мою мать, то да. «Яма» была как раз была в этом месте, именно здесь меня надо было вытаскивать.

Итак, фигурой, которая в агиодраме замещала мужа Ксении, Андрея, была мать протагониста. Мы видим затянувшееся переживание горя, связанное с чувством вины. Это чувство часто появляется в связи с потерей близкого человека («если бы я был рядом, этого не случилось»), и Ольга действительно корила себя за то, что в свое время не сообщила матери о смертельном диагнозе.

Однако 12 лет остро переживать из-за смерти матери — это слишком, такой срок для любого психотерапевта является ясным указанием на то, что естественному гореванию как внутренней работе, направленной на принятие потери, что-то мешает. В данном случае этим препятствием было то, что Ольга с рождения была обязана матери всем, ее жизнь должна была принадлежать матери, а любой бунт против непосильных материнских ожиданий оборачивался глобальной виновностью. После смерти матери сформировалась патовая ситуация: для оправдания своеволия теперь нужно было последовать за матерью (жизнь-то принадлежит матери), но помирать, однако, не хотелось. В результате Ольга стала впадать в ступор, в состояние «ни жива, ни мертва» в любой ситуации, где требовалось так или иначе нарушить предписания матери.

ЛО: Мы с тобой из нее выбрались, использовав образ дерева.

Ольга: Да, дерево. Сначала я поговорила с ним: «ты живое, а я неживая, поделись со мной своей жизнью». В роли дерева я разрешила прислониться ко мне. Когда уже в своей роли я прислонилась к дереву, я почувствовала необходимую мне опору. Группа потом говорила о том, что это было не дерево, а Крест…

Психодраматическое решение ситуаций, родственных Ольгиной, может состоять в том, что мы вводим в сцену фигуру, дающую клиенту возможность противостоять манипуляциям антагониста, в данном случае — матери. Это может быть кто угодно или что угодно, но так или иначе это должен быть персонаж, обладающий достаточными силами для того, чтобы убедить протагониста. Протагонист должен войти в эту роль, оказать помощь самому себе, а затем уже в собственной роли принять эту помощь. В данном случае это было живое дерево, которое, во-первых, готово было поделиться своей жизненной силой, а во-вторых, могло доходчиво объяснить, как выглядит ситуация со стороны, и что в ней надо исправлять.

Для того чтобы протагонист мог войти в эту роль, необходимо четко осознать, в чем состоит неправда, заложенная в сцену «тенью» матери. Ольга в роли дерева оказалась способна поддержать саму себя, а вот с пониманием ситуации возникли проблемы, которые и были причиной моего недовольства нашей работой. Поскольку мы работали на символическом уровне, думал я, наше дерево поддержало протагониста и позволило безболезненно закончить психодраматическое действие, но не ответило на главный для Ольги вопрос: как можно вести себя в ситуациях, предполагающих «измену» по отношении к матери, не впадая в ступор. Это с точки зрения психодрамы. А с точки зрения агиодрамы мы вообще ни на шаг не приблизились к пониманию мотивов поведения Ксении.

Ольга была категорически не согласна с моей оценкой работы, и как выяснилось с течением времени, она была права. Но вернемся к интервью.

ЛО: Но чего там не было — так это юродства Христа ради. Юродство было, но оно не было Христа ради.

Ольга: Да, у Ксении юродство было Христа ради, но в агиодраме мне было необходимо развязать именно этот узел с мамой.

ЛО: То есть в агиодраме, такой, как она была, у нас не получилось…

Ольга: Как же не получилось, получилось…

ЛО: Где же получилось?

Ольга: А вот тут я уверена, что работая со святыми в агиодраме, мы все равно обращаемся к ним, пусть не так, как в молитве или в Церкви, и помощь приходит. Когда Ксения была в этой яме…

ЛО: Нет, Оля, давай это жестко разведем: Ксению как Ксению, с одной стороны, и тебя в роли Ксении — с другой. Ксения в яме не была и под землю не молилась, ты — была и молилась. У нее — было ради Христа, у тебя — не было. 

Ольга: То есть, ты думаешь, что когда она потеряла мужа, она уже знала все наперед?

ЛО: Нет, теперь я, как и ты, думаю, что в те три дня, что прошли между смертью и похоронами, ей открылась такая мера греховности мужа, о которой она не знала и даже предположить не могла. Даже если мы ошибаемся в деталях, мы все же можем быть уверены, что с ней произошли грандиозные изменения. Но я не стал бы называть этот период «ямой».

В обычное горевание никак не укладывается тот факт, что она раздала свое имущество. У тебя же после смерти мамы не возникало желание продать квартиру? В переживание горя это не входит. А вот в совокупность действий, составляющих подвиг по спасению мужа, это входит, это логично.

Это другая роль. Роль «Переживающая смерть мужа» — она душевная, психологическая; роль «Спасающая мужа» — духовная, трансцендентная.

До духовной роли мы в тот раз не дошли. Вытянувшее тебя из ямы дерево было своеобразной заменой матери, эта роль позволила совладать с болью, но не решала проблему психологической зависимости от матери, а уж тем более не представляло собой духовной роли. Но если ты говоришь, что впоследствии, несколько месяцев спустя, ко времени виньетки по «Лугу духовному», проблема в таком виде уже не стояла, можно считать, что именно в тот раз мы положили «начало благое».

Чтобы понять произошедшее на агиодраме и в течение трех дней после нее, рассмотрим, что случилось с образом Ксении, что случилось с зависимостью Ольги от матери, и как эти две темы связаны между собой.

Ксения, как она представлена в житии, принимает образ безумной, оставаясь при этом психически здоровой, из любви к мужу и Христа ради. От психологической роли страдающей вдовы она поднимается до духовной роли жены, действенно отмаливающей грехи мужа.

Ксения, как она была представлена в агиодраме Ольгой, «застряла» в своем горе и чувстве вины, в результате чего мы увидели действительно обезумевшую женщину, а не святую. Введение фигуры жизнелюбивого дерева помогло протагонисту смягчить боль и вернуться к реальности, но оставило не разрешенной тему вины. Однако на этом внутренняя работа не закончилась, Ольга стала читать житие Андрея юродивого и обнаружила эпизод с многогрешым чиновником. Ей захотелось, чтобы Андрей его отмолил, то есть впервые в течение агиодрамы (будем считать переживания Ольги в течение трех последующих дней частью агиодрамы) ей захотелось обратиться к Богу. Далее она поняла, что Ксения так и сделала — обратилась к Богу вместо того, чтобы сфокусироваться на своей потере. Тем самым она впервые в течение агиодрамы действительно вошла в роль Ксении.

В агиодраматической части нашей работы все стало на свои места. Стало понятным, почему в житии подчеркивается, что муж Ксении ушел без покаяния. Нашел свое логическое объяснение эпизод с переодеванием в одежду мужа: такой поступок, с одной стороны, позволял Ксении выглядеть безумной в глазах окружающих, с другой — подчеркивал, что жена принимает на себя крест мужа. Наконец, стало ясным, что означала раздача имущества, которая никак не укладывалась в логику переживания горя.

Следующим ходом терапевтической работы, который проделала Ольга, было перенесение опыта Ксении в собственную ситуацию, касающуюся чувства вины перед матерью. Если рассматривать жизнеописание святой как сюжет — женщина после смерти мужа живет его жизнью, а не своей, — то здесь было огромное искушение понять житие буквально, как указание, что мама была права, только она может быть светом в окошке, даже и после смерти. Ольга смогла преодолеть это искушение, войдя в роль Ксении.

Здесь сработал хорошо известный механизм психодрамы: то, чего протагонист не может сделать в своей роли, он зачатую способен сделать в роли другого человека, тем самым усваивая новую роль. Пока Ольга была поглощена своими конфликтными чувствами вины, злости и любви к маме, она не могла, как Ксения, обратиться к Богу. Когда в роли Ксении это наконец произошло, у Ольги появилась возможность посмотреть на свою жизнь из позиции «Христа ради». Из этой новой роли поведение, основанное на иррациональном чувстве вины перед матерью, предстало как грех: посвящая свою жизнь матери, Ольга фактически поставила ее на место Господа.

Осознание своего поведения как греха парадоксальным образом снимает чувство вины. Я говорю «парадоксальным образом», поскольку грех принято ассоциировать с виной. Здесь мы видим тот случай, когда эти понятия не только не совпадают, но и прямо конфликтуют друг с другом: до тех пор, пока превалировало чувство вины перед матерью, Ольга не была способна осознать грех, состоящий в нарушении первой заповеди: «Я Бог твой, и да не будет у тебя других богов, кроме меня». После осознания фигура мамы заняла в душе Ольги более подобающее ей место, ореол всемогущества был разрушен, чувство вины уступило место любви и благодарности.

Разумеется, этот результат не был устойчивым, склонность виноватить себя по любому поводу не исчезла из ролевого репертуара Ольги окончательно, но начало было положено. В следующий раз мы встретились с темой вины восемь месяца спустя на виньетке по патерику «Луг духовный».

Но прежде, чем говорить о ней, нужно упомянуть еще одну агиодраму, где Ольга была протагонистом, она состоялась между агиодрамой о Ксении и патериком. Речь идет об агиодраме «преподобный Симеон, Христа ради юродивый». Это была очень интересная работа, одной из тем которой было продолжение работы с зависимостью от матери. Поскольку она не внесла ничего принципиально нового в понимание Ольгой чувства вины по сравнению с агиодрамой о Ксении, я не включаю в эту главу интервью о ней. Однако для развития темы важно понимать, что в течение восьми месяцев шла интенсивная внутренняя работа, выстраивался механизм, позволяющий различать вину и ответственность, вину и грех.

ВИНЬЕТКА ПО ПАТЕРИКУ «ЛУГ ДУХОВНЫЙ»:

Каждому надлежит укорять себя во всем

(из патерика)

Виньетка — это короткая, состоящая из одной сцены, психодрама. Патерики — это небольшие рассказы о святых, повествующие, в отличие от житий, не обо всей жизни святого, а лишь об одном каком-то происшествии. Как жанр духовной литературы патерики, вероятно, следует отнести к притчам. «Луг духовный» был написан антиохийским монахом Иоанном Мосхом в VII веке и представляет собой путевые заметки о впечатлениях, полученных им во время путешествия по палестинским, сирийским и египетским монастырям.

Работа с патериками, помимо прочего, отличается от работы с житиями способом выбора темы. Я предлагаю участникам на выбор несколько десятков тем (например, «Искушение», «Нестяжательность», «Раздел наследства» или «Уединение» — все это темы, выделенные в тематическом указателе), и даю 10 минут на то, чтобы каждый нашел тему, созвучную его настроению или жизненной ситуации. Каждой теме соответствует несколько глав, содержащих короткие истории о святых. Участник выбирает главу, не будучи знаком с ее содержанием. Таким, отчасти случайным образом, мы получаем материал, который наверняка будет небезразличен протагонисту. Ольге досталась глава «Смирение побеждает вражду» из темы «Самоукорение». Поскольку этот текст не велик по объему, я приведу его целиком.

Смирение побеждает вражду

Каждому надлежит укорять себя во всем.

Вот о каком происшествии рассказал мне старец: «Однажды я прожил немного времени в лавре аввы Герасима. Там был у меня возлюбленный мною брат. Однажды мы сидели вместе и разговаривали о пользе душевной. Мне пришлось вспомнить слова аввы Пимена: «Каждому надлежит укорять себя во всем». «Я, отец мой, — сказал брат, — на опыте узнал силу и душевную пользу от этих слов. У меня был искренний друг — диакон лавры. Не знаю, с чего он возымел подозрение в одном поступке с моей стороны, причинившем ему скорбь, и стал мрачно смотреть на меня». Видя угрюмый взор его, я просил его объяснить мне причину. «Вот что ты сделал!» — сказал он мне. Вовсе не зная за собой такого поступка, я принялся уверять его, что не делал ничего подобного. «Прости меня, но я не удовлетворен твоими оправданиями», — сказал брат. Удалившись к себе в келью, я начал испытывать свое сердце, не сделано ли в самом деле мною чего-либо подобного, и не нашел ничего. Однажды видя, как он держал св. чашу для преподания св. причащения, я с клятвою стал уверять его, что я не виновен в том, что он приписывает мне. Но он и тут не убедился моими словами. Обращаясь снова к себе самому, я стал припоминать изречения св. отцев и, доверившись им, обратился к своим мыслям. «Диакон искренно любит меня, — говорил я сам себе, — и, побуждаемый любовию, прямодушно говорит мне о том, что у него на сердце, чтобы я трезвился, бодрствовал над собою и не совершил бы чего-либо подобного. Положим, бедная душа моя, ты и не совершила этого. Но не совершено ли тобою множество других злых дел и все ли они тебе известны? Где то, что ты творила вчера или третьего дня, или десять дней тому назад? Помнишь ли ты об этом? Так не совершила ли ты и того, что тебе приписывают, а потом позабыла, как и первое? И, размышляя таким образом, я так расположил свое сердце, как бы и в самом деле я сделал это, но позабыл, как и другие свои дела. И стал я благодарить Бога и диакона, что через него Бог дал мне познать грех мой, и я мог раскаяться в нем. После таких размышлений я встал и пошел к диакону просить у него прощения и благодарить за то, что он помог мне познать грех. Но лишь только я постучался к нему в дверь, он, отворив, бросается мне в ноги со словами: — Прости меня, что диавол, издеваясь надо мною, внушил мне подозрение на тебя! Воистину Сам Бог вразумил меня, что ты невинен. И начал он говорить, что не дозволит мне принести ему извинение. «В этом нет никакой надобности» Получив отсюда великое назидание, я прославил Отца и Сына и Св. Духа. Тому держава и великолепие во веки веков! Аминь».

Сюжет патерика позволил продолжить работу над «сквозной» темой всех агиодрам Ольги. В постановке изменения с Ольгой, произошедшие со времен агиодрамы о Ксении Петербургской, стали видны сразу — у нее не возникло никаких трудностей с вхождением в роль старца и не произошло никакого «залипания» в чувстве вины.

ЛО: Итак, чем для тебя была твоя виньетка?

Ольга: Она, хотя и была очень маленькая, но пришлась очень вовремя и к месту. Я, как мы говорили, склонна к самоукорению, пытаюсь обесценить свои действия, придать им негативный смысл: «Я во всем виновата». Когда меня в чем-то обвиняют, у меня иногда возникает чувство вины, даже если я этого не делала. Не хватает какой-то активности, чтобы послать это все куда подальше, мол, разбирайтесь с этим всем сами. Обычно я ищу ответ на вопрос: «Почему этот человек обвиняет меня, если я этого не делала?»

И в этом патерике именно такой сюжет. Но там говорится, что это правильно! Я, как психолог, склонный смотреть на мир глазами психоаналитика, мягко говоря, удивилась. Как положено психоаналитику, я была уверена, что это проявления моего мазохизма, от которых надо избавляться.

А старец, помолясь, понял, что раз Господь ему послал в испытание этого обиженного диакона, то это повод к тому, чтобы осознать за собой грехи, которых он не знал и не чувствовал. Когда он их нашел и собрался было благодарить диакона за этот урок, тут же прибежал дьякон с просьбой о прощении. И произошла встреча.

Ольга удивляется своим реакциям — хотя с профессиональной точки зрения поведение старца ей кажется невротичным, в драме оно было для нее естественным, у нее не было ни малейшего внутреннего несогласия с ролью. Это означает, что выстраданное в агиодраме о Ксении Петербургской умение отличать иррациональное чувство вины от реальной ответственности закрепилось в течение прошедшего времени, и сработало в новой ситуации. А ситуация действительно была новой — в отличие от агиодрамы о Ксении, Ольга не была заранее знакома с текстом.

ЛО: Расскажу тебе в качестве обратной связи. Был у меня случай, когда я еще учился в медицинском училище, то есть подростком был. У старосты группы во время физкультуры украли какие-то общественные деньги. Почему-то куратор курса обвинила меня, хотя я был ровным счетом ни при чем, и у меня было стопроцентное алиби. Тем не менее, эту кражу я взял на себя: занял у приятеля денег и отдал куратору. Приятель был тот самый, который и составлял мое алиби, он покрутил пальцем у виска, но денег дал.

Ольга: Прикрыл вора, то есть…

ЛО: С одной стороны, да, а с другой — покрыл недостачу старосты… Но суть не в том, суть в том, что я до сих пор чувствую удовлетворение от этого поступка. Сначала я не знал, почему, но потом понял: я в детстве, да и в подростковом возрасте много денег своровал у родителей. Это было актом искупления, можно сказать, покаяния, хотя, конечно, я тогда в Бога не верил, да и крещен еще не был.

Ольга: У меня тоже есть такая ситуация, и тоже про деньги. В начале перестройки я работала в кооперативе, и ко мне приехала знакомая мне девочка, которая раньше со мной работала. Она не была моей подругой, у нас были очень поверхностные отношения. Я ее пустила в это пространство, она сидела, знакомилась с ребятами. А потом она заняла у моего директора 800 долларов, — фантастическую по тем временам сумму, — под честное слово, что через 3 дня она эти деньги привезет. И пропала. Дней через пять я сама внесла в кассу эти деньги. Директор посмотрел на меня бешеными глазами, спросил: «ты зачем это делаешь»? Я ответила, что мне так спокойнее. Деньги она мне отдала года через 3-4. У меня до сих пор уверенность, что я поступила правильно. Вот, почему, спрашивается?

ЛО: Не помню, кто говорил, что душа по природе своей христианка.

Как Ольгино, так и мое психотерапевтическое образование было получено в середине девяностых годов. Это было время тотальной смены ценностей в обществе, что, конечно, не могло не отразиться и в профессиональной сфере. Помимо прочего, мы впитали стойкое неприятие любых форм самообвинения, а самоприятие «здесь и теперь», по воспитанию нашему, мы напротив, склонны оценивать как безусловно позитивный навык. Патерик показал нам, что есть и другие конструктивные способы поведения в ситуации ложного обвинения. Придя к согласию в этом пункте, мы принялись искать объяснений.

ЛО: А за что дьякон у нас в агиодраме корил старца, напомни?

Ольга: За то, что он с пренебрежением относился к своим монастырским обязанностям. Как подросток, на которого накатывает приступ бунтарской неаккуратности. Для подростка указание на это очень болезненно. Так и для монаха — он понимает, что греха реального нет (уже понимает! «Ксения» наша не понимала, все было на уровне чувств! — ЛО), но чувство вины из детства тянется.

ЛО: Конечно, наш дьякон не просто так обратился со своими претензиями именно к старцу. Кого-нибудь другого обвинения не зацепили бы и не было бы повода к самоукорению.

Ольга: Да, он должен был попасть в какую-то болезненную область.

ЛО: Явно ситуации схожи: монах, не выполняющий обязанностей по монастырю и ты, пустившая в офис эту девочку, занявшую деньги… Ничего не напоминает?

Ольга: А как же! Друзей надо тщательно отбирать, они должны быть одного круга и морально устойчивыми. А то вдруг чего своруют в квартире! Прежде чем кого-то пускать домой, надо его протестировать у мамы. Это о подругах, а о мальчиках уж и не говорю.

Дальше в ходе интервью мы проанализировали возможные способы поведения наших персонажей (старца, студента медучилища и сотрудницы офиса), которые пришли в голову Ольге. Это заняло много времени, поэтому здесь я приведу результаты нашего мысленного эксперимента.

Старец, по крайней мере два раза, попытался договориться с дьяконом, а потом «изобрел» новый способ поведения, отличающийся от тех, которые напрашиваются. Он мог:

1. Принять упрек дьякона и просить прощения, исходя из глобального чувства вины: «Опять я что-то сделал не так». Такое поведение не предполагает анализа ситуации, оно рефлекторно и его с полным основанием можно считать невротическим.

2. Оставить дьякона в покое с его возмущением: «Я не совершал этого поступка. В то же время я уважаю твое право думать обо мне что угодно, можешь злиться, меня это не задевает». В этом случае старец сохранил бы душевное спокойствие, переложив на дьякона ответственность за их отношения.

3. Признать несуществующую вину ради сохранения взаимоотношений с дьяконом и/или мира в монастыре: «Я этого не делал, но готов принести извинения ради наших отношений». Это социально зрелая позиция, позволяющая одновременно отстоять собственную самооценку и сохранить отношения. Единственным ее недостатком является тот, что дьякон вряд ли поверил бы в искренность раскаяния старца и уж точно не бросился бы ему в объятия: на него теперь возлагается ответственность за ложные обвинения.

Первое решение откровенно разрушительно, второе и третье — более адаптивны. Есть, конечно, множество других способов разрешения ситуации разной степени конструктивности: послать дьякона куда подальше, уйти в другой монастырь, привлечь настоятеля в качестве третейского судьи и проч. С мирской точки зрения нельзя сказать, что тут есть какой-то один, наиболее предпочтительный способ поведения — все зависит от ситуации. Но для монаха у всех этих способов есть один существенный недостаток: они закрывают ему путь к общению с Богом. Как бы ни поступил старец, без искреннего покаяния перед дьяконом он нарушает заповедь о милосердии: «Ударившему тебя по щеке, подставь и другую» (Лк., 6: 29). Именно в исполнение этой заповеди и действует наш безымянный старец. Изыскивая в свой жизни грехи, подобные тому, в котором его обвинил дьякон (технически — чем не психоанализ?), он ищет возможность искреннего, бескомпромиссного примирения с дьяконом и с Богом. Акценты, как и в случае с Ксенией Петербургской, смещаются: старец ищет мира не столько для сохранения отношений, которые не хочется разрушать, сколько Бога ради.

Я не раз сталкивался с неприятием этой новозаветной максимы, особенно в среде своих коллег. Это неприятие можно понять — чтобы выжить в нашем мире, нужно быть сильным, а смирение зачастую воспринимается как слабость. Да и средневековый монах, конечно, не современный мирянин — у него несравненно больше возможностей к осознанию своей греховности и исполнению заповедей. Но давайте посмотрим, как способ разрешения конфликтной ситуации, «изобретенный» средневековым монахом, применим в наши дни.

Истории студента-медика и сотрудницы офиса объединяет то, что в обоих случаях иррациональные поступки героев выглядят как невротическое поведение, нейтрализующее чувство вины за проступки прошлого — воровство денег в моем случае, бунт против требований мамы — в случае Ольги. Выглядит это именно так, однако три момента указывают на то, что в обоих случаях и Ольга, и я интуитивно применили способ разрешения конфликта, сходный с самоукорением монаха. Во-первых, об этом говорит чувство полноты бытия, абсолютной правильности своих действий: все идет так, как должно быть. Во-вторых, об этом свидетельствует долгая память об этих случаях — мы оба помним о незначительных, казалось бы, происшествиях в нашей жизни спустя десятилетия. В-третьих, на это указывает тот факт, что «иррациональные» поступки существенно повлияли на наши жизни: я осознал склонность к воровству, Ольга — бунтарскую необязательность. В совокупности эти три момента позволяют утверждать, что мы имеем дело с тем, что Маслоу называл «пиковыми переживаниями».

В обоих случаях можно было бы обойтись без того, чтобы подставлять другую щеку в ответ на несправедливые обвинения, сохранив и самооценку, и добрые отношения с окружающими людьми. Но «душа-христианка» (я уточнил, эти слова принадлежат богослову рубежа II и III веков Тертуллиану) потребовала большего — признания и принятия ответственности перед Богом. В терминологии психодраматической теории, и Ольге, и мне удалось, опираясь на свою интуицию, гармонизировать не только психологические и социальные, но и трансцендентные роли.

Воспоминания о происшествии из далекого прошлого послужили индивидуальным ресурсом, позволившим Ольге воспринять урок старца: в ситуации ложного (само)обвинения, помимо традиционных способов поведения, есть еще как минимум один. Другими словами, есть выбор:

ЛО: Эти два подхода у тебя совместились как-то, или они существуют в двух разных файлах?

Ольга: Оно совместилось на уровне разрешения себе делать и так тоже. Допустить, что подобная ситуация может быть понята и прочувствована неоднозначно.

ЛО: То есть появился второй файл и возможность осознанного выбора из этих двух «файлов»: сейчас я решаю действовать как учит психотерапевтическая теория, а в другой раз я решаю действовать как смиряющийся христианин?

Ольга: Да. Но есть и постоянная связь между этими двумя «файлами»: оценка ситуации и интуиция. С их помощью принимается решение.

Если Ксения Петербургская научила Ольгу различать деструктивное чувство вину и реальную ответственность перед Богом, то безымянный старец, основываясь на этом уже закрепленном умении, показал ей новый способ поведения.

Подчеркну вслед за Ольгой, что подобное знание не лишает человека возможности реагировать знакомыми ему способами, но предоставляет выбор. Фраза «каждому надлежит укорять себя во всем», вынесенная в название этой истории, конечно, звучит провокационно. Я подумал, поскольку чувство вины, о котором пойдет речь, большинством из нас переживается как что-то очень неприятное, от чего нужно поскорее избавиться, то пусть альтернативная точка зрения заявит о своем праве на существование хотя бы в качестве заглавия.

Следующая агиодрама состоялась уже через две недели. Выученный у старца урок принес свои плоды.

АГИОДРАМА «ПРЕПОДОБНАЯ МАРИЯ, ПОДВИЗАВШАЯСЯ В МУЖСКОМ ОБЛИКЕ ПОД ИМЕНЕМ МАРИНА»

Что смущаете женщину?

(Мф., 26, 10)

ЛО: Что помнишь?

Ольга: Если сравнить с Ксенией… В первую свою агиодраму я шла на роли без оглядки, будь что будет, мне  было страшно, тяжело, но была и надежда, что Господь не оставит. Агиодрама была тяжелая. А в агиодраму о Марии я шла осознанно. Я была уверена, что в действии, по сравнению с чтением жития, раскроются другие смыслы и состояния, и раскроются они так, как мне нужно. Не так, как мне хочется от головы, а так, как должно.

ЛО: А на чем эта уверенность была основана?

Ольга: У меня уже был большой опыт участия в агиодрамах — и своих, и чужих.

В этой агиодраме чувство вины не было темой, с которой мы работали специально, однако эта драма подвела итоги работы с чувством вины.

Рано овдовевший отец девочки-подростка, которую зовут Мария, собирается постричься в монахи, оставив дочь в миру. Мария отказывается, отправляется с отцом в мужской монастырь, где переодевается в мужское платье и иночествует под именем Марин. Со временем Марин прославляется своим благочестием среди братии и в окрестностях монастыря. Однажды хозяин местной гостиницы, чья бесноватая дочь соблудила с проезжим солдатом, является в монастырь и называет Марина отцом будущего ребенка. Марин не отказывается, и, будучи изгнан из монастыря, нищенствует поблизости от него, воспитывая подброшенного мальчика. Спустя три года братия умоляет игумена принять обратно благочестивого Марина, угрожая в противном случае покинуть монастырь: «Ведь как мы можем просить Господа, чтобы он оставил наши согрешения, когда мы сами не отпускаем их нашему брату, который уже три года страждет без покрова пред вратами нашей обители». По смерти Марина правда открывается.

После внутреннего конфликта, связанного с необходимостью обманывать окружающих, агиодраматический Марин обрел в монастыре смысл и покой:

ЛО: Какие сцены помнишь?

Ольга: Очень ярко помню сцену… Я в роли — теперь уже монаха Марина — взяла мисочку для подаяния, и мне сразу стало понятно, что я в монастыре делаю. Мое послушание — ходить, собирать для монастыря денежные средства. Девочке стало понятно, что делать, нет никакой паники, сомнений — получится, не получится. Мы с папой в монастыре, у каждого свои обязанности… Эта чашечка была такой зацепкой. И родился образ, касающийся именно меня, что эта чашечка — это мое дело в жизни, она дает мне опору.

Со временем Марин отдаляется от столь значимого для Марии отца, и более значимыми фигурами для него становятся игумен и братия:

Ольга: Когда уже пришли в монастырь, в этом пространстве появилась еще одна значимая фигура — игумен и он стал духовным отцом для меня, а мирской отец получил возможность отсоединиться и следовать своим путем, тоже в этом монастыре, но своим. Любопытно, как в агиодраме стало ясно, что попытки Марина просто перенести на игумена детско-родительские отношения потерпели фиаско и, как он нашел самый оптимальный выход для взросления: заинтересовался братьями монастыря, равными, сверстниками. И стал строить с ними равные, можно сказать, партнерские отношения в общих монастырских делах. Марин отделился от папы, перестал к нему прилипать и стал больше общаться со сверстниками. У него появился свой духовный путь.

До сих пор в агиодраме Ольга действовала исключительно в психологических и социальных ролях, она решала задачу сепарации от папы и принятия нового своего качества. И в этот момент, когда все треволнения позади, произошло событие для Марии неожиданное, а для Ольги уже привычное — ее обвинили в поступке, которого она не совершала.

Ольга: Вторая часть агиодрамы была связана с обвинением монаха Марина в том, чего он не делал и принятием им на себя греха, мужского греха, который он не совершал. Для меня было сложно пройти через это, и спасибо группе, что помогли пройти через хитросплетения моего Эго и почувствовать, что это был его собственный выбор, а не влияние обстоятельств.

Если у старца из «Луга духовного» был повод к самоукорению, то у Марина (Марии) его нет в принципе: он(а) никак не мог(ла) совратить дочку трактирщика. Казалось бы, оправдаться от возведенной напраслины не составляет труда, однако Марин принимает обвинения, тем самым спасая как честь девушки, так и доброе имя монастыря. Само собой разумеется, что основным мотивом православной святой было смирение Христа ради. С помощью группы Ольга применила навык, полученный на уроке у старца: «всегда надо укорять себя». Даром Господа Марии явился ребенок. О психотерапевтическом результате, полученном Ольгой она расскажет сама:

Третья сцена в агиодраме — это сюжет про ребенка, которого хозяин гостиницы кинул на руки Марину. До этого события Марин держался на вере в Господа и силе Духа. В моих ощущениях была железность такая. Это само по себе — огромная сила. И тут на руки падает ребенок, в котором жизнь только проснулась, и сама радость жизни только проявилась, и тут же у него испытание страхом потери этой жизни и этой радости и желание жизни, счастья и защиты. На это для Марии невозможно было не откликнуться своим женским началом. Ребенок-то правду сразу почувствовал, правду о том, что он на руках у женщины. Я это все чувствовала и ответ на ключевой вопрос «кто ты: мужчина, женщина, монах?» я смогла найти — я человек, женщина.

Для понимания терапевтического эффекта сначала рассмотрим ситуацию Марии. Женщина подвизается в мужском монастыре, она вынуждена скрывать свой пол. Пока она находится в монастыре, ей наверняка не удастся реализоваться как женщине ни в любви, ни в материнстве. Происшествие с дочкой трактирщика открывает ей такую возможность: результатом ее смирения становится реализация женственности без потери связи с монастырем.

История Марии и Ольги в этом пункте очень похожи. Как выяснилось на агиодраме о Симеоне, в родительской семье в качестве второго, позднего ребенка, ожидали мальчика. В комплекс родительских требований, исходящих главным образом от мамы, но молчаливо поддерживавшихся и отцом, входило ожидание мужского поведения. Ольге, как и Марии, чтобы не быть «изгнанной из монастыря», приходилось всю жизнь приноравливаться к этим требованиям, и жизнь предоставила для этого массу возможностей: для воспитания троих детей в одиночку требуется немало мужских качеств.

Интересно, как в восприятии Ольги соотносятся по тяжести грехи Марина:

Ольга: Стало понятно, почему Марин не озлобился на несправедливое обвинение. Его тайна — перевоплощение в мужчину — для него была гораздо более тяжким грехом, чем сделать ребенка дочери хозяина гостиницы. 

Другими словами, разоблачение женственности, влекущее за собой родительское отвержение, страшнее беспочвенного обвинения. Принятие своей женственности Ольгой я имею смелость считать значимым психотерапевтическим результатом агиодраматической работы.

Подчеркну, что этот результат был получен не в процессе агиодрамы о Марии, принявшей облик Марина. Он явился плодом почти девятимесячного участия в агиодраматических группах:

Ольга: Эта агиодрама получилась итоговой за весь год для меня. Трудно было как-то осознанно собрать итоги года — казалось, что слишком много всего, а вот после процесса пришла ясность. Итоговой за год я считаю эту агиодраму потому, что у меня было много личных работ, связанных с внутренними исследованиями, и много значимых внешних событий в межличностных отношениях, перекликающихся, отзывающихся, но трудно было это собрать в единую картину. Теперь получилось.

ЛО: Чему ты научилась, что ты вынесла из драмы?

Ольга: Опора на себя имеет много подводных камней. На что я опираюсь? Либо я опираюсь на собственный ум, который может находиться в заблуждении; либо я опираюсь на собственные чувства, которые тоже могут находиться под искушением. Когда появляется опора на Бога, уменьшается тревога. Она все равно есть — я не верю в железных людей, а тем более, в железных женщин — но она в разы меньше забирает ресурсов.

ЛО: В общем, сам по себе человек может ошибаться, а Бог не подведет.

Ольга: Даже если и подведет, вернее, если что-то произойдет не так, как мне бы хотелось, то я знаю, что это для моего же блага, чтобы я могла разобраться в ситуации. Тогда надо рыть, а почему оно так, какой грех есть еще нераскаянный.

Вслед за Ольгой подведу итоги и я.

Самая трудная, потребовавшая напряжения всех душевных сил работа, агиодрама о Ксении Петербургской позволила Ольге осознать греховность поведения, основанного на чувстве вины перед ушедшей матерью. В картине мира протагониста место иррациональной вины заняла ответственность перед Богом, которая определила цели дальнейшей работы.

Агиодрама о преподобном Симеоне юродивом, не описанная в этом разделе, поскольку она не имела прямого отношения к чувству вины, продолжила работу по преодолению посттравматического стресса, вызванного смертью матери, с одной стороны, и психологической зависимости от матери — с другой. Эта работа состоялась спустя четыре месяца после предыдущей.

Спустя еще четыре месяца виньетка по патерику дала Ольге специфически христианский инструмент самопознания. В житийной терминологии он называется «самоукорение», в более привычной нам — самоанализ. Христианским его можно назвать потому что целью этого самоанализа является нахождение препятствий для общения с Богом.

Итоговая агиодрама о Марии в облике Марина, состоявшаяся спустя две недели после виньетки, выявила и устранила основной источник чувства вины Ольги. Им оказалась вынужденная необходимость маскировать свой пол. Ольга осмыслила свои попытки быть мужчиной как противление Божественному промыслу о ней и приняла свою женственность.

Хочется обратить внимание на «сквозные» мотивы Ольгиных агиодрам. Это, во-первых, «переодевание», во-вторых, мотив «юродство» и, в-третьих, «монастырь».

Тема переодевания присутствует в первой и последней агиодраме. В обоих случаях это переодевание женщины в мужскую одежду, которое в символическом виде демонстрирует базовый конфликт между природной женственностью и родительскими (и социальными) требованиями маскулиности.

«Юродство» прямо присутствует в агиодрамах о Ксении и Симеоне, да и переодевание Марии имеет явные черты юродства. Я пишу «юродство» в кавычках, поскольку в агиодраматическом Ольгином исполнении оно имеет мало общего с юродивостью Христа ради. Для Ольги это защитный механизм, а вернее сказать, система защитных механизмов, притягательность которой состоит в том, что она позволяет казаться не такой, какая я есть на самом деле. Так, понимаемое «юродство» является самым что ни на есть очевидным грехом, мешающим общению с Богом, соответственно, что с теологической, что с психологической точки зрения, от такого «юродства» надо избавляться. Чем Ольга и занималась в течение всего цикла и в промежутках между занятиями с переменным успехом. Примечательно, что во всех агиодрамах, кроме, пожалуй, агиодрамы о св. Ксении, это «юродство» было обозначено, но не было задействовано. Еще примечательнее, что в виньетке по патерику, где Ольга обучалась у старца самоукорению, юродства не было и в помине, Ольга оставалась честной по отношению к самой себе и окружающим.

Тема монастыря присутствует везде, кроме агиодрамы о Ксении, подвиг которой, впрочем, также можно рассматривать как иночество в миру. Интерпретация этого мотива не столь очевидна, как предыдущие интерпретации, она полностью на моей совести. Я думаю, что «монастырь» для невоцерковленной Ольги – это образ внутреннего, защищенного от внешнего воздействия пространства, «коллектив единомышленников», соблюдая правила которого проще общаться с Богом. Внешнее окружение представляет собой угрозу с психологической точки зрения, а Церковь — с теологической:

ЛО: У меня весь сегодняшний день, пока я беру у тебя интервью, зреет вопрос: если ты так чувствуешь Христианство, интуитивно его понимаешь, даже не зная простейших вещей, которые любая бабушка тебе в церкви объяснит… Почему ты не христианка? Чего тебе не хватает?

Ольга: Чего-то не хватает. Не могу ответить на этот вопрос. Это вопрос противоречия между Церковью и Богом.

Два дня спустя, тот же вопрос

Ольга: Я подумала, что есть тут такая подстава. Какие-то установки в сознании много раз подтверждались личным опытом. Если я выберу то, что мне хочется, что мне близко, на что моя внутренняя суть откликается, то эти злые люди обязательно отнимут.

ЛО: Какие злые люди? Злые попы?

Ольга: Не только. Хотя и попы тоже, испортят все. Найдутся люди, которые это мое дорогое каким-то образом потопчут.

ЛО: Ну, ты же вольна выбирать, с кем общаться, духовника выбрать…

Ольга: Да все понятно, я же говорю, это детский сад какой-то. Нельзя давать определенность, когда дело касается того, что мне дорого. Можно давать только неопределенность во внешний мир, тогда не поймают, не испортят, не отнимут. Понимаешь, о чем я говорю?

ЛО: Не очень…Отнимут у тебя… Но ведь есть еще одна функция Церкви — она дает тебе обратную связь по поводу того, что ты думаешь, как ты молишься.

Ольга: Вот, Лень, меня от этой идеи сразу начинает воротить, даже когда мы сейчас разговариваем.

То есть, «пока я в домике», я могу о Боге думать что угодно, никто мне не указ. Во внешний мир можно выдавать только «неопределенность», то есть общие, размытые определения, иначе система представлений о Боге и моих с ним взаимоотношений оказывается под угрозой. К Таинству Покаяния это относится в первую очередь, поскольку неопределенное бормотание об общей греховности на исповеди явно не пройдет. Хотя… Вспоминается в этой связи анекдот из лекций прот. Владимира Воробьева. Бабушка на исповеди:

— Грешна, батюшка!

— В чем грешна-то?

— Во всем грешна!

— Что, секту создала, коней воровала, на большой дороге грабила?

—  Чего нет, того нет!

— А в чем грешна-то?

— Во всем грешна!

Свою позицию сама Ольга оценивает как «детский сад». Как психолог, я могу лишь выявить причины такого отношения к церковному покаянию и продемонстрировать его абсурдность, что и было проделано. Действовать или бездействовать в этой ситуации — решать Ольге. Как я говорил в начале статьи, христианизация и воцерковление не являются целью агиодрамы.

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

О вкусной и здоровой связи поколений (кухня как музей)

Михайлова Екатерина

Михайлова Екатерина

Психолог, кандидат психологических наук, психодрама-терапевт, гештальт-терапевт, руководитель и тренер учебных программ ИГиСП, коуч и бизнес-тренер. Со-учредитель Федерации Психодраматических Тренинговых институтов России. Президент Ассоциации психодрамы в России. C 2012 — член Совета директо...

То, что ты собирал ложкой, не следует выливать миской.

Туркменская пословица


В статье предпринята попытка социопсиходраматического анализа важнейшей составляющей культуры повседневности — традиции домашнего приготовления еды и функции кухни как части семейного пространства. На памяти трех-четырех последних поколений отношение к продуктам, их приготовлению и совместной домашней трапезе не раз радикально менялось, семейные правила и привычки зависели от множества факторов социокультурного происхождения (дефицит и даже голод, система распределения ресурсов, коммунальные кухни, появляющиеся и исчезающие продукты и т.д.).Взаимоотношения с разными аспектами этого противоречивого культурного наследия и их представленность в менталитете современного городского человека и стали предметом нашего коллективного исследования.


Мастерская на эту почти легкомысленную тему случилась на ХV Московской психодраматической конференции. Конференция была юбилейная, в названии что-то про «связь поколений», а где эта самая связь так очевидна, так буквальна и так радует — или наоборот, гнетет — как не на кухне? Число же, назначенное мне программой, было 12 июня, как бы праздничное. Ожидали (и дождались) беспорядков, грозные приготовления к их пресечению пришлось объезжать дальними сонными улицами: некогда любимые места перерыты и изуродованы ежегодным «благоустройством», экскаваторы, оранжевые КАМАЗы и автобусы с ОМОНом — праздник, одним словом. Прочь, прочь от Тверской, от бульваров, от знаков надвигающейся заварухи — Господи, пусть дети сегодня вернутся домой, а мальчики в форме не возьмут на душу совсем уж беспросветного греха! — но вот и Лефортово, Бауманская, где в этот год раскинули психодраматисты свои шатры. Вот мои коллеги и друзья, моя пестрая и любимая стая, занавес, начали!

Немного истории и контекста: вместо теоретического введения. Еда и ее приготовление, судя по сетевой статистике, актуальны как никогда. Говорят, что несомненные тематические лидеры в Сети — еда, котики и порно, в таком именно порядке. Кулинарные шоу, курсы, журналы, сайты… немыслимой красоты посуда для запекания, тушения, припускания, пассерования, бланширования, приспособления отжимания и обсушивания чего угодно… незнакомые продукты «по цене авианосца», ремейки старых советских этикеток, мутации глазированного сырка, ретро, авангард, экзотика и ЗОЖ… патриотические призывы «есть наше» и горы грубых подделок под «не наше»… двусмысленные, не без иронии — названия заведений…

Вот, говорят, открылся новый дорогой ресторан «Голодный-злой», а там в меню раздел «Дико голодный» — закуски подадут в течение пяти минут. Десертная же карта называется, само собой, «Для полного счастья». А вот давно открывшееся заведение — но там, где когда-то паслись кришнаиты в розовых штанах, сидят пристойно одетые менеджеры, вкушают веганские деликатесы: распробовали и предпочли. В точке с красноречивым названием «Можно», кормят по Дюкану. О разном — здоровее не бывает — питании «с идеей» говорят «guilt-free food», то бишь «еда, свободная от чувства вины». Но напротив непременно притаится стейк-хаус с черным быком на вывеске, запахнет жареным, а то и «Советская чебуречная» мигнет позабытым «знаком качества» рядышком с концептуальной кофейней, известной высокими стандартами обжарки… Как будто все немного окарикатурено, цитата бодается с другой цитатой, «мы с вами где-то встречались». Дешево или дорого, здорОво или не слишком — если бы все эти вывески разом зазвучали, гвалт стоял бы страшенный, но голоса показались бы знакомыми. И неспроста.

Привычки и предпочтения, связанные с кухней — то есть, с традицией приготовления и поедания — составляют важный слой культуры повседневности. Там водятся культурные интроекты — не очень осознанные, не пересматривавшиеся годами, прихваченные отнюдь не только в семье, а и усвоенные из знакового окружения — что-то, что кажется само собой разумеющимся. Так готовят и едят, а так — нет. Или да, но лучше так не делать. По определению коллективные, они переживают — и намного — времена своей службы какой-нибудь идее, но не исчезают вовсе. Более того, именно культурные интроекты, связанные с кухней, имеют сильнейшее подкрепление в непосредственных ощущениях, цепляют глубоко, прячутся, неожиданно и резко выныривают на поверхность…

Было, к примеру, время, когда не совсем свежие продукты спасали — их вымачивали, отваривали, обжаривали — чтобы и не выбросить, и не отравиться. Тогда у этого были понятные причины, так делалось и в семьях, и в столовых — особо не афишировали, но обрабатывали курочку, рыбку или творог «второй свежести», скармливали, и как правило — без последствий. Сегодня два колесика вареной колбасы, изогнувшиеся на сковородке и чуть подрумяненные, могут быть свежайшими, только что из магазина, но у заставших то время даже малыми детьми «автоматом» вылетает вопрос: «А колбаска у нас что, призадумалась?» Рецепт по умолчанию попал в разряд аварийных, ничего не докажешь, такая теперь у него репутация.

Да ведь и запах горячих пончиков, обсыпанных сахарной пудрой, не вызывает отвращения у того, кто привык считать их пусть дешевым и уличным, но прекрасным зимним лакомством: а на катке, а у метро! Горячий кулек, хрустящая корочка, мгновенное ощущение сытости — да знаю я, знаю, что это масло вреднее вредного, но и десятилетия спустя уже давно «нездоровый» и запретный пончик пахнет утешительно: еще не дома, но теперь уж точно дойдешь, доедешь; город добр к своим замерзшим и усталым путникам, нас много, путь неблизкий, но пончиков хватит на всех…

А еще был кофе со сгущенкой:
жестяной цилиндрик с двух сторон
вспарывался — и тягучей, тонкой
струйкой запускался в кружку он.
Сверху наливался кипяточек,
размешал и пей, чего ж еще?
Пролетарской радости источник:
приторно, душисто, горячо!

Марина Бородицкая,
«Крутится-вертится», 2013

И кто-то очень неглупый натыкал современных белых сараюшек все с теми же пончиками не где-нибудь, а на заправках: еще не дома, но дойдешь, доедешь, и пончиков по-прежнему хватает на всех…

Культурные интроекты не только живут своей — а значит, и нашей — частной жизнью, они еще и используются. Реклама — лишь одна сторона этого использования, ведь речь идет о витальных потребностях, о том, кто и как накормит и накормится. В отношении кухни и всего, что может на ней происходить, всегда был и есть какой-нибудь официальный тренд. И это тоже наше наследие: возможно, опосредованное семьей, и даже не только ближней, родительской, но пришедшее из далеких и совсем не домашних знаковых пространств.

По местной традиции нам всегда что-то давали, разрешали, а что-то нет: от продуктовых карточек давних времен до талонов на сахар и водку уже совсем недавних, от рекламы 50-х «Всем давно узнать пора бы, как свежи и вкусны крабы» до «импортозамещения» — на памяти нескольких поколений добыча, приготовление и поедание чего угодно не была лишь нашим частным, домашним делом. В советские времена про появление в магазине чего-то интересного говорили «завезли», «выбросили» или «дают». Во времена новейшие железной рукой городских властей почти удавлены обычные (в прошлом колхозные) рынки, где можно вступить в прямые товарно-денежные отношения с бабулей по поводу ее квашеной капусты. Капуста продается в супермаркете, где ни попробовать, ни поторговаться, ни про рецептик поболтать нельзя, как нельзя и выбрать бабулю. «Ешь, что дают!» — так пресекались всяческие капризы, когда дети осмеливались что-то поедать без должного энтузиазма или клянчить для них не предназначенное. Императив интересен и приказным тоном, и очередным напоминанием о том, что есть — «дают».

Но не могу благодарно не сослаться на книгу культуролога Ирины Глущенко «Общепит. Микоян и советская кухня» (Издательский дом ВШЭ, 2015), а также на ее лекцию «Мифология советской кухни», откуда почерпнула множество прекрасных цитат, примеров и фактов. Вот знаменитый плакат 20-х «Долой кухонное рабство! Даешь новый быт!» Вот нарком просвещения Луначарский Анатолий Васильевич тонко играет на теме женского равенства: «Все это можно дать за те же средства, которые затрачиваются на безотрадный домашний борщ, которым большинство из нас, не поперхнувшись, питается и с каждой ложкой которого мы объедаем женскую вольность». Что за прелесть эти сказки! Год — 1927, столовые и фабрики-кухни — форпосты того самого «нового быта», да.

Но 20-е — это еще и голод или недавняя и страшная память о нем, и как раз эта память окрашивает — если не определяет — эмоции, направленные на знаки другого (утраченного) уклада. Символом этого утраченного уклада, «старого мира» могло быть в разных семьях разное, но для многих им стала поваренная книга Елены Ивановны Молоховец «Подарок молодым хозяйкам или средство к сокращению расходов». В моей семье жила эта книжка последнего, предреволюционного года издания, временами по ней и готовили; ее «зачитал» в девяностые один господин — надеюсь, ему это помогло поправить дела, тогда всякое у людей случалось. В конце концов, в мой дом вернулось издание репринтное — на рецептах это не отражается. Вопреки распространенному мнению, Молоховец учила готовить преимущественно из очень простых и дешевых продуктов — только у нее я смогла в те же девяностые узнать, на что годится ячневая крупа и как варится варенье из моркови. И тем удивительнее показалось когда-то стихотворение Арсения Тарковского, полное не просто злости — ненависти:

Где ты, писательница малосольная,
Молоховец, холуйка малохольная,
Блаженство десятипудовых туш
Владетелей десяти тысяч душ?
В каком раю? Чистилище? Мучилище?
Костедробилище?
А где твои лещи
Со спаржей в зеве? Раки бордолез?
Омары Крез? Имперский майонез?
Кому ты с институтскими ужимками
Советуешь стерляжьими отжимками
Парадный опрозрачивать бульон,
Чтоб золотым он стал, как миллион,
Отжимки слугам скармливать, чтоб ведали,
Чем нынче наниматели обедали?

(Арсений Тарковский, 1957)

Люто надо было голодать и много испытать на себе чьего-то бессердечия, чтобы так проклинать немолодую и уже умершую тетку, ставшую символом ненавистных «сытых».

Кстати, известная шутка, выдающая себя за цитату — «если у вас в доме ничего нет, а неожиданно нагрянули гости, спуститесь в погреб…» — что-то там дальше про телячью ногу или еще какой окорок — это фейк, в книге Молоховец такого текста нет. Это куда более мягкое, чем у Тарковского, и куда более ироничное издевательство над собственными обстоятельствами, в которых любые рецепты мирных времен стали отчаянно неадекватны. Лучше думать, что неадекватен рецепт, чем признать таковыми свои обстоятельства. Каковы они были по пути от «новой экономической политики» к 30-м, мы себе немного представляем: редко встретишь семью, по которой не ударили бы в свое время грозные события, о них суждено было молчать еще много лет. Однако парадная версия десятилетия говорит иное: «жить стало лучше, жить стало веселей», общество начинает ориентироваться на изобилие. Появляется концепция «правильного питания» (белки, жиры, углеводы), а у ряда советских диетологов вкус прямо назван понятием буржуазным. «Книга о вкусной и здоровой пище» должна была называться по-другому, «буржуазное» понятие в ее названии отстоял Анастас Микоян, которому мы обязаны многими еще идейно сомнительными заимствованиями (многие из них, как и название комбината, пережили не одну эпоху).

Появляются промышленный маргарин, майонез, сгущенное молоко, консервы — собственно, пищевая промышленность как таковая. Впереди — страшная и великая война и послевоенные годы. Рассказы о том, как справлялись в эти времена, живут по сей день: поскольку испытания выпали на долю всего народа, говорить о них было можно, это не «закрытая» тема. В литературе, посвященной феномену жизнестойкости, часто пишут о незаурядной изобретательности людей, в полной мере обладающих этим свойством. Те, кто умел «переиграть» жизнь и ее испытания, оставили скупые, но полные отваги и достоинства свидетельства.

В эвакуации жевала мама жмых,
Но в горло жмых не лез, а было ей лет десять.
Соленый огурец (он был один у них)
На нитке бабушка придумала подвесить.
И тотчас детский рот наполнился слюной,
И жмых питательный был радостно проглочен,
И в битве бабушки с проклятою войной
Противник оттеснен и приговор отсрочен.
Слова не вывезут, и не спасут слова.
Но спросят вновь и вновь на гулком бездорожье:
На что, мол, уповать? И я скажу: на два
Соленых огурца — и милосердье Божье.

Марина Бородицкая, «Крутится-вертится», 2013

Мы приближаемся к временам, отразившимся в сохранившихся текстах, но и тут не обошлось без влияний особого рода. В 50-е миллионными тиражами переиздается все та же «Книга о вкусной и здоровой пище» — правда, из нее исчезают «не наши» рецепты, подобно тому, как в эти же годы французская булка становится городской… Стандартная, «магазинская» еда будет примерно одинакова для всех еще долго, но в глубине культуры повседневности уже рождается новое: потребность в разнообразии и выборе. Разъезжаются коммуналки, где на кухне не очень-то и поготовишь, разве что поставишь кастрюлю на маленький огонь — и к себе, чтобы не толочься в местах общего пользования. Начинают издаваться кулинарные книги, отличные от базовой и единственной — среди них есть даже переводные! Домашняя кухня и умение готовить начинают восприниматься не как «кухонное рабство», а как ненасильственное сопротивление, как отделение от «традиции бутерброда с колбасой». Голода давно нет — дефицит есть, очереди, продуктовые заказы к праздникам, нормированное и организованное (по два килограмма в одни руки), отдаленный «привет» от продуктовых карточек. Но решения ищутся другие — со стороны частной жизни и частного человека.

В 70-е-80-е в Москве еще можно было купить лимоны (штучные, зеленоватые, в странных местах вроде палатки с мороженым), а вот в маленьких городах… Помнится, поездка к университетской подруге во Владимир предполагала серьезную подготовку: несколько пакетов замороженных овощей, десяток лимонов и еще, и еще — сейчас уже всего не упомнишь. Электричка в 6-15 с Курского, если повезло — сидишь, но зато потом! Потом мы наносили визиты всем друзьям моей Натальи и оставляли в каждом доме — где польский пакет брюссельской капусты, где лимончик-другой. А хозяйки в каждом доме угощали чем-нибудь исключительно своим, по «фирменному» рецепту — и был во всем этом какой-то веселый тайный сговор, много смеялись, поражались неиссякаемой изобретательности и верности каким-то своим представлениям о хорошей кухне. В одном доме прелестная еврейская бабушка поразила мое воображение фаршированной рыбой из мойвы: «Деточка, главное — правильный бульончик, сладкий и пряный, и лука побольше, ай, ну кто же теперь помнит ту щуку!» Вишня «владимирка» запасалась не только в виде варенья, а и в банках плотненько, почти без сахара — правильно, на настоящие украинские вареники с вишней, раз-другой за зиму, от це дило! И да, именно тогда из чуланов и с антресолей начали извлекаться старые книги с рецептами «домашнего майонеза другим манером», а знаковым автором стал Вильям Васильевич Похлебкин, историк и педант, возвращающий в домашнюю кухню лобио и долму, узбекский плов и карельские пшенные ватрушки, подробные инструкции по применению пряностей — короче, «нотную грамоту». Крошечные кухни не были приспособлены для всех этих экспериментов, но уже стало привычно звать «на гуся» или «на пирог с капустой», и все понимали прекрасно, что не столько в гусе дело, сколько в ощущении братства, совместной трапезе и разговорах по поводу и без. Кухня как место общения со «своими», конечно, могла появиться только во времена отдельного жилья, и для многих эта ее функция оказалась куда важнее изначальной…

Чайхана, пирожковая, блинная,
Кабинет и азартный притон,
И приемная зала гостиная,
По-старинному значит — салон,
И кабак для заезжего ухаря,
И бездомному барду ночлег, —
Одним словом, московская кухня,
Десять метров на сто человек!

Юлий Ким, «Московские кухни»,1988

Чему и как нужно происходить на кухне, а чего тут быть не должно, изменилось за последние десятилетия не раз и не два. Статус человека, умеющего из незатейливых ингредиентов создать нечто прекрасное, пошатнулся под ветром перемен, тайная власть хорошей хозяйки стала слабеть. Представления о том, сколько дней подряд семья может есть все тот же борщ из большой кастрюли, изменялись постепенно, как и вообще представления о необходимом и достаточном. Времена микроволновок, хлебопечек и аэрогрилей были еще впереди, как и наступившие много позже возможности поесть «в городе» или заказать домой суши. Кухня впускала, интегрировала или отбрасывала веяния времени, приходя к своим собственным выводам.

…Многое, многое еще было впереди — и многое оказалось увлекательным, но скоропортящимся, а то и вовсе «второй свежести». Как в поговорке — вот такие пироги, хотя упоминается она обычно совсем не в кулинарном контексте. Казалось бы, и кухня становится совсем не та: общаться можно в Сети, есть приготовленное кем-то, и есть где угодно, но…

МАСТЕРСКАЯ: КАК ДЕЛО БЫЛО

Готовиться к мастерской мне помогали, в основном, стихи — поэты умеют уловить суть и чувство.

Как свидетель и участник последних шестидесяти лет эволюции российской кухни, я утверждаю следующее: в том, как устроена кухня и в том, что там происходит, свернута как минимум трехпоколенная история не только семьи, но и культуры. Значит, можно и развернуть — и лучше прочувствовать, что именно в твоих «культурных интроектах» нуждается в пересмотре, а что стоит «почистить», назвать и не скрывать от себя. Занятно, что люди, публично и для заработка оперирующие всякими «семейными рецептами», обычно по своему происхождению никаких семейных рецептов знать не могут, это типичный новодел. Но — работает: тайное доверие именно к сохранившемуся и пережившему несколько поколений есть у многих. Конечно, его правильнее осознавать, как и его истоки. А там, у истоков, материал богатейший и сложный: за спиной каждого из нас стоят не одна хозяйка с хозяином, там всего и всех куда больше, сообщения разные, а зачастую и конфликтные.

«Не делайте из еды культа!» — «Я никого не ем» — «В доме должен быть суп!» — «Вставать из-за стола нужно с легким чувством голода» — «Полезно, что в рот полезло» — «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу» — «Из той же мучки, да не те ручки» — «Из курочки может и дурочка» — что еще звучит в этом хоре?

На нашей мастерской была возможность посмотреть на разные кухни с помощью социодрамы — тем самым что-то понять и про свое собственное «наследство», и про другие модели. Но прежде следовало увидеть, кто пришел и зачем…

Большая половина участников отнесла себя к тем, кто готовить любит и умеет. Было немало и тех, кто умеет, но не любит. И тех, кто любит, но не больно-то умеет. И даже те, у кого оба ответа — «нет».

Мы общими усилиями легко установили, что на хорошей кухне должно быть много света, воздуха, пространства для всех заинтересованных лиц и затеянных процессов — наверное, для кого-то это было скорее мечтой, а для кого-то — просто описанием собственного дома, но не в этом дело. Выяснилось также, что список блюд, которые на хорошей кухне готовятся нечасто, но тщательно и с серьезной подготовкой, у нас разнообразен, но не бесконечен. Как оказалось, психодраматисты предпочитают чугунные сковородки тефлоновым, знают секрет выведения пятен от ягод с белых скатертей и вообще — при всей своей спонтанности и легкости на подъем — традиции уважают не потому, что так положено, а как раз наоборот. И ощутив некую общность (хотя бы в отношении правильных сковородок), мы приготовились к следующему шагу.

Было предложено подумать, какую кухню каждый из нас получил в наследство — принял ли его, отвергает ли, но получено было именно это. Тут пришлось немного модерировать реплики с места, в результате чего у нас в окончательном раскладе оказались вот какие кухни:

— место отбывания каторжных работ;
— святилище;
— лаборатория;
— кормушка (забежал, пожевал, убежал, или к.ч.н. – «кто что найдет»);
— выставка достижений народного хозяйства;
— салон — кухня прежде всего для общения;
— царство бабушки;
— странное место с мистическим уклоном;
— игровая площадка;
— убежище.

И тут уж можно было решить, будет ли человек исследовать свое наследство или сразу попытается примерить что-то другое — можно было и так, и этак. Образовались, ясное дело, подгруппы.

А следующая инструкция предлагала обставить ту или иную кухню тем, что делает ее именно такой — без людей, только оборудование, дизайн, продукты, явления. И вот это уже сочинялось и разыгрывалось участниками со всем психодраматическим пылом. Были у нас невероятные, но знакомые персонажи: Жир, которым много лет забрызгивалось все вокруг (попробуй оттереть, я вечен); Таймер, отмеряющий минуты правильного рецепта; Своевольный Фартучек, который кому-то благоволит, а кого-то и не подпустит…

Разные типы кухни появлялись последовательно, мы словно входили в коллективную мифологию «по главам».

Почти сразу начались неожиданности: темы раскрывались иногда совершенно в иной плоскости, чем это предполагало название.

Первой, конечно, стала кухня как место отбывания «Каторги». Вроде бы это про безрадостный труд хозяйки, «кухонное рабство» — а в действии совсем другая тема возникла: грязь, жир, запущенность. Как будто «каторга» — это не про ежедневное стояние у плиты, не про тазик котлет, которым суждено исчезнуть за пятнадцать минут, не про вырезание «глазков» из картошки. Наша «каторга» — это про многолетнее пренебрежение, с которым придется разбираться именно мне: кто-то загаживал, игнорировал, запускал — мне отмывать — отрабатывать… не искупать ли? Здесь готовили без внимания, без любви, даже — на худой конец — без правил гигиены: обойдетесь. Поели — и валите отсюда, посуду в мойку. Кому надо — вымоет. Хозяевам этой кухни от нее ничего не надо, такое вот наследство…

«Выставка достижений народного хозяйства» оказалась совсем не пафосной, не демонстративной — в этой кухне превыше всего ценился правильный рецепт, соблюдение тщательно сохраняемых технологий.

В «Святилище» сакральным оказался как раз не рецепт, а стоящий за ним уклад. За стол садятся обязательно вместе (кстати, у проклятой Тарковским Молоховец стандартный расчет продуктов на 6 персон, не ели по углам «кто что найдет», блюли семейные ритуалы). А если вдруг кто-то сильно задерживается, тому еду оставляют в холодильнике — о нем не забудут, голодным не останется, но все же правильнее к обеду не опаздывать.

Кухня как «Игровая площадка» изобиловала яркими, «детскими» цветами и слегка нелепыми приборами — в общем, всем нам было что вспомнить, обобщить в метафоре и сыграть. И у каждой кухни была «своя правда», свои не афишируемые, но прочно укорененные в ее устройстве принципы, свой характер.

Но и на этом мы не остановились, поскольку раз уж наши Кухни ожили и заговорили, то и зайти в них можно было. Предлагалось войти, почувствовать, повзаимодействовать с этим пространством — то ли чтобы лучше понять, то ли чтобы окончательно проститься, то ли чтобы побыть к контакте с ресурсом — да мало ли зачем заходили наши «гости» в ожившие кухни разных типов! Количество этих «визитов-примерок» пришлось ограничивать, иначе могла разъехаться структура, но в кухне каждого типа побывало не меньше 3х гостей.

Мы понимали, что за действием всегда есть какая-то потребность… кого-то можно было и спросить, кто-то оставил свои причины повышенного интереса в секрете. Многое из первого сюжета — с «Каторги» — повеяло трансформацией, преображением. Гости этой убогой кухоньки порой вели себя неожиданно — вдруг вспоминалось, что такое в жизни и в наследстве было, но уже побеждено, преобразовано, и как раз сейчас можно сказать: «Я сильней тебя, я изменил(а) это».

По ходу нашего знакомства с разными типами кухонь случилось сколько-то небольших виньеток, когда у «гостей» проявлялось и просилось быть исследованным какое-то отчетливое и живое чувство. Замечу, что ближе к финалу мастерской сообщения становились все менее буквальными, кухонные пространства — все загадочней. Зачем эта деревянная баночка в «Царстве бабушки»? Просто соль в ней хранится или это какая-то особенная соль, средоточие и символ чего-то, что было и остается важным в такой кухне?

Что нужно сделать, чтобы получить право на такое наследство — может быть, эта кухня меня не признает, ее благосклонность еще надо заслужить?

Напомню, что в материализации разных типов кухонь немалую роль сыграло то, что их описания «отзывались» у участников: после этого никакой раздражающий шум или иное вмешательство не могли остановить процесс переосмысления таких, казалось бы, понятных отношений… На каком-то уровне — отчетливо, но без раскрытия — одновременно делалось множество маленьких личных работ. На каком-то — происходило коллективное исследование мира, в котором мы выросли и который унаследовали, нравится нам это или нет. Наконец, все вместе было грандиозной многофигурной композицией, чуть задержавшимся флеш-мобом про жизнестойкость, неубиваемые традиции и их новую жизнь, которая так и норовит забить ключом всякий раз, как только представится случай. Так, во всяком случае, прозвучал шеринг.

Конечно, мы многого не успели. Очень хотелось, чтобы в последние 10-15 минут народ поделился какими-нибудь простыми, но уникальными рецептами или иными секретами — на это не хватило времени. Зато мы оказались благодарными ценителями домашнего тирамису, приготовленного прекрасной молодой искусницей Надей Гончаровой — так случилось, что прямо накануне мастерской большой противень этого чуда оказался у меня в холодильнике, и хоть по пол-ложечки, но досталось всем желающим. Искусница Надя когда-то поразила мое воображение, рассказав, как фаршировала гуся к Новому году — не веря ушам своим, я услышала рецепт, которому меня лет пятьдесят назад учила бабушка… Да, «причудливо тасуется колода»…

Остается открыть все ту же Елену Молоховец — уже и в репринтном издании пожелтели страницы, как время-то летит! — и в который раз умилиться подробностям, до которых может быть дело лишь в мирной жизни. Есть у нее раздел «Перечень разнородных правил при приготовлении кушаньев». Вот, извольте:

187) Подавая на десерт арбуз, корки срезывать и приготовлять из них цукат или варенье.
188) Из упавших с дерева разных яблок приготовляют уксус. /…/
192) Остатки черного хлеба употребляют на суточный квас /…/
194) Из кожицы свежих яблок приготовляют желе

Е. Молоховец. Подарок молодым хозяйкам. Репринтное воспроизведение. ММП «Поликом» 1991, стр. 37.

Скорее всего, мы не будем приготовлять желе из кожицы свежих яблок — если его не объявят чудодейственным здоровым средством от всего на свете на новом витке причудливой кулинарной моды. Но, возможно, кому-то из нас захочется «иным манером» отдать должное нашему непростому, горькому и гордому наследству. Оно всегда с нами, а кухня — не последнее место, где можно его помянуть, признать, принять или не принять.

Так они жили когда-то
и так умирали, наши «совки»
Отключали им летом горячую воду,
был еще сахар, и на зиму
вишню варили, малину.
Мяту сушили, смородинный лист
и шиповник.
Дурно история пахнет,
а личная жизнь ароматна.

Юнна Мориц, 1992

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

Пишу как дышу: тренинг и мастер-класс творческого самовыражения

Сульчинская Ольга

Сульчинская Ольга

Психолог, писатель, шеф-редактор журнала Psychologies. Постоянный автор журналов «Новый мир», «Октябрь», «Знамя». Автор тренинга «Пишу как дышу» (2011-1017 гг.), соведущая писательского клуба «Египетские ночи» при Журнальном зале (2012-2018), организато...

В статье рассмотрены общие принципы тренинга творческого самовыражения и отдельные составляющие его задания, а также описан его сокращенный до полутора часов вариант, имевший место на Конференции, приведены примеры эссе-импровизаций, созданных участниками за ограниченное время. .


1.

Тренинг «Пишу как дышу» я проводила регулярно раз в месяц в течение пяти лет (с 2012 по 2017 год). После этого — только периодически. Был он задуман и создан мной как тренинг раскрытия творческого потенциала. Преимущественно для тех, кто пишет, писал или собирается писать. Хотя на него приходили и те, кто просто любопытствовал или хотел соприкоснуться с творческой частью своей личности «вообще», а не применительно к той или иной конкретной деятельности. В группах обычно бывало от 7 до 15 человек.

В основе тренинга — методика литературной импровизации, с которой меня познакомил философ Михаил Эпштейн. Слово «литературный» я не использую, поскольку оно наводит на мысль о художественной литературе, о «фикшн», тогда как мы на занятиях как раз сосредотачиваемся на непридуманных историях, а также на описании актуализированных (об этом чуть ниже) переживаний.

На тренинге в начале обсуждаются правила группы. Они просты: конфиденциальность в том, что касается личных переживаний, уважение к авторским правам и забота каждого о себе и своем состоянии.

Авторство имеет особое значение для той части тренинга, где предполагается коллективная работа: например, в жанре интервью, когда один записывает рассказ другого, или в жанре сказительства, когда один продолжает рассказ другого. В этом случае права на произведение принадлежат всем, кто принимал участие в его создании, и в случае публикации им следует договариваться друг с другом, чьи фамилии или псевдонимы будут указаны.

В однодневном тренинге за этим обычно следует легкая разминка вроде игры в слова: на одну букву и/или части речи, означающие: действие, предмет, чувство и так далее.

В сокращенном варианте тренинга я обычно предлагаю только правило уважения к авторским правам — личные переживания в этом случае на моей памяти никогда не бывали настолько выраженными, чтобы потребовалось правило конфиденциальности.

Части тренинга могут чередоваться в произвольном порядке. Основная — текстовая импровизация — заключается в следующем: каждый участник предлагает любые две темы, которые в настоящий момент представляются ему интересными. За время проведения тренингов я обратила внимание, что чем слабее участники группы знакомы между собой, тем более абстрактно звучат предлагаемые темы, например: «Смысл жизни», «Что такое творчество». По этой причине я иногда предлагаю в качестве условия непременно взять в название глагол: «Бегу за трамваем», «Смотрю в окно». Это вносит динамику, которая затем передается тексту.

Автор темы, если захочет, дает пояснения: о чем он сам писал бы в этом эссе. Также и другие участники могут задать уточняющие вопросы.

Называние и обсуждение тем служит одновременно разогревом, дополнительным, если до этого был другой (в некоторых случаях проводилась двигательная разминка), или основным. После того, как все темы записаны на доске (или листе), я как ведущая читаю их еще раз, а затем предлагаю выбрать «самым свободным голосованием» две любые темы из всего списка. Голосование проводится открыто, и каждый участник может голосовать за неограниченное количество тем, включая его собственные. Обычно я говорю: «Даже предполагается, что вы проголосуете за свою тему, ведь она вам нравится, если вы ее предложили». Таким образом вводится идея, что можно хвалить и одобрять то, что мы создано каждым из участников. (Это то, чего многим не хватает. Самовыражение часто блокируется самокритикой уже на начальном этапе творческого процесса, который тем самым прекращается в зародыше.)

Уже на этапе сбора тем часто можно видеть, как сами названия будущих эссе складываются в метатекст, выражающий состояние группы. Иногда это замечают и сами участники, и если это происходит, в группе всегда повышается настроение, начинают спонтанно складываться нарративы. Примерно таким образом: «У нас есть тема «Зайцы» и тема «Цирк», а можно их объединить в одну: «Дрессированные зайцы в цирке»…» и так далее. В одну сплетаются три и больше тем.

Я предлагаю оставить развитие темы, которая будет выбрана, на усмотрение создателя текста (личная ответственность).

Несмотря на свободу голосования, в большинстве случаев две темы определяются в первом же туре. И, что интересно, еще ни разу не было, чтобы обе они принадлежали одному лицу. Однако случается, что приходится выбирать из трех тем, набравших равное число голосов. Тогда участники голосуют второй раз — или же бросают жребий, по желанию группы.

Затем наступает время для создания текста. В методике Михаила Эпштейна на это отводилось 20 минут. В настоящее время я обычно предлагаю 15 минут, а в случае большого количество участников время сокращается до 10 минут. Таким образом объективно регулируется длина произведения, а субъективно снимается чрезмерная ответственность. Ограниченное и короткое время становится своего рода индульгенцией: никто не обязан создать шедевр за такой срок, вполне достаточно эскиза, плана, наброска.

За пределами тренинга, по отзывам участников, около 70% трудностей письма возникают на стадии черновика: пишущие (иногда не сознавая этого, а иногда вполне отдавая себе в этом отчет) требуют от себя создания безупречного произведения с первой попытки, и в результате дело иногда не сдвигается с первых двух-трех фраз, которые переписываются до бесконечности.

На тренинге мы легко минуем затруднения этого этапа. Здесь не нужно никаких специальных приемов – поскольку все берутся за письменные принадлежности, то общий пример вдохновляет каждого в отдельности. За пять лет был единственный случай, когда участница не написала ни-че-го. Когда время закончилось, я предложила ей рассказать все то, что она могла бы написать, устно. И мы услышали связный и интересный рассказ: препятствие было именно в необходимости записывать, а не в отсутствии мысли. А следующую тему она уже написала.

Мы немного забежали вперед. Когда заданный срок приближается к завершению, я сообщаю об этом участникам, чтобы они могли дописать до точки. И, наконец, «готово», и еще через несколько секунд начинается чтение. Как читать, выбирает группа, по часовой стрелке или кто готов.

Затем наступает второй раунд — написание эссе на вторую тему. Определение жанра текста как «эссе» кажется мне весьма подходящим, поскольку это слово означает в переводе с французского не более чем «попытку», то есть предоставляет пишущему полную свободу в смысле формы. Единственное ограничение — мы не пишем стихов. Во-первых, по традиции, заданной Михаилом Эпштейном, во-вторых, потому, что тот, кто среди прозы пишет стихи, оказывается абсолютным исключением и тем самым получает некоторое «преимущество».

Случалось несколько раз, что несмотря на это условие, участники все же предъявляли стихи: «так уж получилось». Что ж, тогда они становились несомненными «победителями». Тем не менее, ко второй теме как правило и они переходили на прозу.

Я описала базу, основу, на которой строится тренинг. В сокращенном варианте на этом он и заканчивается — остается только поделиться впечатлениями.

В развернутом виде тренинг содержит в себе еще работу над текстом (редактуру, обсуждение) и со словарем (подбор слов и фраз для выражения разных переживаний), прогулку, заостряющую внимание на восприятии (иногда с элементом фантазии: представьте, что вы высадились из космического корабля и все окружающее видите в первый раз в жизни), с последующим описанием увиденного, медитацию («Встреча с Духом творчества»).

Важная часть работы — упражнение в тройках, где каждый по очереди исполняет следующие роли: Автор, Суровый критик и Восторженный критик. Смысл этого задания в том, что Автор до известной степени управляет своими Критиками: он решает, кто будет высказываться первым, а также он получает инструкцию: Автор сам выбирает, с чем ему согласиться в высказываниях критиков, а с чем — нет. Для многих оказывается открытием, что, оказывается, у них есть право не соглашаться с суровой критикой.

Кроме того, побывав в каждой из трех ролей, участники учатся различать эти голоса в собственном внутреннем мире — и, как в тренинговой реальности, управлять их высказываниями.

Здесь я закончу с первой частью и перейду ко второй — тому, что происходило на Конференции.

2.

А то, что происходило на Конференции, было довольно экстремальным. Во-первых, времени было очень мало. В сокращенном до основы варианте «Пишу как дышу» занимает около трех часов (например, мы проводим в этом формате «Овальный стол психологов» в Центре системной семейной психотерапии с Инной Хамитовой) при численности группы 5-8 человек. На Конференции времени было в два раза меньше — полтора часа, а участников в три раза больше — 21 человек. По этой причине творческое время мы ограничили восемью минутами на первую тему и пятью — на вторую! И читали не все (в «нормальном» формате важно, чтобы прозвучал каждый голос — чтобы каждый участник услышал не только других, но и самого себя), а только те, кто хотели. Эссе на вторую тему читали те желающие, кто не читал в первом круге.

Понятно, что в этой ситуации мне не известно точно, всем ли удалось создать текст. Но насколько я могла видеть, писали все. И, судя по отзывам, наш маленький мастер-класс вызвал у большинства участников положительные эмоции. В приложении вы можете ознакомиться с примерами эссе участников на выбранные две темы.

3.

Эта часть — ответы на некоторые вопросы, которые мне задавали после мастер-класса и которые, по моим предположениям, могут возникнуть после этой статьи.

1) Какое отношение все вышеизложенное имеет к психодраме? — Если отказаться от предположения, что все на свете так или иначе имеет отношение к психодраме, то в «Пишу как дышу» можно обнаружить следующее: творческая импровизация (хотя и не собственно драматическая), ролевая игра (описанная выше), элементы социометрии (при образовании микрогрупп), развитие новых реакций на старую ситуацию (например, на ситуацию вызова, когда «надо» что-то написать, а также на ситуацию внешней критики и оценки). Однако правы будут те, кто укажет, что «Пишу как дышу» нельзя назвать собственно психодраматическим тренингом. Цель его — создание текста и приобретение навыков такого рода творчества. Терапевтические результаты являются побочными: речь идет не столько об исцелении травм, сколько об открытии возможности наслаждаться свободой, игрой и собственной креативностью. Другой такой семинар я провела на зимней конференции МИГИПа (2019) и при желании в нем можно с той же вероятностью обнаружить элементы гештальт-терапии.

2) Использую ли я в своей собственной деятельности те навыки, приемы и привычки, которые выработаны в тренингах «Пишу как дышу»? — Да, постоянно. Несмотря на то, что мной написано и опубликовано большое число стихотворных и некоторое — прозаических произведений, созданных задолго до моего знакомства с методикой литературной импровизации, после этого моя писательская жизнь стала значительно легче.

3) В чем смысл ограничения времени для текста? — Помимо уже указанного (снятие чрезмерной ответственности и регуляция объема) есть и другие эффекты. Например, вы наверняка знаете людей, которые выполняют задания в последний возможный момент, а перед этим долго думают: «о, мне придется это сделать! Но как же я это сделаю?». В нашем случае этот «последний момент» наступает сразу же. Так что все, что остается, это приступать к выполнению задания немедленно. Так происходит мобилизация творческой энергии и стимуляция вдохновения. Последнее принято считать чем-то неуловимым, чего нужно «дожидаться». Но опыт импровизаций показывает, что вдохновение можно стимулировать. Ограничение времени — один из таких способов.

4) За какое время написана конкретно эта статья? — Основная часть — за полтора часа. Еще около двадцати минут занял поиск материалов для ссылок и поиск в почте произведений участников мастер-класса на Конференции. Таким образом, общее время работы составило примерно два часа. Литература

  1. Михаил Эпштейн. Коллективная импровизация: творчество через общение.

Приложение. Примеры текстов участников мастерской «Пишу как дышу»

Первая тема: «Как отдохнуть так, чтобы на самом деле отдохнуть»

Эссе написано за 8 минут.

Сергей Еремин

ИНСТРУКЦИЯ

Останавливаемся! Дышим.

Медленнее…медленнее…Медленнее, я сказал! Смотрим в глаза! Себе! Да в зеркало, конечно! Можно в лужу смотреть. Пристально. Долго. Узнаете этого человека? Когда вы его последний раз так внимательно разглядывали?

Стыдно? Глаза не отводим! Ищем в них любовь. Столько, сколько нужно. Пока не найдем. Можно стульчик к зеркалу подставить.

Дышим. Как он там? Устал? Или держится еще? Хочет чего-то, но не говорит? Спрашивайте-спрашивайте!

Мороженку? Спать? На море?

Пока говорит, записывайте. Прям сейчас, прям здесь. Хоть помадой на зеркале, хоть палкой по грязи около лужи — потом сфотографируете, не пропадет.

Записали? А теперь — бегом, планировать исполнение, и побыстрее! Ведь работать вы умеете!

А он пока там подождет. В зеркале. Он-то вас любит! Не забывайте…

Вторая тема: «Нужен ли русалке хвост». Эссе написано за 5 минут.

Ольга Попейко

Может, нужен. Хвост то ее, природный, для жизни данный, служил верой и правдой долгие годы, помогал ей быть в царстве отца, заплывать в дальние местечки с сестрами, радоваться и получать удовольствие. А может и не нужен? В эпоху быстрых перемен он затягивает на дно, в привычную среду, мешает маневрам в познании нового, неизведанного. Вот бы хвост превратился в моторчик или парашют! Тут тебе хвост, а в новых условиях — новый скоростной механизм для прекрасной жизни!

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

Психодраматическая группа — моя любовь на всю жизнь

Психодраматическая группа — моя любовь на всю жизнь
Ободовская Юлия

Ободовская Юлия

Психодраматическое образование 3я ступень обучения психодраме, сертификат МИГИП. 2008-2012 Московский Институт Гештальта и Психодрамы, 1ая и 2ая ступени обучения психодраме. Сертификат МИГИП. 2015-2017 Московский Институт Гештальта и Психо...

Скоро будет 10 лет как я участвую в психодраматических группах. Вспоминая первую свою группу, думаю, как сильно поразил меня метод. У меня уже тогда был опыт гештальттерапии и системной семейной терапии, но психодрама потрясла меня до самой глубины не только души, но и всего моего организма. Мое ощущение тогда было таким, что этот метод способен работать быстро и масштабно, всего одна драма может запустить кардинальные изменения в моей психике и в организме в целом.

Спустя 10 лет понимаю, что те мои первые впечатления не были ошибочными. Благодаря психодраме изменилась я сама и меняются мои клиенты. Я часто слышу от них похожие отзывы: «за небольшое время мы с тобой сделали так много» или «наконец-то мы сделали то, что не удавалось сделать долгое время».

психодраматическая группа

Психодрама — один из старейших методов психотерапии и благодаря своим качествам и эффективности уже почти 100 лет сохраняет свою актуальность.

Что же полезного делает психодрама и за счет чего метод так хорошо работает? На мой взгляд, можно выделить шесть основных терапевтических или «лечебных» факторов психодрамы:

1. Встреча с реальными чувствами, их проживание и отреагирование в настоящем времени.

Наша жизнь и события в ней порой вызывают большое количество самых сильных чувств. Они могут быть очень интенсивны и неоднозначны, часть из них не принято или небезопасно проживать и показывать в семье и обществе: не всегда понятно, каким образом это можно сделать, чтобы сохранить и себя, и отношения одновременно. Психодрама дает возможность клиенту ощутить, осознать, пережить и отреагировать свои реальные чувства в настоящем времени в безопасной обстановке группы. Это меняет человека изнутри, высвобождает много энергии.

2. Возможность увидеть и прожить ситуацию в роли оппонента.

В любом конфликте человек, как правило, так сильно захвачен своими эмоциями и фантазиями про мотивы и поступки своих оппонентов, что ему трудно сочувствовать или более реалистично оценить ситуацию с другой стороны. Психодрама дает возможность человеку увидеть ситуацию глазами своего оппонента, прикоснуться к чувствам из его роли. Вернувшись в свою роль, он обнаруживает, что его эмоциональное состояние изменилось под влиянием того, что он почувствовал в роли другого. Иногда этого действия бывает достаточно, чтобы и в реальной жизни начать вести себя по-другому.

3. Возможность посмотреть на ситуацию со стороны.

Любую свою трудность человек проживает, находясь внутри какой-то ситуации и каких-то отношений. Мы часто говорим, что «со стороны виднее», но посмотреть на свою ситуацию со стороны не так-то просто — в сильных эмоциях отстраниться практически невозможно. Психодрама обладает техническими средствами, которые позволяют это сделать, благодаря чему клиент может менее эмоционально проанализировать свою ситуацию, понять, какие роли в ней играют все участники, какие у них основания для тех или иных действий. Очень важно, что со стороны гораздо проще осознать свою роль и свой вклад, понять что можно поменять в своем поведении, чтобы изменить ситуацию в целом.

4. «Лечение группой».

Психодраматическая группа – это особенный организм. Она как и любая психотерапевтическая группа представляет собой безопасную модель мира, где значительно ниже цена ошибки или обострения реальных отношений. Здесь все «равны» — все пришли, чтобы получить помощь или поучаствовать в историях других людей. В группе есть возможность увидеть разные варианты решения жизненных проблем, и тем самым расширить видение своей ситуации. В психодраматических группах складываются, пожалуй, самые теплые и эмоциональные отношения между участниками в первую очередь за счет сопричастности всех к работе каждого. Так устроена психодрама — все работают на каждого и каждый на всех, поэтому возникает особенная близость и связанность. Такие отношения сами по себе «лечат», являются мощным источником поддержки и вдохновения для изменение себя и своей реальной жизни.

5. Реализация внутренних импульсов в действии.

Психодрама как никакой другой метод сильно направлена на то, чтобы клиент мог почувствовать свою спонтанную реакцию, опробовать, оценить, как это повлияло на ситуацию. Не менее ценно и то, что в психодраматических работах человек может дополнить, достроить тот опыт, которого в жизни не хватило в прошлом. Это помогает завершить какие-то травматичные переживания прошлого и по-новому отнестись к настоящему. В психодраме можно моделировать и экспериментировать со своим будущим. Такой опыт помогает человеку начать творчески подходить к своей жизни и ее трудностям, развивать адаптивность и стрессоустойчивость в обычной жизни.

6. Многоуровневая структура воздействия

Метод устроен так, что в работу одновременно включаются все уровни психики человека: телесные ощущения, эмоции и чувства, мышление и поведение. Благодаря такому комплексному воздействию, активизируется саморегуляция организма, увеличивается скорость, сила и глубина необходимых ему изменений, усиливается стойкость достигнутых результатов.

Помимо высокой эффективности и пользы, психодраматическая группа — это огромное удовольствие. Психодрама основана на игровой деятельности, а играть все любят с раннего детства, никакая другая деятельность не приносит столько удовольствия вне зависимости от возраста. В ходе драмы у участников может быть много разных чувств от радости до горя, но никогда не бывает скучно.

Последнее о чем хочется сказать, что психодраму всегда сопровождает что-то необъяснимое и волшебное. Многообразие и уникальное сочетание терапевтических факторов этого метода создает особую атмосферу в психодраматической группе и оказывает такое воздействие на психику человека, которое часто воспринимается как чудо. Поэтому приглашаем вас вместе с нами окунуться в «волшебный мир» потрясающего, нашего любимого, метода психодрамы.

Источник

Мама или профессионал: взгляд психодраматиста

Мама или профессионал: взгляд психодраматиста

Ободовская

Ободовская Юлия

Специализация: бесплодие и беременность; Психология родительства до 3х лет жизни малыша; Отношения в семье; Беспокойство и тревога; Психосоматические расстройства; Поиск себя и самореализация; Терапия супружеских и детско-родительских пар.

Ура, сегодня понедельник, мой выходной, все домашние дела уже переделаны, и я могу позволить себе в кои-то веки забрать ребенка из сада. С моим рабочим графиком я делаю это редко.

С этим радостным настроением подхожу к калитке в ограде детского сада, куда ходит моя 3хлетняя дочь, дергаю за ручку и понимаю, что она закрыта. В недоумении начинаю вспоминать, когда я была тут последний раз — 2 недели, нет 3, нет, наверное месяц назад, тогда калитка открывалась. Тревожась и продолжая дергать за ручку, слышу чей-то голос с территории: «там кнопка, нажмите, и Вам откроют». «Вот ведь, кнопку сделали, а я пропустила» — думаю я и ловлю себя на некоторой неловкости, захожу и вижу чью-то бабушку, которая мне подсказывала. При виде бабушки моя неловкость возрастает, начинаю отчетливо опознавать в себе стыд про то, что я так редко появляюсь в детском саду. Все-таки, хорошая мать должна если не отводить, то забирать-то уж точно, потому что ребенок — самое главное в ее жизни.

Вопреки всякому здравому смыслу, аналогично чувствую себя неловко, когда читаю о мамах, сидящих дома с детьми, которые вообще не водят их в детский сад, сами занимаются их воспитанием и обучением. В моей родительской семье, конечно же, водили детей и в ясли, и в детский сад, но при этом все время подчеркивали, что другого выхода не было, мама должна была работать. Напрямую я никогда ни от кого не слышала, что бабушка или мама хотели сидеть дома с детьми, а не работать, но это как-будто подразумевалось. Да и вообще, мама всегда с работы уходила вовремя и прибегала домой так, что по ней можно было часы сверять. Поэтому у меня в памяти четко отложились приоритеты хорошей мамы — сначала дети, а потом уже работа. Что же делать мне, если я — другая, мне важно реализовать себя в профессии? Могу ли я быть при этом достаточно хорошей мамой для своего ребенка? Как перестать все время винить или стыдить себя за то, что моя работа может быть так же важна для меня, как и воспитание ребенка?

Многие работающие женщины сталкиваются с неприятными чувствами вины или стыда, когда выбирают работать, а не посвящать все свое время детям. Источником этих неприятных чувств является внутренний конфликт между ролями женщины-матери и женщины-профессионала, в котором женщина-мать, как правило, сильнее. Роль женщины-матери в нас намного лучше развита — она древнее, ей десятки тысяч лет, она передается от женщин к женщинам каждой девочке, от мамы и бабушки, осваивается в ранних детских играх в дочки-матери. А вот роль женщины-профессионала в историческом ракурсе молода, ей всего-то чуть больше 100 лет. Конечно, аргументов, традиций, внутренней и внешней поддержки у нее не успело накопиться столько, сколько у ее антагониста, роли женщины-матери.

Почему встает вопрос «кто кого?» — да потому, что они по сути совершенно разные, и одновременно быть в роли матери и профессионала невозможно. В роли матери женщина сосредоточена на ребенке, его потребностях, на взаимодействии с ним, она не получает за это ничего, кроме удовлетворения собственной инстинктивной потребности давать любовь и заботу и удовольствия от этого процесса. Кроме того, в ней она совершенно добровольно и бесплатно время от времени терпит страх, стыд, вину, бессилие, разочарование и прочие неприятные переживания и состояния. Однажды, взяв на себя роль матери, отказаться или снять ее с себя навсегда эмоционально почти невозможно — слишком глубокие корни она пускает в каждую клетку женского организма. Роль матери делает женщину любящей, принимающей, заботливой, гибкой, подстраивающейся, женственной, дающей.

Роль профессионала требует концентрации на контакте с предметом профессии и на людях, вовлеченных в то же дело, за это всегда полагается вознаграждение в виде зарплаты, соцпакета и чувства нужности и востребованности, а также удовольствия от процесса и/или результата деятельности. Роль профессионала снимается, как правило, куда легче: с любой работы можно уйти, можно взять отпуск или вообще переквалифицироваться и заняться чем-то другим. Эта роль требует от женщины проявлять совсем другие, больше характерные для мужчин, качества — быть решительной, целеустремленной, уверенной, деловой, агрессивной в хорошем смысле этого слова, берущей, а не дающей.

Сталкиваясь внутри женщины, эти две роли начинают выяснять, кто главнее, у какой есть приоритет. Современной работающей женщине приходится выбирать, на что тратить свои силы и время, и в каком объеме. Также часто приходится с легкостью менять эти роли: в минуты перевоплощаться из матери в профессионала и обратно.

Проблемы возникают, во-первых, тогда, когда временные и пространственные границы между этими ролями недостаточно хорошо выстроены и роли начинают мешать одна другой. Например, если я работаю дома, меня все время раздражает, что толком ни по работе сделать что-то путное не удается, ни с ребенком побыть нормально и с удовольствием. Во-вторых, когда возникает некоторое застревание в какой-либо роли, трудно снять ее и войти в другую, есть недостаток навыка перевоплощения. Мне, например, трудно работать даже по скайпу из дома, для того чтобы войти в роль профессионала важно «сменить» домашние стены на кабинетные. И в-третьих, когда хозяйка недостаточно поддерживает или принимает какую-либо из ролей в данный момент времени. Например, если роль профессионала женщиной до конца не принята и временами не поддержана из-за сильного влияния семейной установки «дети — важнее всего в жизни», то такая женщина будет испытывать сильную вину/стыд всякий раз, перевоплощаясь из мамы в профи.

Что делать, если Вы обнаружили у себя конфликт ролей мамы и профессионала? Как и во всяком конфликте, необходимо объявить перемирие и заключить мирный договор. Для этого необходимо посмотреть на этот конфликт, выслушать каждую сторону, позволить ей быть, поддержав ее, дав ей выразить свои эмоции и выяснив, в чем она нуждается. Важно обсудить границы каждой роли в пространстве и времени, прийти к соглашению обеих сторон. Найти способы более легкого перевоплощения, если Вам это дается непросто, помогают соответствующие каждой роли макияж, одежда, поза или движения тела.

Предлагаю небольшое упражнение для исследования Ваших ролей мамы и профессионала. Сядьте, закройте глаза и представьте себя мамой со своим малышом, дайте волю своему воображению, посмотрите, что Вы делаете, какая Вы, как Вы двигаетесь, какие слова говорите, как себя чувствуете. Откройте глаза, возьмите лист бумаги и нарисуйте животное, которое у Вас ассоциируется с тем, какая Вы мама. Отложите этот лист, снова закройте глаза и представьте себя на работе: что Вы там делаете, какая Вы, как двигаетесь или в какой позе сидите, как Вы себя чувствуете. Возьмите другой лист и нарисуйте животное, которое Вы ассоциируете с собой на работе. Теперь возьмите оба рисунка в руки. Как думаете, какие у Ваших животных взаимоотношения, в чем проблема каждого, почему они конфликтуют, в чем нуждаются от Вас, чтобы им было хорошо. Что Вам удалось узнать о своих ролях мамы и профессионала в этом упражнении? Что Вам хочется сделать в жизни в связи с этим?

Представьте себе диалог между этими животными (таких персонажей еще можно назвать субличностями). Что хочет каждый из них, чтобы его жизнь была проще? Что он может попросить у оппонента? Как может выглядеть компромисс? Попробуйте услышать каждую сторону и принять мудрое решение. И тогда равновесие в душе и баланс в жизни восстановятся!

Источник

Почему психодрама?

Почему психодрама?

Психодрама, психодраматический подход создает определенную атмосферу для психологической поддержки профессиональным психотерапевтам и, по моему мнению, является наиболее доступным.

Я могу указать, по крайней мере, десять аспектов психодрамы, которые говорят в ее пользу, несмотря на то, что некоторые из них, в первую очередь, — основанные на действии — не считаются специфическими достоинствами этого метода. Тем не менее, эти аспекты могут послужить для директора психодрамы серьезным стимулом, чтобы потратить какую-то долю времени и мастерства на работу с коллегами. Главная цель этой деятельности — оказание психологической поддержки. Такая работа обычно не вызывает особых затруднений, а некоторые проблемы, которые все-таки могут возникнуть, будут рассмотрены дальше.

  1. Психодрама — это удовольствие . Это утверждение кажется очевидным, но мне хочется подчеркнуть разницу между тем методом, который позволяет участникам вволю посмеяться, и тем, который дает позитивное подкрепление. Было бы заблуждением считать, что смех может разрушить групповой процесс; скорее, следует видеть в нем квинтэссенцию терапевтической работы. Катартический смех приносит всей группе огромное облегчение. К тому же, драматический аспект психодрамы требует от директора умения работать в комедийном жанре не хуже, чем в жанре трагедии.
  2. Психодрама — сильнодействующее средство. Первая рекомендация директору, работающему с психотерапевтами: в течение всей психодраматической сессии способствовать высвобождению психической энергии, необходимой для эмоционального подъема и интеллектуальных инсайтов. Обычно все мы очень заняты, и многие из нас чувствуют себя усталыми и изможденными, пока в процессе психодраматического действия не преодолеют это уныние и усталость. Поэтому в эффективности этого метода сомневаться не приходится, ибо он дает очень хорошие результаты при работе с сильными чувствами, и в первую очередь, —  с негативными.
  3. Психодрама может вдохновлять. Удачно проведенная психодраматическая сессия будет изобиловать творческими находками и полетами воображения и создаст все условия для проявления спонтанности протагонисту, директору и всей группе в целом. Психотерапевт, как никто другой, нуждается во вдохновении и притоке энергии, если он готов служить другим, не причиняя себе серьезного ущерба.
  4. Психодрама включает в себя шерингКак уже отмечалось ранее, терапевты ведут очень изолированную жизнь. Поэтому особая ценность шеринга на каждой традиционной психодраматической сессии состоит уже в одном только подтверждении принадлежности каждого из нас к человеческому роду.
  5. Директор психодрамы испытал действие этого метода на себеЭто обстоятельство для группы, состоящей из психотерапевтов, и для клиентской группы, и для всех прочих групп является непреложным правилом и даже имеет силу закона. В психодраматической группе создаются благоприятные условия для отношения к переживанию как к “обычному” факту. Как правило, на интеллектуальном уровне терапевты считают стресс неизбежным жизненным явлением, и необходимость в поддержке время от времени — такое же обычное дело. Однако на эмоциональном уровне принять и то, и другое по отношению к самим себе труднее.
  6. Психодрама обладает своей собственной хорошо разработанной теорией. Психодрама имеет длительную и заслуживающую всяческого уважения историю. Морено долго и плодотворно работал в этой области, его коллеги и последователи внесли свой вклад в развитие его идей. В результате влияния психодраматической теории на творчество некоторых терапевтов возникли новые оригинальные психотерапевтические подходы. Это обстоятельство может смутить некоторых профессионалов иной ориентации, которые по этой причине не чувствуют достаточного доверия, оказавшись в составе терапевтической группы.
  7. Этот метод совместим с другими терапевтическими подходами. Обладая собственным теоретическим фундаментом, психодраматический подход позволяет хорошо понять терапевтический процесс с точки зрения других психотерапевтических концепций. Например, процесс разыгрывания сцен, относящихся к событиям раннего детства, с точки зрения психоаналитической концепции очень похож на регрессивный переход, и, несмотря на то, что понятие “теле” шире понятий переноса и контрпереноса, совершенно очевидно, что между ними существует определенная связь (Blatner 1973: 37-8). Последователи метода бихевиоральной терапии были бы очень удовлетворены, убедившись в точности построения поведенческой схемы для пациента, находящегося в сложной ситуации, и, вероятно, обнаружили бы, что идея проигрывания некоторых возможных моделей поведения очень хорошо дополняет более традиционный вербальный терапевтический процесс. Следует добавить, что идея повторения финальной сцены драмы, в которой моделируются разные типы поведения, может служить типичным примером репетиции поведения, происходящей в группах тренинга уверенности в себе (см., например, Herbert 1987: 169-75).
    Специалист, работающий в области системной семейной терапии, по всей вероятности, мог бы посетовать на отсутствие остальных членов семьи, которые получили бы для себя больше пользы, исследуя с помощью вспомогательных лиц разные модели взаимодействия. Зато такой терапевт, скорее всего, принял бы идею, связанную с поиском в прошлом причин существующих затруднений, поскольку эта идея соответствует концепции семейного жизненного цикла (Falicov 1988: 3).
    Я не пытаюсь утверждать, что в психотерапии не существует таких областей, которые по своей специфике радикально отличаются от психодрамы. Моя точка зрения заключается в том, что, несмотря на существенные отличия психодрамы от других подходов, при желании отыскать определенное сходство между разными составляющими процесса, происходящего в психодраматической группе, и составляющими других терапевтических процессов, можно увидеть общую территорию, где найти какое-то сходство не составит большого труда.
  8. Психодрама позволяет обойти защитные механизмы. Значительную часть времени психотерапевт концентрируется на проблемах других людей, зачастую оставляя без внимания многие важные аспекты собственной жизни: чувства, потребности и т.п. Поэтому обычно нам бывает очень тяжело перейти с этого уровня отношений на какой-то иной, где глубже затрагивается наша личность. Психодрама позволяет сделать это двумя способами. Первый из них предполагает применение метода, основанного на действии, который дает возможность обойти привычные для терапевтов вербальные конструкты, позволяющие избежать самораскрытия. Особенно эффективен этот подход на стадии разогрева, которая предшествует действию.
    Второй путь, предполагающий построение сцены и разыгрывание ситуации, дает возможность протагонисту испытать возможные последствия происходящего события. Правдоподобие психодраматического действия помогает терапевту преодолеть собственное сопротивление, вовлечься в процесс и тем самым дать возможность выйти наружу сильным эмоциям, вызванным страданиями из-за перенесенной в прошлом травмы.
  9. Психодраматические сессии не содержат формального анализа. Этот аспект считается очень важным, так как позволяет терапевту выйти из профессиональной роли на время сессии и тем самым максимально включиться в групповой процесс. Многие школы групповой терапии поощряют каждого из участников делиться в процессе сессии своими мыслями о проблемах остальных. Директор психодрамы иногда может спросить группу про то, что происходило с протагонистом, чтобы выяснить мнения ее участников, однако такой вид групповой работы не считается естественным и традиционным для психодрамы и строго пресекается во время шеринга, когда протагонист оказывается особенно ранимым. Очень важный раскрепощающий терапевта опыт, заключается в способности в какой-то момент “вывести” группу из критического настроя, чтобы оказаться в русле терапевтического процесса и просто “плыть по течению”.
  10. Психодрама избегает навешивания ярлыков. В психодраматической группе нет места для диагностических ярлыков. Их следует избегать не только в течение сессии, ибо даже теория психодрамы делает акцент на исследовании уникальных ситуаций и поиске источников спонтанности и креативности, а вовсе не на описании патологической структуры. Терапевтам это может принести особую пользу, так как позволяет убедиться в естественности своих переживаний и сконцентрировать внимание на здоровье человека, вместо того, чтобы выяснять особенности его патологии. В этом отношении психодрама полностью разделяет точку зрения остальных гуманистических психотерапевтических подходов.

О психодраме

О психодраме
Лопухина Елена

Лопухина Елена

Институт Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ) Психолог, психотерапевт, психодрама-терапевт юнгиански ориентированный, бизнес-тренер и коуч, консультант по организационному развитию, директор Института Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ), чле...
Интервью с Еленой Лопухиной для журнала Урания


Елена Лопухина — Пер­вым, кто обратился к театру как психотерапевтическому инструменту, был Джекоб Ле-еи Морено. Он использовал идею театра не в классическом его варианте, когда режиссер руководит игрой актеров по заданному сценарию, а как мистерии — древнего теат­рального действа, где зрители были одновременно и творцами и участниками, где разыгры­вался мир фантазий, архетипических образов, люди сопри­касались с чем-то важным внутри себя. Читать далее

Не расскажите — покажите: в «сумасшедшем» доме учат любить

Не расскажите — покажите: в «сумасшедшем» доме учат любить

Специалисты утверждают, что в истории психиатрии было всего три революции. Последние две связаны с именами Фрейда и Морено. Фрейд, разбирая проблему пациента , спрашивал: «Что случилось? Расскажите мне», а Морено ставил вопрос по-другому: «Как это случилось? Покажите!» Читать далее

Точка зрения про чувство вины

Точка зрения про чувство вины

Разобраться с тем, что это такое – чувство вины совсем не просто. Одни считают его социально полезным и даже необходимым внутренним регулятором поведения, а другие утверждают, что это болезненный комплекс. Читать далее

Близкое ретро, или о чем шелестит трава забвения

Близкое ретро, или о чем шелестит трава забвения

Тема эссе — исследование неполной и ускользающей памяти о недавнем прошлом. Соединять оборванные нити, несмотря на искушение забыть и отмахнуться — обычная работа психодрамы. Особенность этой мастерской в том, что исследовалось не столько «позабытое, позаброшенное» содержание, сколько само забывание и его связь с непрожитыми чувствами по поводу индивидуального и коллективного опыта, еще не до конца ставшего прошлым.


Читать далее

Заметка для Психологического навигатора. Актуальная тема: Страх

Заметка для Психологического навигатора. Актуальная тема: Страх
Лопухина Елена

Лопухина Елена

Институт Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ) Психолог, психотерапевт, психодрама-терапевт юнгиански ориентированный, бизнес-тренер и коуч, консультант по организационному развитию, директор Института Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ), чле...
Страх – это повседневный персонаж нашей жизни. Он сигнализирует нам об опасности. Страх делает нас осторожными, помогает нам выжить. Но это касается того страха, который основан на реалистичной оценке конкретных ситуаций и обстоятельств. Но есть и другой страх — страх, «у которого глаза велики». Страх, который заставляет нас видеть то, чего нет. Это страх воображаемых опасностей. Этот нереалистичный страх способен ходить за нами по пятам всегда и везде. Такой страх заставляет нас совершать поступки, которые на самом деле приносят нам вред или не дает делать то, что важно и нужно нашей душе, он порой так ограничивает и обедняет нашу жизнь, что делает нас несчастными.
Читать далее

Идти вперед с легкой душой

Идти вперед с легкой душой
Лопухина Елена

Лопухина Елена

Институт Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ) Психолог, психотерапевт, психодрама-терапевт юнгиански ориентированный, бизнес-тренер и коуч, консультант по организационному развитию, директор Института Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ), чле...
На одном из тренингов по танцевально-двигательной терапии участникам предлагается выполнить упражнение: два человека встают друг напротив друга, соединяя ладони. Тренер просит каждую пару придумать танец, в котором участвуют только руки. Меняется музыка – и руки должны попрощаться и расстаться. Кто-то из участников отпускает чужие ладони сразу, почти не глядя на свою пару; кто-то долго не может разомкнуть пальцев, отводя их постепенно; а кто-то, с трудом оторвавшись от ладоней партнера, через несколько секунд пытается найти их снова… Это простое упражнение – хорошая метафора стратегий, которыми мы пользуемся, переживая расставания. И то, какую именно мы выбираем, во многом зависит от первого опыта, который каждый из нас получает в раннем детстве.

Елена Лопухина


Первые переживания

«Этот процесс очень постепенный, он начинается еще в пренатальный период и заканчивается примерно к трем годам», – объясняет специалист по пренатальной психологии и психологии материнства, доктор психологических наук Галина Филиппова. Первый опыт человеческого расставания – рождение, когда младенец, прежде бывший частью материнского тела, его плотью и кровью, впервые физически отделяется от него. Психоанализ говорит о том, что в нашем индивидуальном опыте расставаний присутствует «эффект матрешки»: первый эпизод накладывает отпечаток на все последующие, во многом определяя психические реакции человека.

У каждого свой опыт

Помимо первых впечатлений детства в психике человека сохраняются следы, способные повлиять на его отношение к расставанию. Их может оставить череда каких-то травмирующих событий: преждевременная потеря родителей, внезапные переезды с одного места жительства на другое, эмиграция… Значит, не все из нас равны в своей способности достойно встретить эти непростые повороты жизни. Что же делать тем, кому повезло меньше? И можно ли вообще выравнять свои шансы?

Завершить отношения

Становясь старше и приобретая новый жизненный опыт, мы можем время от времени ставить себя на место родителей и стараться понять мотивы их поступков. Часто справиться с обидой на мать или отца помогает внимательный анализ семейной истории: если мы осознаем, что детство родителей тоже было далеко не безоблачным, нам будет легче пожалеть в них тех обиженных детей, которыми они были когда-то, и перестать требовать от них любви, давать которую они не научились, потому что их самих любили недостаточно.

Быть вместе

«Освобождение от детских обид помогает справиться с более поздними травмами и делает нас свободнее, – убеждена психолог Инна Хамитова, специалист по посттравматическому стрессу. – Только при этом условии мы начинаем совершать те или иные поступки, встречаться и расставаться, руководствуясь своими настоящими потребностями, а не желанием доказать что-то маме или папе, которые, как нам кажется, дали нам недостаточно любви». Негативный детский опыт больше не искажает общение – мы видим наших близких такими, какие они есть, и не перегружаем отношения с ними чувствами, которые испытывали когда-то в детстве.

Иными словами, мы учимся чувствовать себя счастливыми рядом с партнерами, друзьями, детьми и собственными родителями, в то же время сохраняя внутреннюю независимость и душевные силы для того, чтобы в случае необходимости пережить расставание с ними с наименьшими потерями. Пользуясь метафорой психиатра Марселя Рюфо, такую связь можно уподобить морскому узлу, который держит крепко, но при необходимости легко развязывается.

Спешить медленно

«Прежде чем принять окончательное решение, старайтесь сделать все для сохранения отношений, – советует психотерапевт Елена Лопухина. – Если они и правда исчерпали себя, вы довольно быстро это поймете. Ваши старания освободят вас от чувства вины, которое мы часто испытываем в такой ситуации. Вы получите право с чистой совестью сказать: «Мы сделали все, что могли, и теперь можем расстаться осознанно, без лишней боли».

И в любом случае не стоит пытаться разорвать связь одним резким движением, стремясь разом вычеркнуть из жизни того, кто некогда был нам дорог. Разрыв не завершает отношений, и нет смысла тратить силы на невозможное – на то, чтобы забыть, стереть свое прошлое. Эти силы пригодятся, чтобы совершить важную работу расставания и жить дальше, лучше понимая себя и тех, кого мы любим.

Об этом

  • Петер Куттер «Любовь, ненависть, зависть, ревность», Б. С. К., 1998.
  • Джон Боулби «Привязанность», Гардарики, 2003.
  • Дафна Роуз Кингма «Как пережить расставание», Феникс, 2005.

Этапы внутреннего пути

Шок и отрицание.

Некоторое время мы отказываемся верить, что все происходит на самом деле, и пытаемся жить и действовать так, будто никаких перемен не происходит и не предвидится.

Агрессия, вина и гнев.

Мы сердимся на тех, кто не помог изменить ситуацию, на тех, с кем мы расстались, и на себя. Нам кажется, что все могло быть иначе, и мы обвиняем себя в том, что не смогли найти другие способы решения конфликта.

Осознание.

Мы принимаем до конца то, что с нами произошло, и оплакиваем свою потерю.

Исцеление.

Мы осмысляем случившееся и извлекаем уроки из пережитого. Мы ощущаем, что приобрели новый опыт и готовы к новым отношениям.

Статья опубликована в журнале PSYCHOLOGIES № 5 за Май 2006

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти