Самоопределение и психодрама: процесс и ресурс

Самоопределение и психодрама: процесс и ресурс

Рассматривается процесс самоопределения как движения в смысловых пространствах (ситуативного, социального, культурного и экзистенциального). Дается характеристика типов активности соответствующих движению в каждом из пространств, а также рефлексивных переходов из одного пространства в другое. Ставится проблема поддержи самоопределения в сфере образования и методов ее осуществления. Дается характеристика психодрамы, как метода этически корректного и адекватного работе с самоопределением другого человека.

В последние четверть века тема самоопределения становится одной из наиболее остро дискутируемых как в психологической, так и в педагогической литературе.

Актуальность темы, на наш взгляд, обусловлена нарастанием глобальных изменений в обществе, порождающих  необходимость выработки собственного отношения к происходящему для каждого человека, стремящегося активно участвовать в событиях общественной жизни. Самоопределение становится составной частью самых различных процессов, связанных с принятием жизненно важных решений —  выбором профессии, поиском работы, определения своего жизненного пути.

Образование является той сферой, в которой помимо приобретения знаний создаются прецеденты и образцы самоопределения, формируются или же разрушаются образовательные и другие ценности, происходит возврат к культурным традициям или же их забвение, складываются человеческие отношения между участниками образовательного процесса или же, наоборот, изживается возможность глубокого душевного контакта между людьми. И то, по какой траектории пойдет процесс самоопределения, во многом зависит от личности преподавателя. Если сам он убежден в ценности образования, если его слова и действия совпадают (Зальцман, 2011), ценность образования будет воспринята его учениками. В противном случае она может быть утрачена и учениками. Другими словами, можно утверждать, что в сфере образования наряду с традиционным процессом передачи знаний, происходит также другой процесс — передачи способов самоопределения.

Особенно остро проблема самоопределения давала о себе знать в 1990-е годы, когда она проявлялась в самых различных контекстах в практической деятельности с разными людьми. До этого времени термин «самоопределение» практически не использовался. Тогда овзникла необъодимость разработки теоретических представлений о процессе самоопределения в данной специфической социокультурной ситуации, а также выработки способов поддержки и помощи в самоопределении, в которых испытывали нужду многие люди. Результатом работы в этом направлении явилось теоретическое представление о смысловых пространствах самоопределения, возможных типах и способах движения в каждом из них, что воплотилось в соответствующей схеме (Зарецкий, 1993). Данная схема описывает процесс самоопределения как движение в четырех смысловых пространствах: ситуативном, социальном, культурном и экзистенциальном.

table

Концептуальная схема смысловых пространств и  способов самоопределения /В.К.Зарецкий, 1993/. Стрелки, идущие вверх иллюстрируют рефлексивные переходы из одного смыслового пространства в другое. Стрелки, идущие вниз, иллюстрируют шаги реализации ценности в деятельности.

В ней представлены два основных способа самоопределения, имеющих решающие последствия для всей последующей деятельности. Социально-ситуативное самоопределение осуществляется по сиюминутным выгодам, которые предоставляет ситуация. С этической точки зрения, такой способ самоопределения, представляет собой использование ситуации и других людей, как средств достижения своих личных  целей. Для продолжения такой деятельности нужен внешний источник питания, поскольку у нее отсутствует внутренний смысловой стержень. Смысл лежит во вне: » я это делаю, потому что мне это нужно для другого». Сама деятельность разворачивается по  схеме «цель — средство — результат». Когда цель достигнута, самоопределение будет происходить заново. И не факт, что в новой ситуации  деятельность не приобретет иную направленность.

Другой способ самоопределения — «культурно-ценностной» или культурно-экзистенциальный». В этом случае человек в ходе самоопределения поднимается над ситуативными выгодами и социальными целями, видя себя частью более широкого культурного целого. Он задает другие вопросы: «какой смысл может иметь это для меня, какое отношение имею я к этим проблемам?».

Самоопределение, осуществляемое по жизненному смыслу ситуации, — более глубокий и качественно иной процесс. В образовании такое самоопределение выступает как принятие жизненно важного решения: почему я решаю этим заниматься, за что я принимаю на себя ответственность, насколько я осознаю важность своего участия в решении этой проблемы, каковы последствия моего решения, если я приму ответственность или откажусь от нее.

Ситуативному типу самоопределения соответствует активность, описываемая схемой «ориентировка-исполнение-контроль», развитой в психолого-педагогических исследованиях, проводимых под руководством П.Я.Гальперина в 50-70 годы. Здесь личность низведена до субъекта, осуществляющего ориентировку в условиях и обстоятельствах решения задачи, заданной извне. Рефлексия редуцирована до контроля. Вполне закономерно, что теория, в рамках которой развита данная концептуальная схема, именуется теорией формирования умственных действий.

Выход в социальное пространство возможен через более высокую форму рефлексии – оценку результатов. Тогда действия становятся не только сообразными обстоятельствами, но и подчиненными внутренней, поставленной субъектом цели. А жизненная активность приобретает вид деятельности, описываемой ставшей классической гегелевской схемой «цель – средство — результат».

Однако активность, разворачиваемая только в рамках данной схемы, имеет дискретный характер. Цель достигается, а как выдвигается новая цель — неясно. Можно предположить, что именно здесь «вклинивается» процесс самоопределения в виде рефлексии собственной деятельности. Через анализ не сиюминутных результатов, а долговременных последствий, человек обретает возможность выхода в культурное пространство.

Этот момент представляется принципиальным для сферы профессионального образования. Очень часто учащиеся ставят локальную цель — поступить в учебное заведение. Цель достигается, а дальше…  Новые цели ставятся и достилаются уже вне сферы образования, а обучение в вузе становится неким «вынесенным за скобки» жизненным контекстом, активность в котором адекватно описывается схемой «ориентировка — исполнение – контроль». Главное — понять, чего хочет и какие требования выдвигает преподаватель, выполнить их, и тогда удастся сохранить свое место в вузе. Естественно, что эффективность обучения при этом не может быть высокой, так как реальное образование происходит за пределами учебного заведения.

Выход в культурное пространство может быть реализован через рефлексию деятельности в форме анализа последствий: «что будет, если продолжить учебу в вузе, не ставя вопрос, зачем мне это нужно?» Анализ последствий обнажает замыслы. При осознании собственных замыслов, культурно ориентированных, процесс образовании обретает «стержень», на который начинают «нанизываться» знания, опыт, навыки. Фактически только в этом случаи можно говорить о том, что происходит образование, становление человека и профессионала, самоопределяющегося  некоей культурной традиции, придающей его деятельности более широкий смысловой контекст (Алексеев, 2002).

Однако и на этом уровне происходит самоопределение — в форме установления ограничений на замыслы и действия. Активность, разворачиваемая по схеме «замысел — реализация – рефлексия», неизбежно приводит к необходимости согласования различных замыслов между собой, установления отношений между ними. Здесь возможны два исхода. Можно «провалиться» на социальный уровень и редуцировать долговременный замысел до локальной цели. А можно подняться «вверх», выйти в экзистенциальное пространство, где происходит самоопределение в ценностях, а сами замыслы приобретают этические, нравственные ограничения. Самоопределение выражается здесь в добровольно, осознанно принимаемых на себя ограничениях на свои замыслы и действия, в также в осознании ответственности за свои «деяния».

В запуске, стимуляции, поддержке этих процессов видится один из важнейших смыслов образования, разработки приемов и способов психолого-педагогической поддержки развития личности, раскрытия ее творческого потенциала, описываемого формулой «самоопределение + самопреодоление». Самоопределение  как установление внутренних ограничений на собственную деятельность, самопреодоление — как расширение границ собственных возможностей, направленных на реализацию замыслов, осуществляемых в рамках принятых ограничений.

Развиваемые концептуальные представления о самоопределении ставят вопрос об определении ограничений на применение психотехнических и организационно-деятельностных методов в образовательном процессе.

Человека, находящегося в проблемной ситуации и испытывающего затруднение, блокаду, можно образно сравнить с подброшенным вверх мячиком, остановившимся в «точке зависания». В этой точке тело обладает большой кинетической энергией, но в то же время его движению легко придать любое направление, достаточно лишь слегка «подтолкнуть», совершив несложную манипуляцию. Именно здесь, с нашей точки зрения, проходит «граница допустимого», появляется основное ограничение на психологическую работу с самоопределением – запрет на любую манипуляцию.

Разработка теоретического представления о самоопределении как движении в смысловых пространствах поставила проблему анализа, отбора и разработки методов, способствующих саморазвитию личности, а не оказывающих на нее формирующих и манипулятивных воздействий путем введения человека в блокаду и выведения из нее в «нужном» направлении. Необходимо установить этические ограничения как на научно разрабатываемые способы психолого-педагогической поддержки самоопределения в образовании, так и в образовательной практике, в той или иной мере затрагивающей процесс самоопределения.

Далее мы остановимся на одном из методов, который считаем этически корректным и адекватным для психологической поддержки саморазвития и самоопределения личности в сфере образования. Речь пойдет о психодраме. В ходе развертывания психодраматического действия есть возможность моделировать психологические проблемы личности в процессе ее профессионального и жизненного самоопределения.

Метод психодрамы был создан Я.Морено как средство решения различных индивидуальных, групповых и социальных проблем. Я.Морено создал свой метод, оказывая помощь различным слоям населения и наблюдая за тем, какие процессы в больших и малых группах способствуют лучшей социальной адаптации, физическому и психическому здоровью, а какие, наоборот, приводят к деградации отдельных людей и целых сообществ (Морено, 2008).

Ему принадлежит сама идея групповой психотерапии, ставшей важнейшим социальным изобретением ХХ века. Метод Я.Морено делает возможной истинную встречу людей (в экзистенциальном смысле) через обмен ролями и высвобождение творческой сущности каждого человека через игру. Понятие «встречи» как достижения истинных аутентичных отношений, глубокого взаимопонимания и взаимопроникновения и воплощения Божественного дара сотворчества, а также понятие «игры» как выражения спонтанности и креативности относятся к центральным в психодраматической концепции Я.Морено (Гриншпун, Семенов, 2012).

Краеугольным камнем подхода Я.Морено является его ролевая теория. Согласно этой теории, жизнь человека во многом определяется его ролевой гибкостью и способностью менять различные роли и осваивать новые. Это качество приобретает особое значение для адаптации и выживания в периоды социальных перемен и жизненных кризисов. Другим важнейшим основанием метода выступает идея креативности и спонтанности как внутренней сущности человека, которую необходимо разбудить и развить, что сразу делает человека более сильным и гибким. В конечном счете, цель психодрамы — поиск более эффективных путей для решения психологических проблем разных уровней, начиная с экзистенциального и кончая обыденным, бытовым. Психодрама призвана разбудить спонтанность и креативность поведения.

Психодрама — метод психотерапии, в ходе которого проблемы разыгрываются, как сцены в театральном действии. Она предполагает спонтанное проживание в коллективном взаимодействии реальных и воображаемых событий, чувств, мыслей, идей своего внутреннего мира в условном пространстве сцены. При этом «драматическое» понимается в психодраме не как театральность, а, скорее, как ролевая гибкость, как воплощение идеи о том, что человек может менять роли, пересматривать и переделывать события своей жизни, как если бы они были драматическим сценарием, а он — драматургом.

В ситуациях жизненного кризиса и принятия судьбоносных решений, обладающих большой степенью неопределенности, где ломаются, оказываются неэффективными сложившиеся привычные формы повеления, а новые еще не освоены, особенно важным бывает в условном пространстве сцены и при поддержке группы опробовать те или иные роли и новые решения, проверив их на соответствие своим чувствам и желаниям, разыграть будущие события, которые кажутся пугающими и невыносимыми, выработать эффективную линию поведения в этих событиях. Разыгрывание сложной ситуации как уже случившейся позволяет человеку осмыслить и принять ее, а не  отодвигать и не прятаться от того, что  неизбежно должно случиться. Например, перспектива остаться без работы после окончания учебного заведения кажется настолько ужасной, что парализует поисковую активность, а роль безработного — настолько неприглядной, что человек стыдится ее, никак не может ее принять. Тревога, связанная с этим, может быть настолько сильна, что все силы человека уходят на борьбу с ней, а не на поиск эффективного решения проблемы. При высоком уровне тревоги наступает полный паралич конструктивной активности.

Как показывает опыт, разыгрывание роли позволяет «примерить ее», увидеть в ней разные стороны, психологически подготовить себя к ней, наконец, не переживать все чувства, связанные с ней исключительно «внутри себя», а получить поддержку от группы. Проблема, переработанная совместно с понимающими и доброжелательно настроенными людьми, способными оказать поддержку, перестает быть стрессовой и угрожающей; в результате происходит мобилизация душевных ресурсов на ее решение, а не на борьбу с тревогой.

В ходе психодрамы человек вместе с другими членами группы, которые благодаря эмоциональной вовлеченности также прорабатывают свои проблемы, отреагирует на тяжелые прошлые чувства, которые блокируют его душевные силы и креативность, исследует себя, свой внутренний опыт, свои реакции и чувства, что позволяет ему перейти на новый уровень самопонимания и самоосознания.

Итак, психодрама будит активность, спонтанность, освобождает заблокированную психическую энергию, способствует росту самопонимания и чувству близости с другими людьми. Психодрама моделирует внутренний опыт человека, что позволяет людям ощутить реальность внутреннего опыта, «пощупать» его (поскольку в психодраме все идеальное, даже чувства, может материализовываться в виде ролей), почувствовать всю степень влияния внутренних событий на собственную жизнь и ту силу, которой обладает человек, способный управлять своими внутренними событиями и состояниями.

Благодаря «материализации» человек получает возможность моделировать проживание в различных сценариях самоопределения, увидеть их со стороны и отнестись к каждому из этих сценарием, приняв осознанное решение, т.е самоопределиться. Психодрама дает возможность «компактно», «здесь и теперь» представить сложную целостность «бытия» в разных пространствах, их связь между собой, связь между действиями и последствиями, сиюминутными решениями и жизненной траекторией. И, таким образом, человек может принять осознанные решения в ситуациях, требующих самоопределения, и в этом смысле обрести реальную свободу, свободу от обстоятельств, от внешних воздействий, от целенаправленных манипуляций, достичь гармонии между конгруэнтностью, т.е. действием по внутреннему импульсу, самоощущению и ответственностью, производной от видения своего действия в более широком целом, в пределе – культурно-историческом контексте.

zaretskiy

Зарецкий Виктор

Кандидат психологических наук, профессор кафедры индивидуальной и групповой психотерапии факультета консультирования и клинической психологии Московского государственного психолого-педагогического университета.

semyonov

Семёнов Виктор

Кандидат психологических наук, доцент кафедры психотерапии и психологического консультирования  Московского института психоанализа.

Литература

  1. Алексеев Н.Г. Проектирование условий развития рефлексивного мышления // Диссертация в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора психологических наук. М., 2002.
  2. Гриншпун И.Б., Семенов В.В. Духовные основы классической психодрамы // Журнал практического психолога, специальный выпуск «Психодрама: история, теория и практика», №6, 2012
  3. Зальцман К.Г. Книжка для раков. Книжка для муравьев. М.: изд-во Отто Райхль. 2011.
  4. Зарецкий В.К. Исходные методологические представления о движущих силах саморазвития личности в образовательных системах (разработка приемов развития творческого потенциала личности студента). – В кн.: Психолого-педагогические вопросы продвижения личности в многоуровневой системе обучения // Обзорная информация. Проблемы непрерывного образования. Вып.2. М., НИИВО, 1993.
  5. Морено Я.Л. Психодрама. – М.: Психотерапия, 2008.

Использование арт-терапевтических техник в психодраме

Использование арт-терапевтических техник в психодраме

арт

Арт-терапия и психодрама – что может быть общего в этих подходах? У одного метода  в центре внимания  –  рисунок, танец, коллаж и т.д., у другого  – действие, драматизация, разыгрывание ситуаций и ролей.  На первый взгляд – ничего общего, но это только на первый взгляд. При желании у этих двух подходов можно найти точки соприкосновения и варианты взаимного полезного использования. Моя цель — поделиться своим личным опытом применения арт-техник в психодраме.

Учиться на арт-терапевта и психодраматерапевта я начала одновременно. И тот, и другой метод казались мне живыми, яркими, экспрессивными и интересными. Тогда у меня и возник вопрос  — как возможно использовать арт-терапевтические методики в  психодраматической работе?

Арт-терапия, в самом широком смысле, — это метод исцеления и развития клиента или пациента  через искусство и творчество.  Психодрама — это сценическое воспроизведение жизненных ситуаций, фантазий, сновидений, то есть восстановление целостности протагониста через действие.

Итак, сначала рассмотрим, что объединяет эти два направления.  Во-первых, и тот, и другой метод  ставит перед собой задачи пробудить в клиенте креативность, спонтанность, творческое отношение к жизни. Во-вторых, и арт-терапия, и психодрама способствуют эмоциональной экспрессии, выражению сложных чувств и эмоций в безопасной форме. В-третьих,  оба метода возвращают клиента в игровое, детское состояние, что само по себе очень ресурсно, в арт-терапии  – через рисование, танец, лепку, а в психодраме – через участие в драматизации.  На этом сходство заканчивается и далее следует признать, что при имеющейся общей гуманистической платформе у этих направлений много и различий.  Отличительной особенностью  арт-терапии является присутствие произведения искусства, созданного клиентом, которое, собственно, и является проводником к его внутреннему миру. Основа же психодрамы – спонтанная ролевая игра, в которой протагонист непосредственно проживает свои жизненные ситуации и экспериментирует со значимыми для него ролями.

Закономерно возникает вопрос – а возможно ли объединение этих двух подходов. На мой взгляд, объединение арт-терапии и психодрамы, как самостоятельных направлений психотерапии, в полном объеме, невозможно, да и необходимости в этом нет, но есть варианты использования отдельных методик каждого подхода в рамках другого.

Рассмотрим варианты применения отдельных арт-терапевтических методик в психодраматической сессии. Чтобы это использование было полезным и адекватным, необходимо выяснить на каком этапе,  в каких формах и в каком объеме можно использовать арт-техники в работе психодраматерапевта.

Психодрама состоит из трех этапов: разогрев, действие, шеринг. Рассмотрим применение арт-методик на первой стадии. Разогрев направлен на возникновение спонтанности и творческой активности группы, на сплочение участников и на выявление потенциальных протагонистов.  На мой взгляд, именно этот этап более всего подходит для включения арт-терапевтических упражнений, так как цели разогрева, как стадии психодраматического процесса,  совпадают с задачами арт-терапии как метода психотерапии – пробуждение спонтанности и творческой активности участников.

Какие конкретно упражнения возможно использовать в разогреве? Поделюсь своим опытом применения некоторых арт-методик на этой стадии работы в группах.

Методика «Настроение»

Материал – пастель, акварель.

Лист – формат А4.

Цель – выражение и осознавание чувств и эмоций у участников в настоящий момент времени. Эту методику можно давать как в начале работы группы, в том числе в первую встречу, так и в конце.

Инструкция – «Нарисуйте свое настроение в настоящий момент времени». Можно задавать не только ситуацию «здесь и сейчас», но и «там и тогда», в зависимости от целей разогрева.

После того, как все участники выполнили задание, есть несколько вариантов работы в зависимости от возможностей помещения, наличия времени, желаний участников и целей директора.

Рассмотрим возможные варианты:

А)  Все рисунки можно вывесить на стену, как общее полотно настроений в группе. Возможные вопросы к участникам:

  • Какое общее впечатление от визуального ряда?
  • Какие рисунки бросаются в глаза? Чем притягивают?
  • Какой рисунок вызывает самые сильные чувства? Какие это чувства?
  • Какое общее настроение у всех рисунков? Что их объединяет?
  • и т.д.

Б) По очереди участники предъявляют свои рисунки на общее обозрение. Возможные вопросы к участникам:

  • Какое у тебя было настроение? Что ты хотел передать? Удалось ли это?
  • Какие сейчас эмоции вызывает рисунок?
  • Что говорит тебе это рисунок?

Если участник затрудняется ответить или необходимо включить группу в обсуждение работы, можно задавать следующие вопросы всем участникам:

  • Какое настроение у Вас вызывает этот рисунок?
  • Как автору рисунка в группе? Какое у него настроение?

Это упражнение можно использовать для выявления эмоционального фона группы,  сплочения группы, знакомства участников друг с другом, повышения эмпатии участников, помощи в  сонастраивании друг на друга перед дальнейшей драматизацией. Если эту методику проводить не в начале работы группы, то возможно проведение социометрического исследования через выбор участниками наиболее понравившегося рисунка, рисунков.

После выполнения разогрева директор проводит психодраматическое действия в форме полной драмы или виньетки. Это может быть сценическое разыгрывание запроса протагониста, а может быть и драматизация самого рисунка. Последний вариант возможен в том случае, когда у участника нет четкого сформулированного запроса, а лишь общие слова о том, что рисунок как-то «цепляет», волнует, вызывает массу эмоций.

Методика «Моя привычная маска». Вариант – «Моя маска для группы»

Материал – пастель.

Лист – формат А4.

Цель – выявление и осознание привычных паттернов поведения участников как в привычном окружении, так в группе. Это упражнение не дается на первых встречах, потому что оно предполагает интенсивное раскрытие личного материала участников, чему может мешать отсутствие безопасной атмосферы, которая появляется в группе не сразу.

Инструкция – «Создайте с помощью бумаги пастели и ножниц свою привычную маску (можно уточнить в группе, на работе, дома, с родственниками и т.д.)»  Можно усложнить инструкцию – не давать использовать ножницы, и тогда участники будут вынуждены выдирать свою маску из листа бумаги руками. Это создает дополнительное напряжение в работе и пробуждает креативность участников.  Маски становятся более живыми и  экспрессивными.

После создания масок участники примеряют их на себя и дают им имена и/или называют эмоцию, которую те выражают.

Возможные вопросы к участникам:

  • Для чего сейчас вам эта маска нужна?
  • Как давно появилась эта маска?
  • Что маска говорит миру?

Иногда на этом этапе появляются достаточно разогретые участники, и директор переходит к психодраматическому действию. Если есть возможность или намерение ведущего продолжить упражнение, то группе предлагается пожить в ролях своих масок – двигаться, говорить, вступать в контакт с другими.  Далее участники спонтанно взаимодействуют друг с другом. Ведущий группы при этом следит, что происходит с энергией в группе – взаимодействие может перейти в спонтанную социодраму, а может очень быстро сойти на нет. В зависимости от цели упражнения, ведущий может своими действиями поднять энергию в группе, введя дополнительный внешний фактор, например, времени или погасить ее.

Возможные вопросы к участникам:

  • Как вам было жить в своей маске?
  • Что вы чувствовали при этом?
  • Что с вами происходило?

Это упражнение применяется для диагностики ролей в группе, проявления характерных поведенческих паттернов участников, осознания содержательного наполнения ролей членов группы, выявления особенностей межличностного взаимодействия внутри коллектива. Целью этой методики может стать и проведение социодрамы, как разновидности психодрамы, ориентированной на группу в целом. В данном варианте ведущему можно посоветовать использовать не только маски, но и дополнительные средства для усиления ролей – ленточки, тряпочки, ткани, парики и прочее. Вспомогательный реквизит позволит участникам  глубже проникнуть в содержание своей маски.

Также эту методику можно использовать для фокусировки членов группы на определенную тему. Это могут быть темы жизненных, семейных, родовых сценариев (моя маска в семье); страхов (маска моего страха); возраста; пола и т.д.

Методика «Дорисовка по кругу»

Материал – пастель.

Лист – формат А4.

Цель – получение послания от группы.

Количество участвующих – от 7 до 12 человек.

Инструкция – «Перед вами чистый лист бумаги. Рисуйте то, что вам хочется». Участники рисуют около 3-4 минут. Затем ведущий говорит «Стоп!», просит участников передать свой рисунок находящемуся рядом с ним и далее продолжить рисовать уже на полученном ими рисунке. Члены группы рисуют и передают до тех пор, пока изображение не вернется к первоначальному хозяину. Интервал передачи – 1-2 минуты. Участники изначально не должны знать, что их рисунок отдадут дорисовывать по кругу, чтобы не нарушить интригу и чтобы изначально отношение к рисунку было как к своему.

Возможные вопросы группе:

  • Как вам было рисовать на чужих рисунках?
  • Следили ли вы за судьбой своего рисунка? Как было его отдавать?

Возможные вопросы участникам:

  • Как вам ваш дорисованный рисунок? Нравится / не нравится?
  • Какие эмоции вызывает рисунок?
  • Если бы рисунок мог говорить, какое бы вы получили от него послание.

Последний вопрос является основным в этом упражнении, так как методика направлена на получение участниками послания от группы, это обращение будет бессознательным призывом к каждому ее члену. Послание обязательно должно быть просто сформулировано, позитивно, ресурсно, лучше, если оно не содержит частиц «не» и «нет».  Если кто-то из участников затрудняется его придумать, то можно привлечь группу —  попросить дать название рисунку, описать настроение, которое он вызывает.  Рисунок может нравиться и не нравиться как полностью, так и частями. Возможно, получить послание от разных частей, а потом найти то общее, что их объединяет.

Это упражнение помогает диагностировать роли  в группе, выявлять проекции участников друг на друга, анализировать, как они обходятся с этими проекциями, исследовать особенности межличностных отношений в коллективе. Эта методика позволяет выяснить то, как каждый участник относиться к группе и как группа относится к нему. Далее происходит выбор протагониста и дальнейшее психодраматическое действие.  Так же, как и в описанной выше методике № 1, возможна драматизация рисунка.

Кроме вышеперечисленных упражнений существует огромное количество вариантов арт-терапевтических разогревов, которые успешно используют ведущие психодраматических групп. Это и написание сказок, групповых и индивидуальных, и дальнейшее их разыгрывание, это и создание кукол, глиняных и пластилиновых скульптур и последующий монолог или диалог с ними с обменом ролей, это и работа с картами Таро, рунами, картинами великих художников, любым произведением искусства, созданным как участником группы, так и любым другими человеком, и т.д. и т.п. Это инструменты широко доступны для любого тренера.

Применяя арт-терапевтические разогревы, ведущему следует обратить внимание на одну их особенность. Сами по себе эти упражнения являются самодостаточными в рамках своего метода, то есть они содержат в себе все стадии психотерапевтического процесса – постановка проблемы, ее проработка, ассимиляция. Чтобы разогрев отвечал своей основной цели – выявление  потенциальных протагонистов, ведущему необходимо четко определять формат упражнения и его объем. Он должен уметь остановиться на этапе постановки проблемы, не идя дальше в ее разрешение. Иначе может получиться так, что в процессе проведения упражнения участники группы успели не только разогреться, но и обрести катарсис и инсайт.

Если ведущий принимает во внимание эту специфику, то использование арт-терапевтических техник в разогревах может быть весьма эффективным. Что касается использования арт-методик на  последующих стадиях психодраматического процесса, то их применение встречается крайне редко, особенно на втором этапе. Специфические техники психодрамы, такие как дублирование, обмен ролями, зеркало и прочие, не предполагают их замены процессуальными техниками из других направлений, так как они  составляют суть метода Якоба Морено.

Шеринг, как завершающая стадия, может проходить в рамках арт-терапевтического подхода, если это отвечает задачам и целям ведущего. Делиться чувствами можно по-разному, в том числе используя различные художественные формы. Но на практике чаще всего ведущие используют классический формат шеринга – участники лично делятся своими эмоциями и переживаниями, что, на мой взгляд, является вполне оправданным, так как открытое и непосредственное выражение чувств отвечает целям последней стадии психодраматического действия, усиливает сплоченность группы, дает возможность проявить внимание и заботу к тем  участникам группы, которых сильно затронула драма.

Итак, подводим итоги. По моему мнению, наиболее эффективным и полезным является использование арт-терапевтических методик в психодраматической работе на этапе разогрева, так  как цели этого этапа совпадают с задачами арт-терапии – пробуждение спонтанности и творческой активности участников группы. В настоящей статье приведены возможные варианты таких упражнений – рисуночные методики «Настроение», «Моя привычная маска» и «Дорисовка по кругу». Исходя из личного опыта, предупреждаю о самодостаточности этих арт-техник, призывая ведущего следить, чтобы участники группы в процессе проведения таких упражнений не «перегрелись».

Я надеюсь, что моя работа поможет ведущим групп расширить свой психодраматический инструментарий в сфере разогревов, а также даст импульс для создания своих авторских техник, которые они смогут с успехом использовать в своей работе.

Малинина Ольга

Психолог, психодраматерапевт, арт-терапевт, плейбэк-практик, тренер МИГиП по психодраме.

Опыт проведения экспресс-группы «Жанры, которые мы выбираем»

Опыт проведения экспресс-группы «Жанры, которые мы выбираем»

Каждый из нас может смотреть на мир с точки зрения различных художественных жанров. Чем шире спектр восприятия, тем интересней и плодотворней проживается наша жизнь. А при застревании в одном из жанров мы теряем способность видеть мир во всём его многообразии и богатстве возможностей.

Жанры, в которых мы живем, могут быть очень разными: любовная драма, детектив, комедия абсурда, а может быть, и библейская притча. Например, в какой-то период своей жизни человек вдруг сталкивается с бюрократическим аппаратом налоговой и взаимодействие с ними он может воспринять через разные сюжеты. Если он вступает в игру «поймай меня, если сможешь», то начинается жанр плутовского романа. А если он воспринимает всё происходящее с ним как цепь нелепых бредовых событий, то он попадает в комедию абсурда. Ну а если он вдруг влюбиться в проверяющего, то не исключена любовная драма.

В этой статье я проанализирую опыт проведения экспресс-группы «Жанры, которые мы выбираем» на 14-ой Московской психодраматической конференции. В первой части статьи я опишу теоретическое обоснование соединения нарративных практик и психодрамы, во второй — практическую работу на группе, в третьей — её анализ, а в четвертой — отзывы участников.

Психодрама и нарративные практики

7

Идея этой группы возникла, когда я задумалась над вопросом, как могут быть связаны стили повествования и представления человека о мире, о своём месте в нём и что может дать интерпретация личных историй людей через различные художественные жанры. Такой интерес возник у меня при изучении нарративных практик, нового психотерапевтического направления, в котором человек рассматривается с точки зрения его жизненного повествования. То есть работа с клиентом осуществляется через анализ его проблемных историй и создание альтернативных рассказов.

По мнению авторов этой концепции (Дж. Брунер, С. Мишлер и др.) человек воспринимает действительность посредством собственного трактования реальности. Описание себя и происходящих событий создают уникальное повествование, которое помогает упорядочить свой опыт, найти объяснение, смысл своих выборов и поступков, подтвердить представление о самом себе, окружающих людях, мире вообще и объединить жизненные эпизоды в единое целое.

С самого раннего детства мы воспринимаем жизнь через истории, которые рассказывают нам взрослые, а потом создаём собственную картину реальности, когда передаём свой опыт другим уже через свои рассказы. Так мы выражаем себя, придаём смысл важным для нас событиям, структурируем свой внутренний мир. Каждый из нас носит в себе сюжет своей жизни. Мы встраиваем его в историю своей семьи, культуры и в личный нарратив. Процесс этот непрерывен. Для нашего сознания нет незначительных событий: собрание на работе, ссора с другом, встреча с бывшим возлюбленным, внутренний диалог, любой из моментов может сыграть важную роль в личном сюжете. Так создаётся собственная история, где человек выступает и автором, и критиком, и главным действующим лицом. Здесь есть свои злодеи и герои, важные персонажи и незначительные фигуры, атмосфера и контекст, прошлое и будущее. Рассказчик формирует стиль повествования, создаёт сюжет и оформляет его в законченное произведение.

Мне показалось интересным совместить нарративные практики и психодраму. В психодраматическом действии существует много возможностей для исследования личных историй и сюжетов. Соединение личного повествования и драматического разыгрывания может дать клиенту новый взгляд на свою жизненную историю через призму художественных жанров и сюжетов. Драматизация сама по себе несет в себе отголосок театрального представления, где есть сцена, зрители, актеры, режиссер и пьеса. И где, как не в психодраме есть возможность экспериментировать с различными жанрами, стилями, сюжетами и ролями.

Мне было интересно рассмотреть личные истории людей с точки зрения художественных жанров, то есть увидеть и понять, как может восприниматься и конструироваться психодраматическая реальность через нарратив клиента.

Восприятие реальности через различные жанры во многом определяет наши поступки и наши ожидания от жизни. Жанр задаёт определённый вектор повествования, отношение к происходящему, развитие сюжета и его итог. Так, в комедии главный персонаж не может действовать как эпический герой, вступая в прямую борьбу со злом и тьмой в лице тех же налоговых инспекторов, жанр не тот. Он будет ждать, что поможет случай, его чувство юмора, вышестоящие друзья, или он увидит абсурд происходящего, вспомнит Кафку и махнёт рукой, а может быть он разыграет сумасшедшего перед инспекторами в надежде уйти от наказания и т.д.

Ещё Аристотель в своём исследовании литературных жанров заметил, что они делятся сообразно личным характерам поэтов и драматургов. Он считал, что авторы выбирают определенный стиль описания в соответствии со своим мироощущением: высокий или низкий, трагический или комический.

Самыми первыми литературными произведениями были героические эпосы, такие как «Эпос о Гильгамеше» «Рамаяна» и другие, где описывались противостояние и борьба героя со злыми силами, судьбой, смертью, роком. Чем дальше, тем больше становилось и произведений, и новых стилей повествования. В чём же была необходимость в выделении новых способов оформления действительности? Почему появились различные жанры? Дело в том, что когда-то единое целостное восприятие мира, оформленное в виде героического эпоса, отражающего процесс выживания и борьбы героя со злом, смертью, забвением, больше не могло удовлетворить, объяснить, представить человека во все более усложняющейся реальности. Само развитие человечества требовало разных форм отражения Бытия и личности в нём. Так появились трагедия, комедия, драма, плутовской роман, детектив и т.д. Мир менялся, расширялся, усложнялся, и новые способы его описания отражали внутренние перемены человеческого восприятия жизни.

Реальность существует сама по себе, без наших литературных оформлений. Лишь создатель истории может увидеть в цепи событий определенный сюжет со своей завязкой, кульминацией, развязкой и оформить через определенный жанр, в зависимости от того, как он воспринимает произошедшее. Трагедия? Столкновение с неотвратимой судьбой, борьба героя, смерть. Комедия? Абсурд, нелепые ситуации, нестандартное разрешение конфликта, смех даже сквозь слёзы. Детектив? Преступление, расследование, поиск истины, разоблачение виновных.

Каждый человек может жить в разных жанрах, не останавливаясь на одном, адекватно и спонтанно реагируя на жизненные обстоятельства. Выбор всегда остается за нами:
рисковать, шутить, преодолевать, смиряться, разгадывать, изучать, описывать жизнь. Неправильных сюжетов нет, есть разные способы оформления действительности, в чём-то успешные, в чём-то ограничивающие. Сложность возникает в том случае, если человек застревает в одном жанре и не видит других возможностей в проживании реальности. Расширение своего репертуара ролей даёт новый взгляд на себя, на окружение, на своё прошлое и будущее.

Практическая работа с группой

1204081

На 14-й Московской психодраматической конференции я провела в качестве ведущей терапевтическую экспресс-группу на тему «Жанры, которые мы выбираем». Условия её проведения были достаточно экстремальными: встречи длились полтора часа в течение 3 дней в рамках основного события. Численность — 8 человек. Несмотря на заданный формат, мы многое успели и работа оказалась очень интересной и плодотворной.

Я разделила задачи, стоящие перед нами на те три встречи, что у нас были. Первый день — обсуждение общей концепции жанров, их психологическом содержании и диагностика предпочитаемых и хорошо освоенных. Второй день — формирование запроса на желаемые изменения, то есть прояснение для каждого участника, элементы каких неосвоенных жанров хотелось бы добавить в собственную историю и создание общего сценария для последующего проигрывания. Третий день — общее действие с элементами всех жанров.

На первой встрече в группе проявились различные жанры: и комедия, и трагедия, и арт-хаус, и фантастика, и сказка. Я предложила разогрев со следующей инструкцией: «Войти в роль любого известного Вам персонажа книги, фильма, истории, пожить в его образе какое-то время, создать его реальность, насколько это возможно. Если на ум не приходит ни один известный герой, создайте свой важный Вам сейчас образ». После вхождения в роли, участники начали спонтанно взаимодействовать друг с другом, знакомиться, общаться. По окончании упражнения я спросила каждого персонажа о том, кто он, чего хочет, куда стремиться, что с ним происходило, какие эмоции он чувствовал в процесс и как проявленный герой связан с текущей жизнью.

Этот разогрев и обсуждение после помогли участникам выявить актуальные для них темы, определить жанр, в котором сейчас они живут, понять, где, в каком сюжете они находятся. Были ситуации, когда жанр вполне устраивал участника, и он лишь утверждался в своём способе восприятия реальности, а были и те, кто видели ограничения своих сюжетов и заявляли о своём желании их изменить.

На второй день в начале встречи участники уточняли свои запросы, формировали ожидания от общего группового разыгрывания. Далее перед группой была поставлена задача придумать сценарий игрового действия, учитывая пожелания всех. Для этого я предложила представить участникам себя в образе режиссеров, которые съехались на всемирный конгресс. Инструкция была примерно следующая: «Каждый из Вас является профессионалом в своём жанре (комедия, боевик, арт-хаус, ужасы и т.д.) и у Вас сейчас есть возможность поведать своим коллегам о своих планах по съемкам нового фильма. Но для начала Вам надо объединиться в группы по жанрам и в них Вы уже расскажете о своих задумках. Далее Вам необходимо будет создать один сценарий от группы». В итоге получились сценарии от режиссеров комедии, ужасов, героического эпоса и арт-хауса. У каждой группы было своё представление о том, какое действие должно в итоге получится, но в процессе обсуждения мы создали один сценарий с несколькими сценами. Основа общего действия была следующая: главный персонаж попадает в канализацию, где он проходит различные испытания, встречается со знакомыми и незнакомыми персонажами: своей мамой, голубой крысой-мутантом, и, самое главное, со смертью.

На третий день на первом круге планы участников подкорректировались: кто-то за прошедшие сутки решил сыграть другую роль, а кто-то захотел изменить сюжетные действия своего персонажа. В этот момент у нас появился интересный сценарный ход: одна из участниц захотела стать Зрителем с пультом. С помощью него она могла начинать действие, останавливать его и прерывать просмотр, как настоящий телезритель, смотрящий запись какого-то фильма или театрального представления. Мы еще раз проговорили все сцены и предполагаемые ходы персонажей, снова повторили правила группы и Зритель нажал пульт. Действие началось.

Я наблюдала со стороны и смотрела на разыгрываемые передо мной сцены. Иногда они наслаивались одна на другую, иногда шли одновременно или поочередно. Роли изначально были заданы весьма условно, исходя из субъективного представления участников о том, кого они хотят сыграть. Не было четко прописанных психологических портретов, характеристик, биографий персонажей. Каждый актёр играл своего героя так, как он рождался внутри него в текущий момент времени на сцене. Такая импровизация давала участникам возможность проявить свою роль в том объёме и с той глубиной, на которую он был сейчас готов.

Общее проигрывание происходило в два этапа. Первый этап включал в себя воспроизведение задуманных сценарных действий, что были придуманы перед началом игры. Каждый герой шел по своему плану, достигнув которого он останавливался. В тот момент, когда энергия в группе стала падать, Зритель нажал на паузу. Я опросила всех участников с тем, чтобы выяснить, всё ли идёт так, как им хотелось, получают ли они от общего действия тех результатов, что были запланированы. Оказалось, что не все довольны и есть сцены, которые не доведены до логического конца персонажами или им требуется другое завершение. Мы подкорректировали дальнейший сценарий исходя из ответов участников и дополнили общее действие новыми сюжетными включениями. И Зритель снова нажал на пульт…

Анализ групповой работы

По итогам работы я выделила некоторые особенности нашей группы:

—  Во-первых, взаимосвязь трагического и комического. Та участница, что определила у себя комедийный жанр, как ведущий и хорошо освоенный, желаемым и интересным указала трагедию. В общем сценарии она выбрала сцену встречи со смертью. И наоборот, участница, что видела свою жизнь как путь, полный фатализма и предопределённости, ведущий к роковой развязке, захотела попробовать новую роль, полную абсурда и комизма. Она сыграла мышь-мутанта из подземелья.

Для меня оба эти жанра взаимно дополняются: они могут меняться местами, переходить один в другой или проявляться друг через друга. Как часто слёзы переходят в смех, а радость в грусть и как важно видеть одновременно возвышенное, сакральное и профанное, прозаическое. Связь трагического и смешного отражает реальное отношение между людьми и самой жизнью, где оба жанра существуют рядом, не изолированно друг от друга. Вместе они показывают, каким неоднозначным, абсурдным, разносторонним может быть мир. И такой трагикомический выбор ролей в нашей группе еще раз обозначил и утвердил для меня это видение реальности.

— Во-вторых, спуск в канализацию как метафора погружения в бессознательное. Все оказалось важным в нашем сценарии: место и время действия, декорации и костюмы, персонажи, проявленные и не присутствующие, спонтанные ходы и реплики, неожиданные повороты сюжета, собственная логика завершения отдельны сцен и общего действия. Всё происходящее работало благодаря совместной бессознательной энергии группы. Оно же, то самое бессознательное и выстраивало оригинальную историю со своими целями и задачами.

Образ общего места драматизации в виде подземелья, да еще и канализации, был предложен одной из участниц и принят группой для совместного действия. Предположу, что проигрывая эту метафору, участники смогли погрузиться в своё бессознательное, проявить теневые фигуры и неосвоенные роли, актуальные для них в настоящее время и прожить их в той мере, насколько они были готовы.

Возможно, именно поэтому и появилась роль Зрителя с пультом, важность которого я буду анализировать ниже. Такое совместное заныривание в глубину потребовало от группы компенсационной роли, помогающей удерживаться на поверхности и быть в контакте с сознательной реальностью.

— В-третьих, роль Зрителя как символ трансцендентного уровня действия. В современном искусстве распространён сюжет, где существуют несколько ступеней реальности, каждый из которых функционирует сам по себе. Лишь находящиеся на более высоком плане существования могут знать, контролировать и влиять на стоящих ниже.

Переход на мета-уровень указывает на более общие вопросы, поднимает над частным, расширяет контекст, показывает ситуацию сверху, даёт понять в какую (более глобальную) систему входит решаемый вопрос. Применительно к нашей драматизации такое расслоение психодраматической реальности выстраивало композицию особой сложности, имеющую цель показать глубину, многозначность, трансцендентность происходящего.

Для участницы, играющую роль Зрителя, такое мета-положение в общем действии давало возможность вернуть себе авторство над своей жизнью, право рассматривать и конструировать эпизоды реальности с той скоростью и в том порядке, в каком ей было комфортно. Такая уникальная позиция также помогла ей включить особую роль — роль Свидетеля. Того, кто видит общую картину, того, кто определяет временные интервалы, паузы и моменты включения в жизнь, того, кто присутствует одновременно во многих эпизодах происходящего и того, кто может собрать общий пазл узора реальности, чтобы понять смысл того, что разыгрывается.

В-четвертых, прохождение пути Героя через сепарацию от матери и прощение. В ходе всего сценария прослеживался один важный мотив: путь испытаний и преодолений. В соответствии с идеями Дж. Кэмпбелла и В. Проппа, авторами «Тысячеликого героя» и «Исторических корней волшебной сказки», Герой, проходя своё архетипическое путешествие, встречает на своём пути помощников, сталкивается с трудностями, борется с врагами и, получив своё сокровище, возвращается домой. Эта «полоса препятствий» относится, прежде всего, к внутренней реальности человека и отражает путь, который проходит душа в своём индивидуальном развитии.

В групповом разыгрывании проявились элементы этого мономифа. Главный герой спустился в канализацию, прошёл испытания, обрёл помощников и в конечном итоге встретился с матерью. Их взаимодействие напоминало настоящую битву. У участника было много претензий к ней, к её поступкам и агрессивное их предъявление не давали ему успокоения. Понадобилась ещё одна сцена, где оба персонажа, мать и герой, смогли поговорить, примириться, простить друг друга и найти своё завершение в общем действии. Борьба с «внутренними драконами» оказалась успешной, герой примирился с матерью и вернулся в обычный, негероический мир.

Думаю, что этот сюжет был актуален не только для того участника, что играл главного героя. Темы взросления, преодоления и выхода из тупика звучали на группе, и их разрешение в итоге показало, что именно этот запрос и был самым важным.

Отзывы участников

717108

«Мой жанр эпос. На группе я сумела проявить его в разных сторонах. И в том числе почувствовать, что эпос — это не всегда хорошо и иногда меня в нем заносит. И людям может быть тяжело рядом со мной, когда я слишком в этом жанре. Это я хорошо почувствовала в социодраматических упражнениях. Поэтому сейчас я чувствую, что я скорее выбираю не эпос, впервые за много лет. Так что можно сказать, что группа не смотря на «экспресс» была мне очень полезна и эффект я ее ощущаю и сейчас».

«Я играла смерть и для меня это была скорее трагикомедия. Такой способ прикоснуться к очень сложной и энергетически заряженной теме в безопасном пространстве. Безопасным, я думаю, оно было, в значительной степени, благодаря твоему чувству юмора и устойчивости в сложных темах. Большая спонтанность была в творческом процессе, и вообще было очень весело, огромный эмоциональный подъем от игры получила. То есть для меня результат был скорее в энергетическом подъеме, чем в осознании».

Такими были эти три встречи на тему «Жанры, которые мы выбираем». Я благодарна участникам за совместную работу: за поставленные вопросы, за смелость в самопредъявлении, за открытость и искренность.

Малинина Ольга

Психолог, психодраматерапевт, арт-терапевт, плейбэк-практик, тренер МИГиП по психодраме.

Почему психодрама?

Почему психодрама?

Психодрама, психодраматический подход создает определенную атмосферу для психологической поддержки профессиональным психотерапевтам и, по моему мнению, является наиболее доступным.

Я могу указать, по крайней мере, десять аспектов психодрамы, которые говорят в ее пользу, несмотря на то, что некоторые из них, в первую очередь, — основанные на действии — не считаются специфическими достоинствами этого метода. Тем не менее, эти аспекты могут послужить для директора психодрамы серьезным стимулом, чтобы потратить какую-то долю времени и мастерства на работу с коллегами. Главная цель этой деятельности — оказание психологической поддержки. Такая работа обычно не вызывает особых затруднений, а некоторые проблемы, которые все-таки могут возникнуть, будут рассмотрены дальше.

  1. Психодрама — это удовольствие . Это утверждение кажется очевидным, но мне хочется подчеркнуть разницу между тем методом, который позволяет участникам вволю посмеяться, и тем, который дает позитивное подкрепление. Было бы заблуждением считать, что смех может разрушить групповой процесс; скорее, следует видеть в нем квинтэссенцию терапевтической работы. Катартический смех приносит всей группе огромное облегчение. К тому же, драматический аспект психодрамы требует от директора умения работать в комедийном жанре не хуже, чем в жанре трагедии.
  2. Психодрама — сильнодействующее средство. Первая рекомендация директору, работающему с психотерапевтами: в течение всей психодраматической сессии способствовать высвобождению психической энергии, необходимой для эмоционального подъема и интеллектуальных инсайтов. Обычно все мы очень заняты, и многие из нас чувствуют себя усталыми и изможденными, пока в процессе психодраматического действия не преодолеют это уныние и усталость. Поэтому в эффективности этого метода сомневаться не приходится, ибо он дает очень хорошие результаты при работе с сильными чувствами, и в первую очередь, —  с негативными.
  3. Психодрама может вдохновлять. Удачно проведенная психодраматическая сессия будет изобиловать творческими находками и полетами воображения и создаст все условия для проявления спонтанности протагонисту, директору и всей группе в целом. Психотерапевт, как никто другой, нуждается во вдохновении и притоке энергии, если он готов служить другим, не причиняя себе серьезного ущерба.
  4. Психодрама включает в себя шерингКак уже отмечалось ранее, терапевты ведут очень изолированную жизнь. Поэтому особая ценность шеринга на каждой традиционной психодраматической сессии состоит уже в одном только подтверждении принадлежности каждого из нас к человеческому роду.
  5. Директор психодрамы испытал действие этого метода на себеЭто обстоятельство для группы, состоящей из психотерапевтов, и для клиентской группы, и для всех прочих групп является непреложным правилом и даже имеет силу закона. В психодраматической группе создаются благоприятные условия для отношения к переживанию как к “обычному” факту. Как правило, на интеллектуальном уровне терапевты считают стресс неизбежным жизненным явлением, и необходимость в поддержке время от времени — такое же обычное дело. Однако на эмоциональном уровне принять и то, и другое по отношению к самим себе труднее.
  6. Психодрама обладает своей собственной хорошо разработанной теорией. Психодрама имеет длительную и заслуживающую всяческого уважения историю. Морено долго и плодотворно работал в этой области, его коллеги и последователи внесли свой вклад в развитие его идей. В результате влияния психодраматической теории на творчество некоторых терапевтов возникли новые оригинальные психотерапевтические подходы. Это обстоятельство может смутить некоторых профессионалов иной ориентации, которые по этой причине не чувствуют достаточного доверия, оказавшись в составе терапевтической группы.
  7. Этот метод совместим с другими терапевтическими подходами. Обладая собственным теоретическим фундаментом, психодраматический подход позволяет хорошо понять терапевтический процесс с точки зрения других психотерапевтических концепций. Например, процесс разыгрывания сцен, относящихся к событиям раннего детства, с точки зрения психоаналитической концепции очень похож на регрессивный переход, и, несмотря на то, что понятие “теле” шире понятий переноса и контрпереноса, совершенно очевидно, что между ними существует определенная связь (Blatner 1973: 37-8). Последователи метода бихевиоральной терапии были бы очень удовлетворены, убедившись в точности построения поведенческой схемы для пациента, находящегося в сложной ситуации, и, вероятно, обнаружили бы, что идея проигрывания некоторых возможных моделей поведения очень хорошо дополняет более традиционный вербальный терапевтический процесс. Следует добавить, что идея повторения финальной сцены драмы, в которой моделируются разные типы поведения, может служить типичным примером репетиции поведения, происходящей в группах тренинга уверенности в себе (см., например, Herbert 1987: 169-75).
    Специалист, работающий в области системной семейной терапии, по всей вероятности, мог бы посетовать на отсутствие остальных членов семьи, которые получили бы для себя больше пользы, исследуя с помощью вспомогательных лиц разные модели взаимодействия. Зато такой терапевт, скорее всего, принял бы идею, связанную с поиском в прошлом причин существующих затруднений, поскольку эта идея соответствует концепции семейного жизненного цикла (Falicov 1988: 3).
    Я не пытаюсь утверждать, что в психотерапии не существует таких областей, которые по своей специфике радикально отличаются от психодрамы. Моя точка зрения заключается в том, что, несмотря на существенные отличия психодрамы от других подходов, при желании отыскать определенное сходство между разными составляющими процесса, происходящего в психодраматической группе, и составляющими других терапевтических процессов, можно увидеть общую территорию, где найти какое-то сходство не составит большого труда.
  8. Психодрама позволяет обойти защитные механизмы. Значительную часть времени психотерапевт концентрируется на проблемах других людей, зачастую оставляя без внимания многие важные аспекты собственной жизни: чувства, потребности и т.п. Поэтому обычно нам бывает очень тяжело перейти с этого уровня отношений на какой-то иной, где глубже затрагивается наша личность. Психодрама позволяет сделать это двумя способами. Первый из них предполагает применение метода, основанного на действии, который дает возможность обойти привычные для терапевтов вербальные конструкты, позволяющие избежать самораскрытия. Особенно эффективен этот подход на стадии разогрева, которая предшествует действию.
    Второй путь, предполагающий построение сцены и разыгрывание ситуации, дает возможность протагонисту испытать возможные последствия происходящего события. Правдоподобие психодраматического действия помогает терапевту преодолеть собственное сопротивление, вовлечься в процесс и тем самым дать возможность выйти наружу сильным эмоциям, вызванным страданиями из-за перенесенной в прошлом травмы.
  9. Психодраматические сессии не содержат формального анализа. Этот аспект считается очень важным, так как позволяет терапевту выйти из профессиональной роли на время сессии и тем самым максимально включиться в групповой процесс. Многие школы групповой терапии поощряют каждого из участников делиться в процессе сессии своими мыслями о проблемах остальных. Директор психодрамы иногда может спросить группу про то, что происходило с протагонистом, чтобы выяснить мнения ее участников, однако такой вид групповой работы не считается естественным и традиционным для психодрамы и строго пресекается во время шеринга, когда протагонист оказывается особенно ранимым. Очень важный раскрепощающий терапевта опыт, заключается в способности в какой-то момент “вывести” группу из критического настроя, чтобы оказаться в русле терапевтического процесса и просто “плыть по течению”.
  10. Психодрама избегает навешивания ярлыков. В психодраматической группе нет места для диагностических ярлыков. Их следует избегать не только в течение сессии, ибо даже теория психодрамы делает акцент на исследовании уникальных ситуаций и поиске источников спонтанности и креативности, а вовсе не на описании патологической структуры. Терапевтам это может принести особую пользу, так как позволяет убедиться в естественности своих переживаний и сконцентрировать внимание на здоровье человека, вместо того, чтобы выяснять особенности его патологии. В этом отношении психодрама полностью разделяет точку зрения остальных гуманистических психотерапевтических подходов.

Анкета жизненных событий и стрессов

Анкета жизненных событий и стрессов

«Анкета жизненных событий» Холмса и Рейхе (1967) с целью найти связь между болезнью и стрессом.

Эта шкала включает не только такие стрессовые события, как смерть супруга, развод, потеря работы и другие тяжелые испытания, но и такие, как вступление в брак, беременность или выдающееся личное достижение, которые обычно считаются счастливыми обстоятельствами, но они также могут быть причиной стресса. Человек может умереть от счастливого сообщения, как и от трагического. Хотя стресс сам по себе может предрасполагать к болезни, но еще более важным фактором является то, как сам человек оценивает стресс и как он с ним справляется.

Оценочная шкала социальной адаптации

Оценка — Жизненные события

100 — Смерть супруга
73 — Развод
65 — Разлука с супругом
63 — Тюремное заключение
63 — Смерть близкого родственника
53 — Телесное повреждение или болезнь
50 — Вступление в брак
47 — Потеря работы
45 — Примирение с супругом
45 — Уход на пенсию
44 — Изменение в состоянии здоровья члена семьи
40 — Беременность
39 — Трудности сексуального порядка
39 — Увеличение семьи
39 — Улучшение в делах
38 — Изменение в финансовом статусе
37 — Смерть близкого друга
36 — Изменение направлений работы
36 — Увеличение или уменьшение семейных разногласий
31 — Заклад или заем под закладную порядка 10 000 дол.
30 — Лишение права выкупа заложенного имущества или выплаты займа
30 — Агрессия
30 — Длительная болезнь члена семьи
30 — Наркомания или СПИД в семье
29 — Изменение обязанностей на работе
29 — Уход из дома сына или дочери
29 — Разлад с родственниками мужа или жены
28 — Личное выдающееся достижение
26 — Выход супруга на работу или уход с работы
26 — Поступление в школу или окончание школы
25 — Изменение условий жизни
24 — Пересмотр личных привычек
23 — Неприятности с начальством
20 — Изменение условий и времени работы
20 — Переезд на другую квартиру
20 — Переход в другую школу
19 — Изменение привычных способов проведения досуга
19 — Изменение в церковной деятельности
18 — Изменение в общественной деятельности
17 — Заклад или заем менее 10000 дол.
16 — Изменение сна
15 — Изменение числа семейных вечеринок
15 — Изменение привычек, связанных с едой
13 — Отпуск
12 — Рождество
11 — Незначительное нарушение закона
… — Другие недавние события личной жизни

Обычно в анкете учитываются данные о событиях, имевших место в течение 12 последних месяцев, но если некоторые события происходят дважды в год (например, смерть близкого друга), необходимо сложить оценки.

Люди, как правило, понимают, что тяжелые жизненные события и стрессы лишают их сил и ослабляют их иммунную систему, а это приводит к заболеваниям. Как только больной почувствует, что его болезнь связана со стрессами и потерями, у него появляется шанс преодолеть чувство «безнадежности и беспомощности», которое разрушает его организм. Это и позволит надеяться на возможность повернуть ситуацию вспять, справиться с ней и, «следовательно», почувствовать себя лучше.

Обычно когда пациента спрашивают, что с ним произошло за последний год, он сам вспоминает тяжелые события: смерть ребенка, ограбление дома, денежные затруднения, неудача по службе, потеря объекта любви. Он припомнит, насколько сильно эти события повлияли на него, привели его в подавленное состояние. Тогда он признает их связь с раком и другими своими заболеваниями.

Осознав это, пациент учится управлять своими чувствами и реакциями. Это умение достигается с помощью психотерапии и психодрамы. Психодрама очень помогает тем, что выводит скрытую боль наружу, давая человеку возможность оплакать потерю.

shuttsenberger

Шутценбергер Анн Анселин

(Anne Ancelin Schutzenberger, 29 марта 1919 г., Москва) — французский психолог, известный психодраматерапевт, доктор психологических наук, почетный профессор университета Ниццы, где более двадцати лет руководила лабораторией клинической и социальной психологии, автор более десятка книг по психотерапии, в т.ч. «Синдром предков».

О судьбе психологических практик, культурных контекстах и испытании десемантизацией

О судьбе психологических практик, культурных контекстах и испытании десемантизацией

Статья посвящена рассмотрению психологических практик, в особенности групповых и семейных, в контексте динамики культурной ситуации рубежа веков. Процессы десемантизации, наблюдаемые в разных сферах культурной практики и обычно связываемые с феноменом массового сознания, рассматриваются применительно к «расширенному воспроизводству психологических практик». Рассмотрение их в более широком культурном контексте делает возможным новый взгляд на историю психотерапии и ее место в системе «личность-культура».

Побойся пустыни, стоящей за словом,
ЗА этим кинжальчиком остроконечным!
Как трудно быть вечным. Как трудно быть новым.
И как все трудней быть и новым и вечным.

Юнна Мориц

Много лет назад по Москве гулял явно привезенный издалека пластиковый пакет с довольно точной – без подрисованных усов и даже особых цветовых искажений – копией «Моны Лизы». Крупная белая надпись гласила: “Sorry, Gioconda!” И никому не надо было объяснять, за что “sorry”: по меньшей мере, за предсказуемую судьбу любого пластикового пакета, но не только…

Культурологи и искусствоведы немало лет дискутируют о проблеме подлинника и копии, и даже в их мире материально неизменных объектов это заслуживающий внимания и размышлений разговор – особенно в сегодняшнем знаковом поле спутанных контекстов и доступности любых визуальных изображений.

В «живых» социокультурных практиках все соотношения подлинного и поддельного неуловимы и изменчивы, а воспроизведение «один в один» может оказаться бессмысленным и даже разрушительным. К тому же, название той или иной практики отрывается от ее содержания с легкостью необычайной – это вам не табличка в ногах музейного экспоната.

Если рассмотреть психологические и психотерапевтические практики не сами по себе, а как частный случай социокультурных практик – пусть даже и особого рода, с чем психотерапевту было бы странно спорить, — то к ним вполне применимо многое, что касается и других «третичных артефактов» (М.Коул, 1997). Психотерапия переживает не только собственные кризисы развития, но и встраивается в более широкие процессы, происходящие в семиосфере – и, в свою очередь, влияет на эти процессы. «Мыслящие миры» различаются, но связаны: «Неразложимым работающим механизмом – единицей семиозиса – следует считать не отдельный язык, а все присущее данной культуре семиотическое пространство» (Лотман, 1996) И далее: « Представим себе в качестве некоторого единого мира, взятого в синхронном срезе, зал музея, где в разных витиринах выставлены экспонаты разных эпох, надписи на известных и неизвестных языках, инструкции по дешифровке, составленные методистами пояснительные тексты к выставке, схемы маршрутов экскурсий и правила поведения посетителей. Поместим в этот зал еще экскурсоводов и посетителей, и представим себе это все как единый механизм (чем, в определенном отношении, все это и является). Мы получим образ семиосферы» (Лотман, 1996).

На сегодняшний день тот «уголок зала» — небольшой и не так уж давно появившийся, — который занимают психотерапевтические и психологические практики, сильно увеличился, в нем стало довольно людно и шумно. За «расширением экспозиции» легко не заметить, что многие происходящие процессы уже знакомы более традиционным практикам – например, художественным. При всей нелюбви автора к тяжеловесной терминологии, здесь без нее не обойтись: в наблюдаемом поле становления, развития и функционирования психологических практик явно прослеживаются тенденции, характерные для экспансии массовой культуры.

Одна из них — тенденция к десемантизации, то есть «утраты обозначающим соотнесенности с обозначаемым», и именно на ней хотелось бы остановиться подробнее. Об этом много говорят в связи с «масс медиа», победным шествием информационных технологий, актуальным искусством — все это интересно, но на первый взгляд не затрагивает напрямую нашу повседневную работу: встреча клиента и терапевта происходит на суверенной территории и по особым правилам, за ней стоят свои традиции и свой язык взаимодействия. Не иллюзорен ли этот суверенитет – вот в чем вопрос. Клиент и терапевт вряд ли могут быть свободны от великого множества культурных контекстов – уж хотя бы потому, что существуют в языковой среде. Наиболее ярко и явственно культурные контексты вплетаются в те психотерапевтические практики, которые им изначально открыты более других – в групповую и семейную психотерапию. Примеров можно было бы привести немало, но достаточно и одного: вспомним, как изменилось содержание того, что происходит в так называемых «группах личностного роста» по сравнению с «первоисточником» за несколько последних десятилетий. Нравится нам это или нет, но здесь мы явно имеем дело с частным случаем какого-то более общего процесса обрыва контекста – или, если угодно, корней — а с ними и смысловых связей. Если посмотреть на психотерапевтические и психологические группы именно как на социокультурную практику, мы увидим какие-то аспекты общей культурной динамики, в которой изменение места и смысла групп в жизни становится хотя бы заметно.

Между тем, в отношении психотерапевтических групп существует прочное убеждение, что о них известно все. Все изучено, посчитано, диссертации защищены — «следствие закончено, забудьте». В рамках той исследовательской парадигмы, которая дала тысячи эмпирических исследований, это и в самом деле так. Современному исследователю, как кажется, остается упорядочивать и систематизировать, а также привести свое исследование в соответствие «требованиям момента». Ну, хотя бы так: «1. Апробированная исследовательская Программа эффективности групповой работы с населением. Концепция проведения независимой комплексной психологической экспертизы российских и зарубежных методов групповой работы с населением. 2. Проекты создания нормативных средств контроля, коррекции и анализа состояния групповой работы….»

Это не министерский циркуляр, а вводная часть методического пособия «Групповая работа. Стратегия и методы исследования». (В.В. Козлов, 2007).

Ну что же, на сегодняшний день в нашем «музее» намечается такая вот… экскурсия, и не одна. В пространстве семиосферы бывало всякое, оно живое, в нем все время происходит движение, а естественная попытка упорядочить этот процесс – тоже только часть и частность: «Стереотип истории литературы, построенный по эволюционистскому принципу, создавался под воздействием эволюционных концепций в естественных науках. В результате синхронным состоянием литературы в каком-либо году считается перечень произведений, написанных в этом году. Между тем, если создавать списки того, что читалось в том или ином году, картина, вероятно, была бы иной» (Лотман, с 169).

И здесь мы вынуждены вспомнить о том, что происходящие в психотерапии – и особенно в групповой – процессы тоже зависят не только от того, что думают, говорят, пишут и делают профессионалы – но и от того, какой смысл всему этому придает клиент (группа). И все это вместе пронизано и переплетено связями с другими процессами, происходящими в нашем общем «музее».

В самом деле, разве обращение к групповой психотерапии для сегодняшнего клиента – хоть российского, хоть западного — может значить то же самое, что значило для человека, допустим, 60-х? И разве не меняется любая идея по мере того, как ее «обживают» и практикуют разные люди, да еще десятилетиями?

Предельно «технологичный» и даже несколько карикатурный в этой своей рецептурности Клаус Фопель и то пишет в предисловии к «Технологии ведения тренинга»: «Начало 1970-х годов ознаменовано «бумом» групповой работы. Привыкшим к обычному обучению (докладам, дискуссиям, лекциям и академическим семинарам) психологам открылся новый мир. Они учились говорить от первого лица, выражать свои чувства, свои тайные желания и личный опыт. Мир групповой работы стал увлекательным приключением для душ и умов, в психологических группах много смеялись, плакали и любили» (Фопель, 2003). И было бы как-то даже странно не вспомнить в связи с этим пассажем – а у российских психологов-практиков старшего поколения тоже есть что вспомнить о первых группах непосредственного опыта, — чем были для участников эти группы «там и тогда». То есть – в каком воздухе и на какой почве они стали для нас тем, чем стали, — и что происходило со всем этим дальше.

И если существует само понятие «судьба идеи», то в отношении практик, в которых встреча и взаимодействие живых людей является самым главным, это и подавно процесс. Групповая психотерапия, возможно, располагает каким-то универсалиями, общими для различных школ и подходов – но, как представляется, одной из них как раз и является ее контекстуальная чувствительность. Если бы групповая психотерапия не была адекватна культуре и жизни, она бы не работала. Культура же, как и жизнь, бывает разная: «времена не выбирают, в них живут и умирают». Давайте заглянем в тот раздел нашего общего «музея», где живет культурная память «золотого века» групповой психотерапии: 60-е и около. И на этот раз постараемся помнить – re-member – о полувековой истории, отделяющей нас от того времени.

Литературные памятники: иные голоса, иные комнаты

В те давние годы, когда многие групповые практики еще были более или менее «катакомбными», их родство с проектами, ориентированными на освобождение человеческого потенциала, изменение жизни к лучшему и прочими великими иллюзиями, было очевидно. Психотерапия всерьез «мыслила себя как часть некоего крупного проекта по переустройству общества» (А.И. Сосланд, 2006). Собственно, мало кто из «наших великих» удержался от заявлений о том, что хорошая терапевтическая группа – это модель мира и как его отражение, и в ином смысле слова «модель». Как сказано у одного невероятно популярного в 60-е – и наглухо забытого сегодня — поэта: «авантюра не удалась – за попытку спасибо»

Якоб Леви Морено, создавший психодраму, но еще и много сделавший для распространения и признания групповой психотерапии в профессиональном сообществе, с самого начала видел в ней не просто удобную форму, а нечто действительно необходимое страдающему миру: «Мир, в котором живем мы все, далек от совершенства, несправедлив, а порой и аморален» — пишет Морено в работе «Спонтанность и катарсис», там же говорит и о том, что именно в терапевтической группе «обычный человек может подняться над этим миром и стать «представителем», голосом человечества: «Маленькое и незначительное существование здесь поднимается, обретая достоинство и уважение». (Морено, 1987) Почти анекдотические – глядя из сегодняшнего дня — истории о том, как «Джей Эл» уже в послевоенные времена предлагал свое посредничество то для разрешения территориальных споров СССР и Китая, то по поводу зашедшей в тупик Вьетнамской войны, говорят не только об амбициях Морено, но и о его вере: «Он верил, что обмен ролями поможет достичь взаимопонимания и мира и что, проигрывая в драматическом действии социальные или политические конфликты, люди могут построить новый социальный порядок». (Р. Марино, 2001)

При всех теоретических и человеческих несходствах Морено и Карла Роджерса мы легко можем услышать ту же «забытую мелодию для флейты» во многих высказываниях одного из создателей и лидеров практики «групп встреч». Трудно судить о том, было ли это и в самом деле лишь реализацией мечты Морено – возможно, не только. Возможно, сам воздух 60-х генерировал веру в изменение, в «прорыв» — как тут не вспомнить лозунг революционной Сорбонны 68-го: «Будьте реалистами – требуйте невозможного!» Роджерс верил, что «фасилитаторский» тип взаимодействия может проявляться не только в психотерапевтической группе, но и в любом другом контексте. И если этому научатся многие и повсюду, что-то действительно изменится и для воюющих, и для отчаявшихся когда-либо договориться, и для утративших надежду быть услышанными: «Наш подход обращается к самым глубоким слоям человеческой личности и позволяет преодолеть враждебность», — говорил он. ( цит. по Е. Сидоренко, 2001) Искреннее желание показать «городу и миру», что можно соединить социальное и индивидуальное иначе – то есть лучше, — чем это бывает в настоящем социуме, витает над многими страницами хороших книг, написанных замечательными практиками: «Свободы сеятель пустынный, я вышел рано, до звезды…».

В статье, написанной в 80-е, то есть немного позже, и посвященной роли Зигмунда Фулкса в развитии групповой психотерапии, Малколм Пайнс говорит о не всегда осознаваемой даже профессионалами особой связи групповой психотерапии с культурным контекстом: «Психотерапевтические техники являются особыми формами человеческого взаимодействия и связи, то есть отношений. Они вплетены в культурный контекст, из которого могут быть извлечены лишь искусственно – и тогда рассматриваются как фигуры, лишенные фона, «второго плана». (…) Время и пространство психотерапевтической ситуации в группе разделяются всеми ее участниками, а не только одним экспертом-профессионалом и одним его пациентом, а это означает совместную ответственность за само создание психотерапевтической ситуации. Это новая форма человеческой связи с новыми же потенциальными возможностями, — группа, которая может сформировать свою собственную культуру (…) Подход Фулкса состоял в том, чтобы следовать всему, что его группы хотели внести в содержание своего взаимодействия или оставить за его пределами, а затем работать с последствиями этих действий». (М. Пайнс, 1983)

При всей сдержанности интонации здесь явно присутствует мысль о принципиально иной – помноженной на число участников, если выразиться несколько механистически – контекстуальной чувствительности групповой психотерапии, о ее потенциале отражения и трансформации воздействий знакового поля, «духов времени».

Вернемся к революционным 60-м, сделавшим терапевтические группы – на Западе, во всяком случае — заметным явлением. Когда, как не в это время, идея «совместной ответственности за само создание психотерапевтической ситуации» могла быть так понята и принята, так отвечать умонастроениям эпохи…

В одном тексте Карла Роджерса – очень важно рассмотреть эти высказывания не вырванными из культурного пейзажа, а на его фоне — сказано: «У меня вызывают недоверие люди, которые эксплуатируют существующий ныне интерес к группам. По-видимому, они просто хотят получить рекламу, примкнуть к популярному движению». (цит. по Е. Сидоренко, 2001) Это написано в 1970 году – когда интерес к группам уже стал влиять на их образ в культуре, а «популярность движения» вовлекла в его орбиту столько и таких ведущих, что Роджерс прямо пишет об «антитерапевтических» особенностях и способах поведения. Наблюдений, видимо, было достаточно. Но, может быть, дело не только в этом: просто что-то уже заканчивалось или необратимо менялось. Может быть, звездный час энкаунтер-групп в Америке миновал или почти миновал и наставали совсем другие времена…

Лучшее, что сказано о конце американских шестидесятых – не календарном, а по сути – да еще и в декорациях, отчетливо напоминающих Эсален, да еще и с героем, очень похожим на Фрица Перлза, — сказано, конечно же, не психологом и не психотерапевтом. Не могу не поделиться с читателями-коллегами этим описанием, принадлежащим перу Кена Кизи. Да-да, того самого: «Пролетая над гнездом кукушки» — Николсон в вязаной шапчонке, страшная сестра Рейчел, психушка как квинтэссенция несвободы и, между прочим, очень занимательный образ психотерапевтических групп, проводимых отнюдь не фасилитаторами. Итак, Кен Кизи, эссе «Демон Максвелла»:

«Студенты выходили с его семинаров выбеленные телесно и духовно, как из старой прачечной. Его метод группового омовения назывался «Промывание мозгов по Вуфнеру». Однако сам доктор предпочитал называть его Реализацией Гештальта.

(…) Он снимает очки, рассматривает присутствующих, пока те не начинают ерзать, и начинает говорить.

— Моя задача проста: я хочу, чтобы вы осознали себя здесь и сейчас, и я буду препятствовать любой вашей попытке улизнуть от этого ощущения»

Дальше, представьте, описывается техника «горячего стула», рассуждения доктора о страхе пустоты и «демоне Максвелла», о раздвоенном сознании западной цивилизации – в общем, очень занятный текст, просто находка для иронической хрестоматии. (Сегодняшние студенты-психологи, слыша это описание сессии, зачастую бывают шокированы: что, так можно? так бывает? какой же это метод – гештальт, психодрама или что-то еще? Приходится отвечать вопросами на вопросы: можно кому? бывает где и когда? «гештальт» и «психодрама» как они практикуются сейчас или полвека назад? Искушать юные умы контекстами, в которых они еле ориентируются, неразумно – но оставить их в состоянии исторической амнезии тоже как-то не совсем честно…)

Вернемся, однако, к тексту:

«А встретиться с доктором Вуфнером мне довелось и того позже. Это произошло через десять лет – весной 1974 года в Диснейленде».

Автор пишет сценарий для Голливуда по собственной повести – понятно какой, — сценарий у него не идет, родители болеют, он посещает «для вдохновения» больницу, где когда-то работал ночным санитаром и почти случайно оказывается вместе с ее главным врачом на съезде психиатров. Доктор Вуфнер должен выступать, но его нигде не видно.

«За время, проведенное на балконе, я осознал, что находился в плену иллюзий. Только законченный кретин мог надеяться увидеть того же дикого проповедника в нынешней атмосфере всеобщего оцепенения» (курсив мой – Е.М.)

Потом оказывается, что старик там, только узнать его нелегко: инвалидное кресло, последствия инсульта. А что до дикого проповедника – тут как раз все в порядке, только это уже не принято. Речь Доктора Вуфнера пропитана горечью и вызовом – его показывают публике как анахронизм-диковину, а съезд психиатров живет отнюдь не по эсаленовским правилам. Вуфнер блистательно бестактен и при этом понимает, что «индустрия психического здоровья» непробиваема:

«Вы выходите на эту баррикаду лишь с одним оружием. Может, кто-нибудь скажет, с каким? А? Какие-нибудь догадки или предположения? Я помогу. Кто оплачивает это августейшее собрание?

Все молчат. Весь зал погружается в гробовую тишину. И тогда старик издает презрительное хрюканье и разворачивает салфетку, на которой изображены логотипы спонсоров съезда»..

Он и дальше ведет себя очень нехорошо, этот герой, «похожий на Перлза». Он говорит ужасные вещи: единственное, что я могу сделать, это привести вас в чувство…и если вам покажется, что существование здесь и сейчас слишком тяжело для вас…проще всего присоединиться к счастливым гиппопотамам. (Кен Кизи, 2004)

Обиженные гости съезда долго не могут придти в себя после этого безобразия, но постепенно преодолевают неприятный осадок, смеясь над стариком и пародируя его акцент — уж не немецкий ли? Один молодой доктор говорит об этом смехе – «всхлипывание на могиле» … В общем, блестящее и печальное эссе, и совсем не о старом «властителе дум». О времени, расставании с иллюзиями, безумии и свободе – «о жизни, о жизни, и только о ней».

И вот к чему эта история здесь. Мы прекрасно ощущаем – в отличие от наших студентов – разницу между шестидесятыми и серединой семидесятых, эта разница была отнюдь не только «американской». Что было дальше, нам тоже известно. Но наши ощущения, а также вполне рациональный и основанный на литературных источниках анализ культурной динамики – если бы мы захотели предпринять таковой – никак не коснулся бы собственно психотерапии, ее истории и будущего, ее собственных культурных героев.

Группы, всерьез и разительно изменяющие жизнь человека – это, как представляется, часть какого-то более общего «умонастроения», общей веры в изменение, в поиск своей правды, в личностный рост, в раскрепощение чувств: будьте реалистами – требуйте невозможного!

С тех пор групповая психотерапия – впрочем, только ли групповая? – сильно попритихла и гораздо в большей степени идентифицирует себя не с дерзкими порывами, а с обслуживанием принятых форм оказания медицинской, психологической и социальной помощи. Это логично, поскольку и девиз «Изменим жизнь к лучшему» в последней четверти прошлого века ассоциируется вовсе не с движением за актуализацию человеческого потенциала, а с торговой маркой «Phillips». Призыв «Только за безнадежные дела стоит по-настоящему сражаться!» желающие могут увидеть на оранжевых футболках, продаваемых в сети «Экспедиция». Это игра в «последних романтиков», и не худшая из возможных.

Смысл, готовый к употреблению

«Множащиеся сейчас психологические службы – это не просто еще одна отрасль практической психологии. (…) Это историческое для судьбы нашей психологии событие.» — писал Ф.Е.Василюк в 1990 году. Цитирую эту замечательную работу по хрестоматии, изданной в 98-м ( Ф.Е. Василюк, 1998). Когда читаешь эти строки сегодня, двадцать лет спустя, остро вспоминаются профессиональные тревоги и надежды тех лет, которые нынче в публичном доминирующем дискурсе именуются исключительно «лихими». Все, о чем робко мечтали коллеги, ведущие вечерами какие-то самодеятельные никому не понятные группы в учебных аудиториях, запертых на ножку стула, сбылось – и как тут не вспомнить древних китайцев, у которых бытовало проклятие «Да сбудутся твои сокровенные желания» …

Групповая работа как инструмент психологической помощи признана. Программы утверждены, уровень подготовки специалистов планово повышается, такая-то психологическая служба создана по инициативе администрации такого-то региона, издано столько-то методических рекомендаций. Распространение «психологического» — текстов, практик, дипломированных специалистов – достигло невиданного размаха. Быстрое клонирование учебных программ и высших учебных заведений сделало свое дело, глянцевые журналы, телевидение и Интернет – свое. Заработали два мощнейших механизма тиражирования всего чего угодно. При этом опасности «рыночной» практической психологии видят и понимают все, а вот ее связь с официальным – как правило, академическим, но уплощенным, «гипсовым» стилем – не очевидна. Между тем, связь эта есть. Если угодно, ее не может не быть – она заложена в самом нашем постсоветском культурном наследии, в потребности профессионала в социальном одобрении, в том, чтобы быть понятым и принятым.

Когда речь заходит об экономике, мы часто встречаем словосочетание «запустить печатный станок», и сегодня даже далекие от экономической теории люди знают, что происходит при этом с покупательной способностью. Что происходит со смыслом и глубиной взаимодействия психотерапевтической группы, когда информационное поле перенасыщено «купюрами», не обеспеченными золотым запасом, тоже можно себе представить. Уже можно. Одним из серьезных искушений для всякого, кто думает о ведении психотерапевтических групп, является вера в то, что все уже описано и этими описаниями можно пользоваться.

И в самом деле, описано многое, есть и протоколы реальных сессий, и схемы, обобщающие чьи-то наблюдения за процессами, и описание «игр и упражнений».

Все это, разумеется, кто-то читает, степень иллюзорности, «морока» при этом зависит не столько от самих текстов – они как раз сплошь и рядом удивительно ровного среднего качества – сколько от профессиональных убеждений читателя. Тому, кто ищет всего лишь стимула для собственных размышлений, письменные тексты этого рода повредить не могут, он понимает, что имеет дело со своего рода «зеркальным лабиринтом», отражениями и тенями, и ни за что иное их не принимает. Если читатель к тому же прилично образован, то в чем-то он даже может «брать поправку» на время написания текста, а то и угадать какие-то первоисточники бойкой компиляции. А думает он при этом не об «играх и упражнениях» и не о «выборе интервенции», а все-таки о группе и о себе как части этой непростой и подвижной системы. Он понимает, даже и не задумываясь над этим специально, что смысл взаимодействию, будь то свободно плавающая дискуссия или структурированное упражнение, все равно придают сами участники, это их смысл. Понимает и то, что в разных группах все будет по-разному, включая действия ведущего, которые тоже редко когда можно полностью запланировать заранее.

Если «язык» группового взаимодействия в рамках того или иного метода – это родной язык, он густо переплетен связями, сложен и гибок, способен порождать свои «рифмы», «неологизмы», «двусмысленности» … Короче, ведет себя как любой живой язык. Но для того, чтобы пребывание в нем действительно стало подобно жизни в языковой среде, ведущий группу должен прожить собственное становление и развитие в этом качестве, пропитаться не только текстами метода, но и опытом, ощущениями. На это могут уйти годы, и так и должно быть.

Наивный же пользователь как психологических брошюрок, так и монографий относится к их текстам как к чему-то самодостаточному и воспроизводимому буквально.

Он словно верит, что в инструкциях ведущего свернут не потенциальный смысл, но значение, притом универсальное.

К текстам, описывающим групповое взаимодействие, он относится как к кулинарному рецепту, по которому можно приготовить настоящую еду.

Между тем, теория текста давно показала, куда ведет вера в совпадение кодов передающего и принимающего: «Таким образом, делается очевидно, что для полной гарантии адекватности переданного и полученного сообщения необходим искусственный (упрощенный) язык и искусственно-упрощенные коммуниканты: со строго ограниченным объемом памяти и полным вычеркиванием из семиотической личности ее культурного багажа» (Лотман, 1986)

Процесс, о котором довольно трудно — и порой нерадостно – думать в связи с делом, которому многие из нас верно служат и учат других, не может быть для психотерапии каким-то принципиально иным, чем для других социокультурных практик. Вера в однозначность – адекватность переданного и полученного сообщений – нуждается в этом самом «полном вычеркивании из семиотической личности ее культурного багажа». Возможно, мучительные размышления о том, зачем и кого мы учим или сомнения в отношении качества массовой психологической помощи – уже не наше «цеховое» или академическое дело, ибо процесс, происходящий в знаковом поле, втягивает в себя все. Как писал в одном из своих крошечных эссе Лев Рубинштейн: «Эта амнезия — не есть болезнь. Это такое здоровье» (Рубинштейн, 2008).

Что же есть такого в культуре рубежа веков, что никак не могло не затронуть психотерапевтические практики, и в особенности групповые…

Давайте заглянем в ближайший книжный магазин, где на полке раздела «Психология» стоят вперемежку переиздания «Толкования сновидений», неувядающий Эрик Берн, «Экспериментальная психология» Фресса и Пиаже, едва ли не полный Ялом в кошмарных переводах на скорую руку, брошюрки разной степени «желтизны» и официально одобренные руководства, где четко и однозначно изложены основные принципы, методы и приемы. Среди прочего – книги о том, как вести группы: «делай раз!» и «методика» прямо приведет к результату. Если мы повернем в соседний отдел, там наш глаз порадуют солидно оформленные тома, где любой может найти краткий пересказ «Войны и мира» и образцы правильных сочинений на тему «Духовные искания героев Толстого». Выйдя на улицу, увидим довольно качественные копии хороших картин, врезанных в городской пейзаж аккурат между парковкой и помойкой (Sorry, «Всадница»). В метро стало меньше щитов с надписью: «Психология – специальность ХХI века», но поставленный мужской голос вещает о «бесплатной психологической помощи при страхах, стрессах, горе» — сразу после рассказа о том, что большинство возгораний в жилых помещениях происходит по вине жильцов и призыва сообщать о подозрительных лицах куда следует. Над Ленинским проспектом в канун Пасхи реют разноцветные перетяжки с Десятью заповедями – поднимешь голову и взгляд упрется в «Не убий» …а через пару километров — в предложение заплатить налоги и спать спокойно или еще в какую-нибудь чушь.

Что угодно и с чем придется – название и стоящее за ним явление словно потеряли друг друга. Сочинения больше не сочиняют, и так во всем. Студенты-психологи, не участвовавшие в реальности вообще ни в одной группе, деловито спрашивают: «Список упражнений к зачету писать?» В одной очень престижной и претендующей на глубину ВУЗовской программе переквалификации «в психологи» на полном серьезе говорят, что настоящий тренинг личностного роста – это «est», «Лайф-спринг» и, простите, «Фиолетовые»; старого доброго Роджерса даже не упоминают. На участие в телемосте с Зеркой Морено во время довольно многолюдной 7-й Московской психодраматической конференции записалось 14 человек. Прописью: четырнадцать. «Клиповое сознание» уверено: все что угодно можно в любой момент скачать, а живьем-то зачем общаться с этой бабкой? «Одной из характерных и, увы, неистребимых особенностей нашей культурной ситуации является необходимость время от времени заново объяснять, кто есть кто и что есть что. Историко-культурная амнезия хоть и досадное, но непременное условие протекания культурных процессов, и с этим приходится считаться. Что же делать, если все время приходится напоминать об очевидных вроде бы вещах». (Лев Рубинштейн, 2008)

Отсутствие восприимчивости к контекстам все чаще ведет к тому, что психотерапевты и психологи–практики вообще не ставят перед собой задачи порождения чего-то цельного и связного. Если нет связи между ответами на вопросы «кто?», «с кем?», «где?», «когда?» и последующими, получается чепуха.

Известная всем нам с детства игра, когда другие ответы прочитать нельзя, поскольку бумажка заворачивается – только в конце зачитывается рваный, абсурдный и потому порождающий неожиданные и веселые стыковки текст. Игра эта потому и дает свой вечный комический эффект, что в ней процедура обессмысливания управляема, произвольна. Это делается нарочно, на то и игра.

И чем, по существу, отличаются бойкие тексты про «десять способов простить измену» от программ учебных курсов, где за 32 часа (академических) молодым людям преподаются «методики психологической помощи в кризисной ситуации»? И то, и другое – дайджест с оборванными контекстами, «фанера». Более того, стилистическая несовместимость обоих текстов и часто встречающаяся взаимная неприязнь их авторов ничего не меняют в главном: они делают общее дело. Не специально и даже с наилучшими намерениями поставляют в знаковое поле «бумажные купюры», симулякры, знаки искусственного линейного языка, за которыми пусто. Утрата обозначающим соотнесенности с обозначаемым на семиотическом уровне — это и есть десемантизация. (В.Г. Гак, Языковые преобразования. М., 1998)

Рассказывая о групповой работе, будь то психотерапия или развивающий личностный тренинг, авторы множества руководств описывают инструменты этой работы как если бы речь шла об инструментальной функции в предметном мире: упражнение на сплоченность, на контакт, на то и это. Между инструкцией и тем, что на самом деле произойдет с участниками группы, когда те ее выполнят (или нет), лежит огромное и загадочное пространство, в котором собственно и рождается смысл того или иного действия для самих участников. Предсказать вот этот самый смысл заранее невозможно, как невозможно полностью представить себе, что поймет и тем более подумает и почувствует человек, читая стихотворение. Если ему объяснят, что он должен понять и испытать, как это делается в средней школе, он, скорее всего, не испытает ничего. Чем более знакомой, понятной кажется инструкция, тем с большей вероятностью она будет понята однозначно, то есть окажется равна сама себе и тем самым бессмысленна. Многие известные групповые упражнения буквально убиваются самим этим знанием: если «сделать упражнение на доверие» и «доверять» — одно и то же, то внутренняя встреча с опытом доверия явно происходит не здесь и не теперь. Вот, к примеру, «групповое упражнение на доверие» вроде хорошо известных падений с поддержкой — оно часто делается в рамках учебных тренингов для психологов-практиков. Преподаватель ведет занятие, которое обычно нельзя покинуть – а зачет? Участники изображают терапевтическую или тренинговую группу, порой довольно увлеченно – и знают «правила игры». Человек, стремящийся быть адекватным и знающий, что имеется в виду, упадет назад как миленький, а остальные его как миленькие подхватят. Все они что-то испытают, а вот будет ли это «доверием» — большой вопрос. Никто же не будет на полном серьезе обсуждать, действительно ли словосочетание «телефон доверия» в его нынешней функции имеет какое-то отношение к доверию, нема дурных.

Особенно сомнительной становится связь «инструкция – действие – опыт» тогда, когда «игры и упражнения» описаны исключительно с точки зрения дающих инструкции или наблюдателей, а именно так строятся сборники тренинговых упражнений и методические рекомендации по групповой психотерапии. В коммуникативном пространстве, ставшем весьма прозрачным благодаря современным информационным технологиям, происходит постоянная утечка, «вымывание», уплощение и как следствие – тривиализация тех неожиданных, когда-то объемных и, возможно, глубоких смыслов, которыми когда-то были чреваты те же самые упражнения. До технологичности и тиражирования, до того, как стали «методичкой». Судьба описанного – да еще многократно – упражнения незавидна: от напряженной тишины, наэлектризованной чувствами и смыслами… к типовой «вакуумной нарезке» в формате тренинга общения… а там и вовсе к функции незатейливого развлечения на корпоративной вечеринке.

Довольно показательна здесь судьба известной психодраматической техники «Волшебный магазин». В отличие от базовых техник – вроде обмена ролями или дублирования – она имеет четкую сценарную основу, при этом ведущий может напрямую влиять на то, «что получится». Вот и «получилось» — технику время от времени используют на корпоративах, в клубах и досуговых центрах. Это само по себе не хорошо и не плохо, это всего лишь предупреждение о возможной судьбе и других «игр и упражнений»: понятно, что и в психотерапевтической группе человек будет участвовать в таком действии совсем иначе, чем до «уценки». Более того, достаточно одного участника, когда-то игравшего в «Волшебный магазин» исключительно для развлечения – и

смысл происходящего изменяется для всей группы: «окончилась жизнь – началась распродажа».

Впрочем, если смотреть на происходящее шире, ничего страшного в такой «вторичной переработке» нет: большинство выхолощенных тиражированием техник еще могут принести кое-какую пользу. Слегка цивилизовать сотню-другую подростков, позабавить усталых менеджеров, пока не надоедят и в этом сниженном качестве – это они еще потянут.

Что нужно сделать, чтобы обессмыслить или по меньшей мере выхолостить слово, образ, идею, мелодию?

Оборвать связи с другими системами семиосферы, выдрать из всех возможных контекстов.

Сделать «это» воспроизводимым и легкодоступным, исключить усилие и неопределенность как при порождении, так и при восприятии.

Исключить многозначность, варианты, придать линейный характер, свойственный искусственным языкам, а с ним и предсказуемость.

Создать избыточность, перепроизводство, а с ними и узнаваемость: «это» должно быть знакомо, понятно.

Собственно, достаточно. Уже одной «семантической поношенности» достаточно, чтобы убить хороший текст, ставший, на свою беду, слишком цитируемым…

Позволю себе на этот раз не приводить полевых наблюдений, показывающих, как это происходит в знаковом поле «помогающих практик». Наблюдения есть и их все больше, но приводить их здесь излишне: деконтекстуализация, тривиализация, когнитивное упр(л)ощение и тиражирование через письменные тексты происходят и не происходить не могут. Куда бы мы делись? По сему поводу можно испытывать разные эмоции, и не это главное.

Но вот, к примеру, посмотреть на реакцию других социокультурных практик на те же самые процессы в высшей степени любопытно. А там ведь чего только не происходит!

Вот хотя бы выставки. Не в переносном смысле лотмановской метафоры семиосферы как музея, а в прямом. Сплошь и рядом сегодняшняя концепция выставки – это намеренная реконтекстуализация: один объект и все, что вокруг, до и после, рядом и по поводу. Вот корни, вот плоды, вот подражания. Объект словно заново обретает «знаковое кровообращение».

Или литература – в ней всегда происходит много разного, но обратим внимание на биографические исследования и мемуары, вообще на non-fiction. Похоже, и здесь соединение, восстановление связей и хоть какой-то культурно-исторической целостности стало заметным процессом. Это делалось всегда, жанр не нов – но сегодня он стал нужен не только специалистам, а героями его становятся далеко не только знаменитости. Обычному читателю это стало интересно.

В культурном пространстве выделяются отдельные ниши, в которых поддерживаются редкие или исчезающие практики – от музеев ремесел до артхаусного кино. Люди, которые этим занимаются, образуют свои неформальные сообщества — сетевые в том числе, — становящиеся виртуальными музеями какой-нибудь частной и вроде бы навсегда ушедшей практики. С одной стороны бесконечные «сто хитов» и энциклопедии всего-чего-угодно, с другой – в высшей степени избирательный и осмысленный интерес. Хотите услышать, как Яхонтов читает Маяковского, – найдете в коллекции фаната из Челябинска и за небольшие деньги получите по электронной почте отреставрированную им запись. А «Золотого теленка» в исполнении покойного Андрея Миронова вы запросто купите в ближайшем книжном: пробки ли на дорогах тому способствовали или нет, аудиокниги сегодня слушают и издают, — значит, это кому-то нужно.

Архитектура захлестнута коммерческим новоделом, но именно сейчас можно видеть проявления горячего и страстного интереса к судьбе подлинников, появились даже книги об одной улице: «Большая Никитская» или «Покровка». Что и когда было здесь раньше, кто строил и жил, как называлось то и это…Тиражи невелики, но это читают, дарят – это для кого-то имеет смысл.

«Что же из этого следует? Следует жить…» Похоже, можно ожидать появления аналогичных процессов и в наших практиках – семиосфера же действительно едина. Не исключено, что старшее поколение психологов-практиков еще успеет чему-то из этого помочь.

Особенно если нам близко представление о культурной, знаково-семиотической опосредованности переживания, если категория смысла нужна нам не только для построения теории – тогда имело бы смысл оглядеться и подумать не только о том, как должно быть – но и о том, как и почему бывает. И, возможно, увидеть – или даже пережить – совсем не то, к чему мы могли быть готовы даже десять лет назад. Да, тиражируемые практики обессмысливаются и это неизбежно, но жизнь семиосферы продолжается и в ней найдется время и место для того, чтобы принять вызов, памятуя при этом, что «событие понимания может не состояться» (Василюк, 2008)

P.S.

Телемост с Зеркой Морено мы – Федерация психодраматических тренинговых институтов — решили проводить в любом случае. И все-таки там было не четырнадцать человек, а около сорока. Тоже немного, но они вспоминают эту встречу. Имело смысл, похоже.

«Вы полагаете, все это будет носиться? — Я полагаю, что все это следует шить»

mikhailova

Михайлова Екатерина

Психолог, кандидат психологических наук, психодрама-терапевт, гештальт-терапевт, руководитель и тренер учебных программ ИГиСП и ЦО «Класс», коуч и бизнес-тренер.

Литература

  1. Ф.Е. Василюк. От психологической практики к психотехнической теории. Психологическое консультирование и психотерапия. Хрестоматия. Том1. Теория и методология./ Под ред. канд психол. наук А.Б.Фенько, Н.С.Игнатьевой, М.Ю.Локтева. — М., 1999, с. 6
  2. В.Г. Гак. Языковые преобразования. М.: Языки русской культуры, 1998.
  3. Кен Кизи. Демон Максвелла. Рассказы, эссе. СПб., «Амфора», 2004, с. 482-494.
  4. М. Коул. Культурно-историческая психология. М., «Когито-центр», 1997, с.145
  5. Ю.М.Лотман. Внутри мыслящих миров. Человек — текст — семиосфера — история. Языки русской культуры. М., 1996 с. 15
  6. Рене Ф. Марино. История Доктора. Джей Л. Морено — создатель психодрамы, социометрии и групповой психотерапии. М., НФ «Класс», 2001, с.165-166
  7. Лев Рубинштейн. Духи времени. «КоЛибри», М., 2008, С. 27-28
  8. Е.В.Сидоренко. Психодраматический и недирективный подходы в групповой работе. Методические описания и комментарии. Издательство «Речь», СПб., 2001, сс 70-71
  9. А.И.Сосланд. Психотерапия в сети противоречий. Психология. Журнал Высшей школы экономики, 2006, т.3 №1
  10. Клаус Фопель. Технология ведения тренинга. Теория и практика. Пер. с нем. — (Все о психологической группе) — М.: Генезис, 2003. — с.5
  11. Групповая работа. Стратегия и методы исследования. Методическое пособие. Составитель проф. Козлов В.В. «Психотерапия», М., 2007
  12. M. Pines. The contribution of S.H.Foulkes to group therapy. In: The Еvolution of Group Analysis. Ed. M..Pines, Routledge & Kegan, 1983, p.281
  13. The Essential Moreno. Writings on Psychodrama, Group Method and Spontaniety by J.L.Moreno, M.D. Ed.: Jonathan Fox — Springer Publishing Company, 1987, p 59

О психодраме

О психодраме
Лопухина Елена

Лопухина Елена

Институт Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ) Психолог, психотерапевт, психодрама-терапевт юнгиански ориентированный, бизнес-тренер и коуч, консультант по организационному развитию, директор Института Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ), чле...
Интервью с Еленой Лопухиной для журнала Урания


Елена Лопухина — Пер­вым, кто обратился к театру как психотерапевтическому инструменту, был Джекоб Ле-еи Морено. Он использовал идею театра не в классическом его варианте, когда режиссер руководит игрой актеров по заданному сценарию, а как мистерии — древнего теат­рального действа, где зрители были одновременно и творцами и участниками, где разыгры­вался мир фантазий, архетипических образов, люди сопри­касались с чем-то важным внутри себя. Читать далее

Социометрия в бизнес-тренинге

Социометрия в бизнес-тренинге

Зачем и что надо измерять во время работы с группой?

Если тренер ведет не типовой шаблонный тренинг, а действительно создает условия для эффективного обучения каждого участника, тогда ему важно адаптировать уже готовую программу тренинга к конкретным запросам и специфическим проявлениям конкретных участников, собравшихся на тренинг. И поскольку группа всегда уникальна (каждый раз разные участники с различными мотивами, жизненными позициями и опытом), то тренеру важно уметь импровизировать, видоизменять конкретный процесс тренинга, чтобы обучение было живым, актуальным и именно поэтому эффективным. Читать далее

Цыганочка с выходом или о пользе спонтанности бизнес-тренера

Цыганочка с выходом или о пользе спонтанности бизнес-тренера

Предложение организаторов второй Московской конференции по психодраме «Психодрама здесь и сейчас» провести мастерскую в формате бизнес-тренинга врасплох не застало, но несколько озадачило. Конференция психодраматическая, и значит ее участники – люди, увлеченные групповой психотерапией. На мастерскую отводится всего три часа, и за это время группу нужно увлечь, включить в работу, сотворить что-либо продуктивное, а затем эту работу как-то красиво завершить. Бизнес-тренинги по своему жанру сильно отличаются от психотерапии, на них почти всегда приходят люди, относящиеся к словам «психолог», «психология» по меньшей мере настороженно. И вообще, бизнес-тренинг – это специфическая работа. Кроме всего прочего, на конференции предугадать количество и состав участников практически невозможно, это вам не тренинг продаж по контракту с торговой фирмой, где количество участвующих продавцов указано в трудовом соглашении. Конференция, конечно, предполагает демонстрационный режим, но душа бихевиориста требует, чтобы клиент ушел с навыком…

Читать далее

Выпускать ли джина из бутылки?

Выпускать ли джина из бутылки?

…или каким образом можно использовать психодраматические техники в работе с персоналом организации.

Сегодня все большую популярность приобретают методы работы с персоналом организации, в процессе использования которых повышается активность, включенность и замотивированность участников обучающих или консалтинговых программ. Ведь от их работы, в конечном итоге, будет зависеть успешность организации в той или иной сфере. Особенно четко эта тенденция прослеживается в сфере обучения персонала. Если еще пять лет назад большинство руководителей российских компаний говорили об организации лекций или семинаров для своих сотрудников, то сегодня речь идет о проведении именно тренинговых занятий с использованием активных обучающих техник. Читать далее

Футуропрактика: «Преображающееся Я» и «Темпоральные Двойники»

Футуропрактика: «Преображающееся Я» и «Темпоральные Двойники»
Долгополов Нифонт

Долгополов Нифонт

Психолог, психодрама-терапевт, гештальт-терапевт, ведущий тренер по гештальт-терапии и психодраме, супервизор тренеров, ведущий научный сотрудник по образовательным программам по гештальт - терапии и психодраме, директор Института Гештальта и Психодр...

В данной статье обсуждаются особенности использования технического приема Темпоральных Двойников при Футуропрактике («путешествии в будущее»). На основе анализа практических примеров терапевтических сессий выделено три типа случаев, когда использование Двойников является полезным для эффективного путешествия в будущее. Читать далее

Не расскажите — покажите: в «сумасшедшем» доме учат любить

Не расскажите — покажите: в «сумасшедшем» доме учат любить

Специалисты утверждают, что в истории психиатрии было всего три революции. Последние две связаны с именами Фрейда и Морено. Фрейд, разбирая проблему пациента , спрашивал: «Что случилось? Расскажите мне», а Морено ставил вопрос по-другому: «Как это случилось? Покажите!» Читать далее

Практическое применение футуропрактики

Практическое применение футуропрактики
Долгополов Нифонт

Долгополов Нифонт

Психолог, психодрама-терапевт, гештальт-терапевт, ведущий тренер по гештальт-терапии и психодраме, супервизор тренеров, ведущий научный сотрудник по образовательным программам по гештальт - терапии и психодраме, директор Института Гештальта и Психодр...

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

Точка зрения про чувство вины

Точка зрения про чувство вины

Разобраться с тем, что это такое – чувство вины совсем не просто. Одни считают его социально полезным и даже необходимым внутренним регулятором поведения, а другие утверждают, что это болезненный комплекс. Читать далее

Близкое ретро, или о чем шелестит трава забвения

Близкое ретро, или о чем шелестит трава забвения

Тема эссе — исследование неполной и ускользающей памяти о недавнем прошлом. Соединять оборванные нити, несмотря на искушение забыть и отмахнуться — обычная работа психодрамы. Особенность этой мастерской в том, что исследовалось не столько «позабытое, позаброшенное» содержание, сколько само забывание и его связь с непрожитыми чувствами по поводу индивидуального и коллективного опыта, еще не до конца ставшего прошлым.


Читать далее

Заметка для Психологического навигатора. Актуальная тема: Страх

Заметка для Психологического навигатора. Актуальная тема: Страх
Лопухина Елена

Лопухина Елена

Институт Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ) Психолог, психотерапевт, психодрама-терапевт юнгиански ориентированный, бизнес-тренер и коуч, консультант по организационному развитию, директор Института Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ), чле...
Страх – это повседневный персонаж нашей жизни. Он сигнализирует нам об опасности. Страх делает нас осторожными, помогает нам выжить. Но это касается того страха, который основан на реалистичной оценке конкретных ситуаций и обстоятельств. Но есть и другой страх — страх, «у которого глаза велики». Страх, который заставляет нас видеть то, чего нет. Это страх воображаемых опасностей. Этот нереалистичный страх способен ходить за нами по пятам всегда и везде. Такой страх заставляет нас совершать поступки, которые на самом деле приносят нам вред или не дает делать то, что важно и нужно нашей душе, он порой так ограничивает и обедняет нашу жизнь, что делает нас несчастными.
Читать далее

Идти вперед с легкой душой

Идти вперед с легкой душой
Лопухина Елена

Лопухина Елена

Институт Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ) Психолог, психотерапевт, психодрама-терапевт юнгиански ориентированный, бизнес-тренер и коуч, консультант по организационному развитию, директор Института Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ), чле...
На одном из тренингов по танцевально-двигательной терапии участникам предлагается выполнить упражнение: два человека встают друг напротив друга, соединяя ладони. Тренер просит каждую пару придумать танец, в котором участвуют только руки. Меняется музыка – и руки должны попрощаться и расстаться. Кто-то из участников отпускает чужие ладони сразу, почти не глядя на свою пару; кто-то долго не может разомкнуть пальцев, отводя их постепенно; а кто-то, с трудом оторвавшись от ладоней партнера, через несколько секунд пытается найти их снова… Это простое упражнение – хорошая метафора стратегий, которыми мы пользуемся, переживая расставания. И то, какую именно мы выбираем, во многом зависит от первого опыта, который каждый из нас получает в раннем детстве.

Елена Лопухина


Первые переживания

«Этот процесс очень постепенный, он начинается еще в пренатальный период и заканчивается примерно к трем годам», – объясняет специалист по пренатальной психологии и психологии материнства, доктор психологических наук Галина Филиппова. Первый опыт человеческого расставания – рождение, когда младенец, прежде бывший частью материнского тела, его плотью и кровью, впервые физически отделяется от него. Психоанализ говорит о том, что в нашем индивидуальном опыте расставаний присутствует «эффект матрешки»: первый эпизод накладывает отпечаток на все последующие, во многом определяя психические реакции человека.

У каждого свой опыт

Помимо первых впечатлений детства в психике человека сохраняются следы, способные повлиять на его отношение к расставанию. Их может оставить череда каких-то травмирующих событий: преждевременная потеря родителей, внезапные переезды с одного места жительства на другое, эмиграция… Значит, не все из нас равны в своей способности достойно встретить эти непростые повороты жизни. Что же делать тем, кому повезло меньше? И можно ли вообще выравнять свои шансы?

Завершить отношения

Становясь старше и приобретая новый жизненный опыт, мы можем время от времени ставить себя на место родителей и стараться понять мотивы их поступков. Часто справиться с обидой на мать или отца помогает внимательный анализ семейной истории: если мы осознаем, что детство родителей тоже было далеко не безоблачным, нам будет легче пожалеть в них тех обиженных детей, которыми они были когда-то, и перестать требовать от них любви, давать которую они не научились, потому что их самих любили недостаточно.

Быть вместе

«Освобождение от детских обид помогает справиться с более поздними травмами и делает нас свободнее, – убеждена психолог Инна Хамитова, специалист по посттравматическому стрессу. – Только при этом условии мы начинаем совершать те или иные поступки, встречаться и расставаться, руководствуясь своими настоящими потребностями, а не желанием доказать что-то маме или папе, которые, как нам кажется, дали нам недостаточно любви». Негативный детский опыт больше не искажает общение – мы видим наших близких такими, какие они есть, и не перегружаем отношения с ними чувствами, которые испытывали когда-то в детстве.

Иными словами, мы учимся чувствовать себя счастливыми рядом с партнерами, друзьями, детьми и собственными родителями, в то же время сохраняя внутреннюю независимость и душевные силы для того, чтобы в случае необходимости пережить расставание с ними с наименьшими потерями. Пользуясь метафорой психиатра Марселя Рюфо, такую связь можно уподобить морскому узлу, который держит крепко, но при необходимости легко развязывается.

Спешить медленно

«Прежде чем принять окончательное решение, старайтесь сделать все для сохранения отношений, – советует психотерапевт Елена Лопухина. – Если они и правда исчерпали себя, вы довольно быстро это поймете. Ваши старания освободят вас от чувства вины, которое мы часто испытываем в такой ситуации. Вы получите право с чистой совестью сказать: «Мы сделали все, что могли, и теперь можем расстаться осознанно, без лишней боли».

И в любом случае не стоит пытаться разорвать связь одним резким движением, стремясь разом вычеркнуть из жизни того, кто некогда был нам дорог. Разрыв не завершает отношений, и нет смысла тратить силы на невозможное – на то, чтобы забыть, стереть свое прошлое. Эти силы пригодятся, чтобы совершить важную работу расставания и жить дальше, лучше понимая себя и тех, кого мы любим.

Об этом

  • Петер Куттер «Любовь, ненависть, зависть, ревность», Б. С. К., 1998.
  • Джон Боулби «Привязанность», Гардарики, 2003.
  • Дафна Роуз Кингма «Как пережить расставание», Феникс, 2005.

Этапы внутреннего пути

Шок и отрицание.

Некоторое время мы отказываемся верить, что все происходит на самом деле, и пытаемся жить и действовать так, будто никаких перемен не происходит и не предвидится.

Агрессия, вина и гнев.

Мы сердимся на тех, кто не помог изменить ситуацию, на тех, с кем мы расстались, и на себя. Нам кажется, что все могло быть иначе, и мы обвиняем себя в том, что не смогли найти другие способы решения конфликта.

Осознание.

Мы принимаем до конца то, что с нами произошло, и оплакиваем свою потерю.

Исцеление.

Мы осмысляем случившееся и извлекаем уроки из пережитого. Мы ощущаем, что приобрели новый опыт и готовы к новым отношениям.

Статья опубликована в журнале PSYCHOLOGIES № 5 за Май 2006

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

Диалоги о библиодраме

Диалоги о библиодраме

В данном материале в диалоговой форме авторы размышляют об особенностях применения психодраматических техник в разыгрывании Библейских историй. Проводится анализ того, что дает психодрама для изучения Библии, лучшему пониманию ее героев и сюжетов. Приводятся примеры проведения Библиодрамы на Святой земле и на семинарах в Институте Христианской психологии.

Что такое Библиодрама

Виктор Семенов: Сегодня — 7 ноября, 16.20, отель Кроун плаза. Мертвое море.

Отец Андрей: Эйн Бэкем называется местечко…

Виктор Семенов: Вот какой у меня вопрос: Библиодрама – познание себя через Библейских героев, Библейские истории. Библиодрама — это возможность изучения Библии. Чем это отличается от традиционных методов познания себя и познания Библии?
В конце концов, можно прочитать Библию — раз, можно посмотреть фильм — два, можно быть на лекциях по теме, где обсуждается Библия. А Библиодрама чем отличается, на Ваш взгляд?

Отец Андрей: Мне кажется, что всякий раз, когда мы читаем любую книгу, мы невольно в уме в той или иной степени проигрываем, проговариваем диалоги, монологи, какие-то сюжеты, представляя себя в разных лицах, в лицах разных героев, в зависимости от того, кто нам симпатичен, а в основном в зависимости от того, какую нам позицию навязывает автор, иногда от главного героя, иногда от автора, иногда от второстепенного героя.
И когда мы Библию читаем, то точно так же в сюжетах мы можем себя представлять то Исааком, то Авраамом – «а вот как бы сказал я», «а вот как бы сделал я бы на месте», апостола Петра, или Иуды, или еще кого-нибудь. Я думаю, что это не только у меня, это у всех появляется такое желание пред-ставить себя в том месте, в то время: может быть — невольным свидетелем, может быть — участником, может быть — главным героем, может быть — второстепенным героем. Иногда со страхом и с трепетом представляем себя в роли каких-то трагических фигур.
Так что с внутренней точки зрения, в сознании читателя всегда есть место какому-то проигрыванию той или иной роли в себе самом, то есть это неорганизованное такое внутреннее, может быть, даже неосознаваемое, что очень важно, проигрывание тех ролей, с которыми мы встречаемся в Библии.
Когда Библия изучается систематически, ну например, как это принято в духовных школах, то там есть множество дисциплин, которые структурированы, у которых есть своя история, у которых есть свои задачи и методы, и там изучение Библии такое наукообразное.
А когда человек просто читает Библию и хочет узнать, о чем эта книга, то перед ним возникает очень сложная задача. Ну, во-первых, просто-напросто понять, о чем идет речь. В некоторых частях текста новичку легко запутаться: среди имен, среди названий ручейков, местечек, гор; лгко запутаться в последовательности сюжетов, потому что в Библии есть многократные повторения. И нередко мне задавали вопрос, как священнику: «Ну, вот я прочитать не смог. А как можно прочитать Библию?»
То есть, без провожатого в этом пути довольно трудно. Для того, чтобы с успехом прочитать Библию, все-таки нужен какой-нибудь поводырь, какой-нибудь провожатый. Поэтому в Церкви очень успешны кружки, курсы по изучению Библии. Но Библия – это огромный материал, поэтому такие курсы могут затянуться на много лет.
А есть другое изучение Библии – это паломничество по святым местам, то есть это путешествие, во время которого можно побыть на том месте, где совершался тот или иной сюжет Библейский.
Соединяя это с изучением Библии, изучая это под руководством какого-то учителя опытного, или знатока или опытного преподавателя Библии, вместе бывая в этих местах — это очень помогает. Вот это, пожалуй, один из самых оптимальных методов изучения Библии, который известен и широко распространен во всех Христианских странах.
Библиодрама дает нечто особенное. Она позволяет прикоснуться к Библии как бы изнутри, она позволяет прикоснуться к Библии через внутренний мир героев того или иного Библейского сюжета. Проигрывая не только в своем воображении, а уже в организованном психодраматическом пространстве Библейский сюжет участник может прикоснуться к тем состояниям, которые могли быть у героев Библии, к тем смыслам, которые в этот момент им открывались, и к тем взаимоотношениям, которые реально разыгрывались между людьми. И это позволяет участнику не просто узнать о сюжете, а буквально его «прожить» (тут слово «прожить», конечно, надо использовать в кавычках). Тем не менее вот это «проживание» сюжетов Библейских – это особенность Библиодрамы.

Виктор Семенов: Хорошо. Я для себя отметил вот какой момент. Вы говорили, «идентифицирует себя с разными героями», но чаще всего он выбирает одного героя и видит всю ситуацию глазами главного действующего лица, да?

Отец Андрей: или не главного, может быть, невидимого наблюдателя.

Виктор Семенов: ну, либо невидимого наблюдателя, либо какой-то персонаж является для него более важным, и он начинает рассматривать все содержание Книги через идентификацию с этим героем.
Да, а вот в Библиодраме как? Там же он выбирает себе роль. Начинает смотреть эту ситуацию другими глазами. Он в следующий раз может выбрать другую роль, посмотреть тот же сюжет глазами другого персонажа. То есть у него получается такое многомерное вИдение. То есть он может идентифицировать не только с одним героем себя, но и с несколькими в разных проигрываниях этой ситуации. Либо в шеринге услышать от людей о том, как они увидели его героя. Так?

Отец Андрей: Я думаю, что да. Эта многомерность и есть богатство Библиодрамы. Я думаю, что здесь ключевым тогда становится выбор персонажа, которого проигрывает человек. Хорошо, если это совершается как-то спонтанно. Но нередко это становится не его выбором. Мне кажется, это тоже важно. Потому что сам по себе выбор – это уже определенная позиция, в которой оказывается участник по отношению к тому или иному сюжету, к тому или иному персонажу.
Нередко участники выбирают таких «героев» сюжета, которые вообще не являются героями, а являются предметами: камнями, деревом, палками, книгами, одеждой, пращой. Возможно, здесь участники Библиодрамы обеспечивают себе некую безопасность выбранной ими роли или просто-напросто опасаются вступать в более значимые, весомые роли. И вот тут, мне кажется, принципиальное отличие Библиодрамы от фантазирования во время чтения Библии наедине с самим собой. Потому что наедине с самим собой, я смелый, я могу быть и Давидом, я могу быть и Голиафом, мне не страшно, потому что я один, у меня нет свидетелей, кроме Бога. А в Библиодраме тут уже группа, и тут есть определенные ограничения, опасения, тут есть взаимодействие группы с каждым участником. И тогда вот этот удивительный эффект, когда участники выбирают неодушевленные предметы, а не главных героев. Здесь удивительная многомерность.
Ведь что такое взгляд камня на сюжет, скажем, битвы Давида с Голиафом? Это своя роль? Это особая идентификация, понятная только самому участнику? Или это возможность быть негласным соглядатаем, свидетелем события, причем свидетелем, которому ничего не угрожает? Это уже скорее психологический вопрос, нежели Библейский.
Общее пространство – это и есть Библиодрама.

Виктор Семенов: Действительно, вот это идея хорошая….
Есть история рода – это генограмма. Есть история мира. Через Библию мы прикасаемся к истории человечества.

Отец Андрей: Причем не просто к истории семейно-родовой, а к истории рафинированной как бы. И к истории, вознесенной выше социального, выше семейно-родового, выше культурно-исторического. Вот этот духовно-религиозный уровень, он потому и живет, через века переходит, что он — такой вычлененный, рафинированный опыт человечества по отношению к вечным ценностям, по отношению к Богу, по отношению к самым возвышенным слоям бытия человека.

Виктор Семенов: И это дает возможность компенсировать отсутствие такой полноценной генограммы, которая сейчас заканчивается на дедах-прапрадедах. Это дает возможность установить на символическом уровне связь времен. И я думаю, что эти герои — Авраам, Иаков, — они становятся замещающими персонажами в собственной истории. Могут играть роль прапрадеда, предположим, или семейную фигуру.

Отец Андрей: Ведь в церкви они так и именуются праотцы.

Виктор Семенов: Праотцы…. Эти праотцы и восстанавливаются в личностном пространстве каждого человека, тех, кто играет эти роли.
Интересно соединить генограмму с Библиодрамой…
Потому что я знаю, когда разыгрываешь истории иногда, то люди вспоминают истории из своего рода. И они по сути дела пишут аналогичные истории. Причем истории связаны с какими-то событиями. Например, у меня мой прапрадед был купец на Волге, который был очень сильным, благородным, у него было много детей, он заложил основу нашего рода. Я хочу взять его силу. И чувствуется, когда человек говорит и соединяется с прадедом, он восстанавливает себя, вот эту жизненную силу, которой владел этот род, начиная с этого прапрадеда. То же самое с такими персонажами, как Авраам. Такая очень сильная и мощная фигура.

Отец Андрей: В этих фигурах есть что-то предельно личное. То, до чего личность может взойти максимально. Вот именно пределы, границы личностного….хочется сказать слово «развития», но это табу. Предельные высоты человеческого духа. Предельные образы личностного развития. Личность, которую Бог ставит между собой и всем человечеством: Авраам, Моисей, Иаков.
Как там чувствует себя человек? Безусловно, чрезвычайно одиноко. На этой вершине, на горе, он один. Вот, символ восхождения Моисея на гору, где он один, и не разрешено туда взойти никому. И он там один. И он лишается поддержки не только семьи и рода, вообще всего человечества. Они остаются внизу. Более того, он еще должен им, он должен идти им и рассказывать. Хотя он плохо говорит – он гугнивый.
И вот Бог не заставляет его, Он призывает его. Но Моисей может отказаться. И он поначалу отказывается, в первоначальном своем этапе служения, он отказывается. Он говорит: «Господи, как же я так могу, я ведь плохо говорю!» Но потом когда на горе Синай, он не просто отказывается, а он становится как бы с Богом заодно. Он говорит: «Вот народ, которому Ты дал скрижали, они себе тельца отлили золотого». То есть он уже относится к народу по-другому.
И все-таки вот это восхождение, предельное восхождение человека на эту гору бытия, на которой он, во-первых, один, а во-вторых, он как бы он отвечает за все человечество. И ответственность, и его какое-то очень важное служение при этом. Страх и трепет, и ужас. Он стоит перед Богом за все человечество. Вот это вот предельная точка высоты человеческого духа, предельная точка стояния личности, когда всё, что могло бы обеспечить этой личности поддержку: укорененность в традиции, укорененность в культуре, ощущение того, что за ним стоят отцы – этого ничего нет, он лишается всего. Для меня это всегда высочайшие символы личности человека.
Потому что — что такое, с Христианской точки зрения, личность человека? Это образ и подобие Бога. Что значит быть подобным Богу?
Значит быть одному, единственному, уникальному, не имеющему себе никаких аналогов. Человека обычно это повергает в ужас, потому что он чувствует себя одним, одиноким. А такую личность, как Авраам и Моисей, это возносит, потому что они обладают внутренним ресурсом для того, чтобы в этом предельном и чрезвычайно трудном и трагичном бытии, не только удержаться, но еще и сохранить этот смысл, который дает ему Господь и передать потом людям.
То есть они, по сути дела, с одной стороны — изгои, они — асоциальные фигуры. Но в то же время они становятся потом для всего рода-племени, для всего социума источниками смыслов дальнейшего мирового развития. Потому что то, что Моисей дал народу своему, по сути дела стало для современной половины человечества, основными векторами культурного, духовного развития. Заповеди Моисея легли в основу всей нашей культуры. То есть он стал действительно отцом цивилизации.
Так, как Будда стал отцом цивилизации для Азии и Юго-Восточной Азии, так и Моисей становится основой цивилизации иудео-христианской.
Но это получилось потому, что он поднялся выше всех, оторвался от всего.
Я думаю, что суть личности заключается именно в том, что каждый восходит на свою вершину, отрываясь от того, чему его учили, отрываясь от опыта отцов и прадедов, но сначала впитав, и пройдя опыт отцов и прадедов – вобрав. То, что они взяли в себя от всего рода своего, но они еще выше взошли. И этот подъем, этот предельный подъем может быть совершен личностью. Никогда социумом, никогда группой. А только лично. Потому что на этой высоте нет группы, нет поддержки. В этом заключается трагичность личности.

Библиодрама как психодрама

Виктор Семенов: Что из психодраматических техник Вы оставили бы обязательно для следующей группы? Какие психодраматические построения Вам показались важными в построении всего этого процесса? Обмен ролями? Социодрама? Ролевая игра? Ролевое проигрывание? Своими словами – я потом могу их облечь в психодраматическую терминологию.

Отец Андрей: Мне кажется всё, что мы проигрывали – все интересно и все имеет свой смысл.
Интересно, конечно, само по себе проигрывание — раз. Очень интересны для меня были обсуждения самой Библиодрамы, как метода…

Виктор Семенов: с двумя стульями, да? Когда задавая вопрос, можно было попытаться самому на него ответить, либо подключать участников группы.

Отец Андрей: с двумя стульями, да. Да, вот это вот очень интересно, потому что это было очень важно. И я думаю, что каждая новая группа в Библиодраме такие вопросы будет задавать. Это очень интересный метод.
Очень интересна была карта, которую мы в конце составили из воспоминаний, из эмоций – это очень наглядная замечательная вещь.
Ну, вот то, что мы не сделали, тоже интересно – карта внутренних ролей. Ну, еще что-то мы не сделали.

Виктор Семенов: Мы еще намечали некий путь одного из персонажей с тем, чтобы можно было разным участникам играть в разные времена одного и того же героя.

Отец Андрей: Я думаю, что у нас впереди огромное поприще! Потому что и Библия дает бесконечные сюжеты, и психодрама позволяет один и тот же сюжет по-разному проигрывать многократно, в зависимости от величины группы, в зависимости от жажды и желания.

Виктор Семенов: Ну, в продолжение этого вопроса, какие вопросы Вы бы задавали в шеринге, чтобы связать с темой Библейских историй. Потому что мы давали достаточно свободно, а можно же задавать некоторые вопросы – про что подумать, о чем задуматься.

Отец Андрей: Я думаю, что эти вопросы все-таки будут связаны с конкретным сюжетом. Вот очень интересный вопрос, когда мы разыгрывали праздник освящения Храма – и возник вопрос о жертвоприношении агнца, то есть ягненка. И этот вопрос диктовал определенные отношения. Что для Вас была жертва, приносимая в Храм? Как вы представляли себе этот свой дар Богу: как свой подарок или как налог, как обязанность? Это был Ваш свободный выбор или это была обязанность?
А встреча Марии с Елизаветой, вопрос: каково было отношение тех, кто разыгрывал эти роли к тому, что Вы знаете о судьбе своих сыновей, трагической судьбе. И это, как сказал Семеон, не на счастье дано Вам, а «тебе самой оружие пройдет сердце» – то есть будет рана, будет боль страшная. К тому же каково женщине принимать на себя страшное трагическое предназначение – не просто быть матерью – Матерью быть с величайшим предназначением? Каково вообще говоря отношение к ответственности, каково отношение к своей роли в этом мире? То есть вопросы, которые выводили бы эти сюжеты из конкретного семейно-психологического уровня на уровень исторический. То есть вопросы, которые бы совершали этот подъем.

Виктор Семенов: А вот после посещение Хеврона, где мы с удовольствием увидели дуб, под которым была встреча Авраама с путниками, со странниками.
Усмешка, улыбка его жены…

Отец Андрей: Но мне кажется, что это как раз по-человечески понятнее. По-человечески усмешка, ухмылка жены вполне понятна.
А вот удивительная встреча Авраама с этими путниками. Ведь он обращается к Богу. А видит перед собой путников. Он их угощает – они едят. Они едят, как люди. Они едят хлеб, они едят ягненка, они пьют воду, им омывают ноги. Он говорит с людьми, а обращается к Богу. Вот это поразительная способность Авраама, может быть дар, может быть благодать, которой Авраам сподобился трансцендировать свое бытие. Вот я сейчас за столом сижу с гостями, на самом деле я предстаю перед Богом в каких-то заоблачных высях.

Виктор Семенов: Какие вопросы Вы бы задали участникам?

Отец Андрей: Вопросы, которые бы вырывали участника из бытового слоя, из реального слоя в какой-то надмирный.

Виктор Семенов: Например?

Отец Андрей: Например, Вы принимали трех гостей. Кто они для Вас были?
Или из текста Библии Вы знаете, что Авраам говорил с Богом, но Вы Бога не видели. Что Вам помогало помнить о том, что Вы обращаетесь к Богу, а что Вам мешало помнить о том, что Вы обращаетесь к Богу? Авраам обращался к Богу с просьбой (по тексту следующего эпизода, который мы не разыгрывали) и упрашивал Его о том, чтобы Бог пощадил праведников, хотя бы которых будет 40 или 10. С одной стороны, величайшее дерзновение, с другой стороны, его благоговение перед Богом. Что бы Вам помогало выступить в защиту этих людей, которых Бог решил наказать? Что бы Вам хотелось больше – благоговеть перед Богом или просить его, вопрошать, умолять?
Какие-то вот такие вопросы.

Виктор Семенов: Хорошо. Нужен ли процесс-анализ после того, как мы провели всё это. Если нужен, что, на Ваш взгляд, следует включить особенного в этот процесс-анализ.
Потому что процесс-анализ в психодраме (разные виды существуют), он достаточно структурирован – как Вы думаете, в чем особенность процесс анализа может быть в Библиодраме? Та же динамика ролей, о которых Вы говорите, это традиционная достаточно вещь…

Отец Андрей: Меня беспокоит больше всего тот самый уровень, что ведущие смысловые конструкции Библии осознаны участниками не были. Тот уровень, на котором они проигрывали роли, он не соответствовал, он не был адекватен тем смыслам, которые были в Библии. То есть участники свои смыслы конструировали, и проигрывали их настолько, насколько они понимают. То есть сюжет был разыгран участниками, исходя из собственных смыслов, а не из Библейских. И мне кажется, важно было бы выделить через анализ, почему так сложилось, и как можно было бы «сложить» по-другому. Ваши предложения быть внутренним голосом героя, таким образом вводя его в роль, мне показался в этом смысле очень важным и перспективным.
Потому что вот это мне было досадно, что мы по сути дела разыгрывали некий сюжет, который имел отношении к Библии очень условное.

Виктор Семенов: Разогревы в Библиодраме? Как на Ваш взгляд?

Отец Андрей: В такой группе, которая каждый день вместе, и которая приезжает с экскурсии уже разогретая, здесь разогревы минимальные. И роль разогрева выполнял обмен впечатлениями, потому что уже никакого разогрева не надо было. А вот в Москве, да, конечно, это нужно. Мне было важно, чтобы эти разогревы носили более близкий к Библии характер: может быть историко-культурный, может быть историко-бытовой какой-нибудь, такой вводящий в роль.

Виктор Семенов: то есть больше тематический разогрев, чем какие-либо другие. То, что мы с Вами делаем социодраматический разогрев – он в Москве, связанный с темами…

Отец Андрей: Мы делали тему аксиологическую. А я бы взял тему сюжетную.

Виктор Семенов: Хорошо. Спасибо!

Отец Андрей: Хорошо. Тогда мои вопросы.
Вопросы эти продиктованы не только мною, но и некоторыми участниками, которые их мне задавали.
Я понимаю, что следующий вопрос к нам обоим, но вот с Вашей точки зрения, не богохульство ли играть роли святых – героев Библейских повествований?

Виктор Семенов: Вы же сами говорили о том, что человек, читая Библию, так или иначе ставит себя на место тех или иных героев.
Если это возможно в сознании человека, почему это невозможно в драме? Он волей-неволей это делает.

Отец Андрей: Но это не единственное ведь оправдание.

Виктор Семенов: Если раскрыть «богохульство» – это что?

Отец Андрей: Хула на Бога. Например, богохульством можно считать снижение того духовного уровня, сведение священного к профанному.
Богохульство, например, — это играть Бога своими человеческими мерками, разыгрывать или от лица Бога выступать и говорить свои смыслы, транслировать как Божественные. Это богохульство.

Виктор Семенов: По-моему мы установили определенные ограничения в нашей работе.

Отец Андрей: Достаточно ли этих ограничений?

Виктор Семенов: Не знаю. На мой взгляд, пока достаточно. Нет никаких сигналов, которые говорили бы о том, что это происходит, я имею в виду богохульство. Наоборот!

Отец Андрей: К каким сигналам Вы бы присмотрелись, прислушались?

Виктор Семенов: Пренебрежение. Ирония. Юмор. Критика.
Мы же установили правила уважительного отношения к Библии. Если это правило нарушается в каких-то действиях, тогда, на мой взгляд, не совсем корректно. Пока эти правила не нарушались ни кем из тех, кто участвовал. Ведь участвовали не только верующие люди.

Отец Андрей: Эти правила же мы можем изменять.

Виктор Семенов: Можем, конечно.

Отец Андрей: Мы же можем их ужесточить.

Виктор Семенов: Ну, можем….

Отец Андрей: Имеет ли это смысл?

Виктор Семенов: По крайне мере, по откликам наших участников, этого никогда не происходило. И в данном случае, Вы – человек, который может заметить это более чутко, чем все остальные.

Отец Андрей: Для меня этот вопрос остается открытым. Я могу критично отнестись к своей позиции: сказать, что да, я – психолог, и я включился в эту работу, моя критичность здесь снижена. А если бы на это посмотрел мой коллега с более суровым взглядом, с более требовательным взглядом, может быть, он оценил бы это по-другому. И я должен это допустить, что такой подход возможен. Во всяком случае в нашей работе, каким-то образом это должно или может обсуждаться.

Виктор Семенов: Я думаю, что даже в случае, если обратиться к вашим коллегам — священнослужителям, то наверняка будет часть людей, которые скажут что это богохульство, часть людей скажут, что здесь нет никакого богохульства.

Отец Андрей: Думаю, да….

Виктор Семенов: Это нормальная совершенно ситуация.

Отец Андрей: Самый сложный вопрос, на мой взгляд: что такое роль в Библиодраме? Это актерство? Это фантазия? Это проекция? Что такое роль?

Виктор Семенов: Роль в психодраме?

Отец Андрей: ну, стало быть, и в Библиодраме…

Виктор Семенов: что Вы имеете в виду конкретно?
Потому что существует определенная теория ролей Морено. Он считал, что все развитие личности происходит за счет того, что люди играют роли в этой жизни. И роль — это некий объект психотерапевтического воздействия в психодраме. Потому что люди, по Морено, это его взгляд, сначала играют роли, и затем часть этой роли становится его личным приобретением, и она становится осознанной, и он начинает осознанно ее играть, исходя из тех норм и правил, которые ему заданы в обществе. С другой стороны, он вносит туда индивидуальность, свою собственную индивидуальность, в разыгрывание этой роли. Кроме того, эта индивидуальность диктуется его психофизиологическим статусом.
Поэтому роль в психодраме — это то, что позволяет человеку познать себя, и в жизни тоже. Поэтому в Библиодраме участники группы, разыгрывая различные роли, находясь в этой роли, в большей степени осознают пространство этой роли. Что имеется в виду под пространством? Это способ поведение, способ вИдения мира скорее. И через эту роль он начинает видеть этот мир несколько другими глазами. Когда он видит эту роль, себя, ситуацию другими глазами, он обогащается новым взглядом, он расширяет свое пространство вИдения. Как кругозор он расширяет за счет этой роли.
Когда он возвращается к себе – у нас существует процедура деролинга, которая позволяет человека не оставлять в той роли, которую он играет, после того, как он снял эту роль, мы понимаем, что у него есть возможность уже и на мир смотреть этими глазами.

Отец Андрей: Но вот что происходит с человеком, который играл роль, скажем, Иоанна Предтечи. Вот он эту роль снял, и что происходит с ним дальше?

Виктор Семенов: На этот вопрос я Вам не отвечу, что с ним происходит дальше. Надо спросить у этого человека. Потому что каждый раз я не могу предсказать, какие изменения происходят в человеке после того, как он играет те или иные роли.

Отец Андрей: Что может произойти с остатками этой роли, с тем, что он из этой роли взял? Я имею в виде здесь скорее фактического, чем проективного.

Виктор Семенов: Не знаю. Каждый берет что-то свое. Это индивидуально.
Настолько индивидуально, что предсказать невозможно. И, скорее всего, по прошествии времени, так же как Вы сказали сегодня о том, что это зерна, которые посеяны в душе человека. И эти зерна могут дать плоды в какой-то период, момент его жизни, которые каким-то образом связаны с этой ролью.

Отец Андрей: То, что я представляю себя как участника в роли некоего героя – что это означает? Я становлюсь им? Я идентифицирую себя с ним? Я приписываю себе его качества, его свойства? Что это такое?

Виктор Семенов: По крайней мере, стараться войти в эту роль – это значит действительно попробовать пожить с этими качествами. Как будто я ими обладаю, этими качествами. «Как будто» — вот это важная часть опыта, который получает человек.
Это не значит, что он будет обязательно это воспроизводить в своей жизни. В этом «как будто» он с ними соприкоснулся, значит, он открыл в себе какие-то качества, которые ранее были для него закрыты или находились в латентном периоде, или вообще отсутствовали. Ну, отсутствовали вряд ли. Скорее они находились в латентном состоянии – если чего нет, того и нет. А это, значит, было, раз выросло, раз он мог это воспроизвести.
Морено понимал человека, как совокупность кластеров ролей, которые он играет в жизни. Кластеры – это некие вселенные. Ну, даже не вселенная, а лучше сказать, солнечная система. Солнце – определяющая роль. В центре этой солнечной системы находится, например, роль отца. И человек играет, и у него определенные планеты – это качества этой роли. Добрый отец, обучающий, наказывающий и так далее. Все это планеты. Есть роль профессионала. Это другая солнечная система.
И если появляется новая солнечная система, то эта новая солнечная система в системе других солнечных систем начинает влиять. Происходит радиация тех процессов, которые происходят в этой солнечной системе, на другие.
И обогащаются те качества, которые он играл в этой солнечной системе, обогащают другие солнечные системы этими же качествами, которые он приобрел здесь. Поэтому, безусловно, это может касаться всей личности человека, всей его духовной части и каких-то нормативных поведений в различных ситуациях.

Отец Андрей: Нередко мальчишки во дворе разыгрывают сцены из каких-то кинофильмов: «я буду Сталлоне, я буду Шварценеггером…»
Нередко дамы в своей жизни играют какие-то романтические роли из увиденных в юности кинофильмов или из прочитанных ими любовных романов. И не могут никак отказаться от этих ролей романтических, которые они как-то себе усвоили. Может ли быть такая опасность в Библиодраме?

Виктор Семенов: В Библиодраме это не опасность. Это как раз есть такое понимание стереотипных ролей. Когда человек привык играть стереотипные роли. Как себя ведут модели поведения, которые транслируются через СМИ либо через книги, такого низкого качества. Некоторые принимают эту модель. Ну, например, кукла Барби – типичный пример того, как целое поколение выросло на этой кукле Барби. Они соответствующим образом свой мир устраивали: это дом, красивый атлетично сложенный жених, машина определенного типа, ну и так далее.
Безусловно, есть часть людей, которая подвержена такому построению жизни. Но тогда, когда он сталкивается в Библиодраме с разными ролями, то он как раз начинает оценивать эту роль с высоты тех ценностных оснований, которая эта роль дает, и он может посмотреть на себя со стороны – как он выглядит с точки зрения смысла жизни. Ведь можно жизнь прожить, как Барби, следуя инструкции. А можно эту жизнь построить так, как ты хочешь, и найти себя в этом процессе и реализовать те качества, те способности, которые у тебя есть. И я думаю, что как раз Библиодрама позволяет увидеть эти способности, раскрыть их шире, чем даже в обычных психодрамах. Почему? Потому что здесь происходит связь с архетипами, которые имеют ценностное основание. Они пронизывают все наше существование и все те роли, которые мы играем в жизни.
Поэтому лучше понять роль отца, с точки зрения того, какую ответственность эта роль несет. Матери. Семейные отношения — построение между мужем и женой, и так далее, и так далее, и так далее.

Отец Андрей: Правильно ли я понимаю, что психодрама позволяет впервые человеку увидеть роли, которые он в жизни играет и посмотреть на них аналитическим способом, то есть впервые осознать свои роли, посмотреть на них извне, оценить их и как-то иным образом их смоделировать, сгенерировать?

Виктор Семенов: Да, конечно. То есть это помогает человеку увидеть те роли, которые он играет в жизни, разными глазами. Участники группы помогают ему это сделать. Они помогают ему и расширить свой ролевой репертуар. Причем ведь все это происходит в безопасной атмосфере – такого доверия и тепла. Или я бы сказал не тепла и доверия, а «теле».
«Теле» – это взаимное принятие друг друга, потому что вся работа в психодраме, и в Библиодраме — это создание особой атмосферы доверия, которая позволяет человеку не бояться раскрывать себя, говорить не только о себе, но и про свое отношение к тому, что происходит вокруг него, что достаточно редко удается сделать в реальной жизни. И научиться той форме взаимодействия, которая будет ему полезна в его реальной жизни. Расширение этого ролевого репертуара позволяет человеку быть более спонтанным и творческим, то к чему стремится вообще психодрама. А в Библиодраме то же самое. Основная цель, она остается.

Отец Андрей: Какова роль сюжета? Роль героя Библии в душе участника? Вот есть определенный сюжет, та же битва Давида с Голиафом ,что она позволяет участнику понять? Или сюжет здесь совершенно безразличен?

Виктор Семенов: Каждый сюжет несет в себе определенный смысл, мы об этом говорили с Вами. И увидеть ситуацию осмысленно, отрефлексировать – я думаю, что это. Ведь какой смысл Давида и Голиафа? Мы с Вами говорили о том, что ведь этот внешний атлетический облик людей привлекателен, естественно привлекателен. Но есть какие-то другие основания увидеть человеческие качества, не только внешние, но и внутренние. Я думаю, что это как раз и является очень важным в сюжетах Библейских. Увидеть внутреннюю сущность героя.

Отец Андрей: То есть Библейский сюжет помогает именно внутреннюю сущность увидеть?

Виктор Семенов: я думаю, что да. Конечно. Естественно. Это значит лучшее понимание сущности, и своей собственно сущности.

Отец Андрей: Что, сюжеты Библии такие особенные?

Виктор Семенов: Ну, конечно особенные!

Отец Андрей: Чем они отличаются от вестернов или каких-то блокбастеров?

Виктор Семенов: Проверкой жизни! Они живут уже сколько лет! А вестерны — это мода. Конечно, можно следовать моде…

Отец Андрей: То есть вестерны — это стереотипные роли, о которых Вы говорили.

Виктор Семенов: Конечно! Естественно! Вы можете увидеть в этих вестернах белого и черного героя. Белый всегда в белом, черный всегда в черном. Это как в фотографиях, раньше были разные контуры, и Вы могли стать горцем, Вы могли стать космонавтом, вставив туда свое лицо. В вестернах то же самое происходит. Такая фотография, и всё. А что за этой фотографией, дает возможность как раз увидеть этот Библейский сюжет.
Что составляет сущность людей, человека? Проникнуть в это. И понять, что ты можешь то же самое сделать с самим собой и увеличить глубину проникновения в себя.

Отец Андрей: Значит ли что вся человеческая жизнь – это выбор ролей?

Виктор Семенов: По Морено, да.

Отец Андрей: Видимо, сейчас такая точка зрения неудовлетворительна.

Виктор Семенов: Так или иначе, в каждой конкретной ситуации мы играем какую-то роль. Вы – интервьюер. Я – интервьюируемый. Одновременно мы находимся здесь в гостинице, соответственно мы одновременно играем роль ее посетителей.

Отец Андрей: Это напоминает мне постконформистов, которые говорят: «Весь мир — это просто текст». У такой позиции нет критической возможности взглянуть на ситуацию. Если поведение человека — всегда какая-то роль, тогда нет возможности говорить о сущности, потому что всё есть роль. И внутренние планы есть роль. И трансцендирование есть тоже роль. И социальное поведение тоже роль. Тогда бесполезно говорить о сути личности, ее просто нет.

Виктор Семенов: Ну, Слава Богу, что нет единой теории личности. Мы же на личность смотрим с разных сторон.

Отец Андрей: Это приводит к определенному психологическому вакууму, когда психология не может ничего сказать о личности по сути. То есть не может концептуально сказать, что такое личность, или кто такой личность. Это мне кажется, печальный факт.

Виктор Семенов: Можно его назвать печальным, а можно…мы же говорим про тайну. Вот это тайна. К этой тайне можно так отнестись. Потому что если мы раскроем секрет личности, то не исключено, что у нас с Вами тайна появится в виде генетического, с точки зрения личности, моделирования. Не дай Бог, в данном случае.

Отец Андрей: Хорошо. А какой смысл участия группы для личности каждого участника? Какую роль играет группа?

Виктор Семенов: Человек может увидеть себя глазами участников группы, получить великолепную возможность на себя посмотреть этими глазами. Почему? Потому что каждый раз группа дает некоторую обратную связь на происходящее. Группа создает ту атмосферу, в которой есть возможность для самораскрытия. Группа создает возможность включенности, разбора конфликтов. И группа в данном случае позволяет почувствовать безопасность, эту безопасность создать в самом себе. Но в пределе…

Отец Андрей: Значит ли это, что участник группы создает для меня бОльшие возможности, чем я сам в себе имею, то есть группа расширяет мое сознание?

Виктор Семенов: Да, безусловно. Либо Вы находитесь в ситуации, когда Вам дает обратную связь только терапевт, либо получается многообразие мнений: мужчин, женщин, разного возраста, разного статуса. И Вы себя видите в неком….Вас фотографируют с разных сторон разными фотоаппаратами и показывают: «Я тебя увидел таким. Я тебя увидел таким. А я тебя таким. А вот здесь ты мне понравился. А вот здесь не понравился…»

Отец Андрей: Есть ли в Библиодраме манипулирование сознанием участника? Видимо это вопрос вообще к психодраме, есть ли тут именно манипулирование? Ведущий может ли манипулировать чувствами, мыслями, состояниями участника?

Виктор Семенов: Ну, не имеет права. Просто не имеет права. Не имеет права в связи с определенным способом построением психодрамы. Либо это психодрама, либо это манипулирование. Это две разные вещи. Манипулирование – это использование человека в своих собственных целях. Тогда, когда эта цель неизвестна человеку, с помощью которого это манипулирование осуществляется.
А здесь как раз все достаточно прозрачно и ясно: четко поставлены цели, предложены определенные методы, и участник группы может участвовать в этом, а может не участвовать в этом – это его право. И это право очень важное. И люди могут отказываться от каких-то моментов, которые по какой-либо причине вызывают у них дискомфорт. И ведущий всегда с уважением относится к этому процессу, потому что он с большим уважением относится к самому человеку и принимает его безусловно. И сама идея «я — ты» она важна не только в отношении построения психодрамы, а в отношении построения взаимодействия ведущего и протагониста, и группы. Потому что ведущий всегда взаимодействует с протагонистом и с группой. Поэтому, на мой взгляд, если речь идет о манипулировании, то тогда это относится к манипулированию самим собой.
А так как в ходе обучения психодраме достаточно хорошо прорабатывается сама личность ведущего, и определенные законы построения психодрамы принимаются, и один из основных законов – это не навредить. Это не только к психодраме относится, это относится вообще к психотерапии.
Является ли психотерапия манипулированием сознанием своих клиентов?
Нет, наверное. Наверняка. Почему наверняка? Потому что различные школы психотерапии существуют достаточно давно, и там где есть опасность манипулирования, эти школы просто не выживают.

Отец Андрей: Например?

Виктор Семенов: Например, Чумак. Манипулирование. Хотя имеются элементы психотерапии, но это манипулирование сознанием людей. Как пример.
Поэтому я могу определенно ответить на этот вопрос, что манипулирования сознанием участников группы здесь безусловно нет.

Отец Андрей: Хорошо. Спасибо.
Как бы продолжение этого вопроса. Одна участница сказала, что у нее ощущение, что она — марионетка. Почему у нее могло возникнуть такое ощущение, как Вы думаете?

Виктор Семенов: Мне нужна некая конкретика. Скорее всего, это некая проекция на жизненную ситуацию, которая близка этому человеку. Она спроецировала, что она близка той, в которой она оказалась марионеткой. И здесь какие-то для нее известные особенности, тонкости могли подсказать ей, что и здесь это то же. Скорее всего это проецирование. И здесь в этом конкретном случае нужно разбираться. Можно было бы разобрать этот случай для того, чтобы помочь этому человеку не быть марионеткой в подобных ситуациях, где она видит свою зависимость от тех или иных жизненных обстоятельств.

Отец Андрей: То есть, например, когда ее подгруппа включается в сюжет, она не может отказаться и чувствует себя в этот момент марионеткой.

Виктор Семенов: Почему? Она может отказаться!

Отец Андрей: Она НЕ может отказаться. Это и делает ее марионеткой.

Виктор Семенов: Она могла сказать про это группе. Ведь группа не заставляла ее это делать. В конце концов, группа всегда находит некий консенсус. Он может быть связан с тем, что человек принимает мнение большинства, или он отстаивает свою точку зрения и предлагает группе найти либо какой-то промежуточный вариант, либо отстояв свою точку зрения, все-таки представит тот вариант, который этот человек видит.
И тогда он не будет марионеткой, а он даст возможность группе увидеть ситуацию его глазами.

Отец Андрей: Может ли ведущий защитить такого новичка-участника психодрамы/ Библиодрамы, когда он, этот новичок, испытывает давление группы, которая говорит: «Да нет, давай! У тебя получится….».

Виктор Семенов: Может вместе с группой помочь этому человеку.
Если он выскажет свое согласие

Отец Андрей: Может он отстаивать его независимость и тем самым защитить его от этого давления?

Виктор Семенов: Я и группа? В данном случае психодраматист или ведущий не занимает позиции одного из участников группы. Он старается помочь этому человеку разрешить свою тему в этой группе, с помощью группы. Поэтому здесь не отстаивание позиции того или иного, кто прав, кто виноват.
И ты прав, и ты прав.

Отец Андрей: Позиция, например, отказа.

Виктор Семенов: Имеет право отказаться.

Отец Андрей: Имеет право. То есть в данном случае он может поддержать: «Вы имеете право отказаться».

Виктор Семенов: да, каждый участник может отказаться от участия, от исполнения какой-либо роли.

Отец Андрей: Или, например, протагонист говорит, что я могу дальше говорить только в определенных условиях…и в этом случае ведущий его поддерживает.

Виктор Семенов: Он создает те условия с помощью группы, которые наиболее комфортны, безопасны для этого участника группы, для протагониста.
Участник группы, который говорит о том, что он почувствовал себя марионеткой. Можно было бы посмотреть эту ситуацию, дать возможность увидеть эту ситуацию со стороны и найти более конструктивный способ решения, не внедряясь в какую-то личную проблему. Просто здесь и сейчас разрешить эту тему. Это может помочь этому человеку понимать и другие жизненные ситуации, в которых он оказывается. Не обязательно раскручивать тему происхождения именно такого поведения, вызывая чувство неудовлетворения.
Если этот человек выскажет свое недовольство в группе, то я думаю, что директор всегда сможет найти возможность помочь группе и этому человеку справиться с этой ситуацией. Она же конфликтна! Это разрешение конфликта между «я» и группой. А если это конфликт между «я» и группой, существуют способы разрешения этих ситуаций здесь и сейчас в самой группе. И они всегда очень полезны для участников группы и для этого человека.
Почему? Потому что участники группы видят, что любую конфликтную ситуацию можно разрешить, найти способ ее разрешения, а для участников группы – найти более адекватный способ реагирования в аналогичных ситуациях и принять себя и группу. И получить обратную связь кстати, как группа реагирует на его поведение в таких ситуациях. Тоже очень полезно. Тем самым ситуация для него становится многогранной. Он может ее увидеть разными глазами и для себя принять какое-то важное решение, как вести себя в подобных ситуациях. Либо снять часть вины. Ведь человек оказывается жертвой, а группа становится неким агрессором. Вероятно в этом треугольнике власти, где всегда есть агрессор, всегда есть жертва, есть защитник. И ведущий никогда не будет выступать в роли защитника.

Отец Андрей: Но он вообще ни в какой роли не может выступать!

Виктор Семенов: Он выступает в роли посредника.

Отец Андрей: Ни в одной роли из этого треугольника.

Виктор Семенов: В этом треугольнике да, безусловно. Но он выступает в роли посредника в этом треугольнике. Почему в этом треугольнике? Потому что он трансформируется в треугольник ученик-учитель-посредник.
И тогда участник, который чувствует себя марионеткой, сможет стать учеником в этой ситуации через директорскую роль посредника.
А группа выступит учителем для него, и в этом будет процесс обучения, личностного роста, чего угодно.

Что получают участники Библиодрамы

Виктор Семенов: Что дает встреча с библейскими персонажами обычным людям? Что они получают?

Отец Андрей: Да, что они получают не только непосредственные впечатления и образы, они получают и некие семена смысла.

Виктор Семенов: Семена смысла… Не обязательно, что они получают какой-то эффект сразу после участия в группе. А он может быть такой пролонгированный…

Отец Андрей: Да, он отсроченный. Но, важно понять, что этот смысл может стать актуальным и осознанным в самые разные моменты их жизни – не тогда, когда они думают, или когда ищут, или когда мы хотим, как ведущие, а тогда, когда некая почва в душе их сознания будет готова к этому.
То есть в Библиодраме они участвуют на разных уровнях личностного развития. Но все они получают тот или иной смысл, те или иные семена, проживая эти образы, проживая эти смыслы. Эти смысла входят в их плоть и кровь. Но развиваются они как актуальные и начинают помогать им жить в разные непредсказуемые времена и сроки.

Виктор Семенов: Это важно знать участникам еще до того, как они начали участвовать во встречах для того, чтобы они понимали, что мгновенный эффект получить сложно.

Отец Андрей: мгновенный тоже есть.

Виктор Семенов: Он есть….да…

Отец Андрей: Я бы сказал, что мгновенный — это прежде всего познавательный, просветительский. Но может быть как сказал один участник — это встреча. Вообще идея встречи очень важна, потому что в паломничестве она есть. Она явным образом присутствует эта встреча. Но как она происходит никто не знает. Интересно, что некоторые участники у нас говорили очень важную вещь – что вечерние наши Библиодрамы помогали им классифицировать, как-то реконструировать и оптимизировать все впечатления, полученные в течение всего дня…

Виктор Семенов: утилизировать…

Отец Андрей: слово такое «утилизировать» – оно очень пугает.

Виктор Семенов: ага…

Отец Андрей: Утилизировать в смысле канализировать/ избавиться. Но в каком-то смысле да.

Виктор Семенов: В смысле присвоения.

Отец Андрей: Да. И использования.

Виктор Семенов: Хорошо. Как вы думаете, кому показана и кому не показана Библиодрама? Есть ли ограничения?

Отец Андрей: Я думаю, что да. Она не показана тем людям, которые вообще относятся к психологии с подозрением и даже опасаются вообще прикосновения психологии к их жизни, к их духовной жизни, к их личной жизни. К тому же, я думаю, что людям, у которых есть проблемы с абстрактным мышлением, Библиодрама противопоказана. Понятно, что при шизофрении это просто-напросто может не получиться. Я думаю, вообще ограничение – некоторый уровень психического здоровья, но как его определить, не знаю. Это важно, потому что при каких-то осложнениях может быть неуправляемая реакция.
Противопоказана также тем, кто из чувства благоговения, религиозного благоговения не допускает никакого прочтения Библии кроме как церковного, или синагогального, или какого-то строго богослужебного. Люди, которые не допускают такого учебного отношения к тексту и учебно-драматического отношения к тексту, им, конечно, это противопоказано. Но те люди, которые были на Рождественских праздниках, где дети и взрослые разыгрывали Рождественский вертеп или колядки в костюмах представляли, я думаю, что им понятна будет Библиодрама.

Отец Андрей: Теперь мои вопросы. Я их набирал непоследовательно, поэтому, может быть, они немножко не продуманы с точки зрения логики.
Возможет ли вред духовный или психологический для участников Библиодрамы?

Виктор Семенов: Вред? Нет, конечно. Любая психотерапия построена на принципе «не навреди». И тот или иной способ работы направлен на то, что не создавать таких ситуаций, в которых мог быть нанесен вред людям, участвующим в этих событиях.

Отец Андрей: Если Библиодраму разыгрывает руководитель, который не очень хорошо обучен искусству психотерапии и уж тем более искусству психодрамы?

Виктор Семенов: Скорее всего, у него просто нет сертификата…

Отец Андрей: А если есть у него сертификат? Ведь бумага ничего еще не означает.

Виктор Семенов: Тогда ответственность тех людей, которые его готовили.

Отец Андрей: я сейчас не про ответственность. Может он причинить вред участникам?

Виктор Семенов: Вы знаете естественно, что атомная энергия может быть использована в мирных целях и в военных целях. В чьи руки они попадут, эти средства… Обычно при подготовке психодраматерапевтов проходит достаточно длительное время для того, чтобы понять, способен человек нанести вред или нет. По крайней мере, в моей практике такого не было. И в практике психодраматиста, и в практике человека, который готовит людей к этой сложной ответственной работе.

Отец Андрей: Спасибо.
Какова опасность эмоциональных реакций участников для их жизни? Тех реакций, которые возникают у них или в момент Библиодрамы, или после Библиодрамы?

Виктор Семенов: Ну, обычно следишь за эмоциональным состоянием участников группы и своим состоянием. Ведущий, безусловно, эмоционально включен в работу группы. Только своим видом он не показывает этого, потому что он должен сохранять некоторое равновесие во всем этом процессе. Безусловно, слезы вызывают ответную реакцию. Безусловно. Но слезы, они нормальны, естественны в ходе проигрывания.

Отец Андрей: ну, гнев тоже естественен.

Виктор Семенов: и гнев тоже естественен, конечно. Эти эмоциональные реакции они, на мой взгляд, дают возможность человеку выразить какие-то чувства, которые подавлены. Раз они имеют выход теперь, то скорее всего они были подавлены в какой-то момент. С уважением отнестись к этому, дать возможность выразить. Если это выходит за рамки ситуации, то есть приемы охлаждения или установления связи с реальностью группы. Чтобы помочь человеку лучше справиться с состоянием. Поэтому они всегда находятся под контролем ведущего, в том смысле, что если ведущий видит, что это деструктивно для участника группы и для группы, то он поможет и группе, и участнику группы с этим справиться.

Отец Андрей: Спасибо.

Библиодрама «in situ»

Виктор Семенов: Что для Вас, священника – Вы были в Иерусалиме, в других городах – сравните свой опыт, свое понимание того, что происходило в предыдущие посещения святых мест – и вот здесь добавилась Библиодрама…Есть какая-то разница? В чем особенность? В чем специфика? В чем открытие? Может, в чем какие-то негативные моменты?
Вы же приезжали руководителем группы паломников…

Отец Андрей: да, дважды.

Виктор Семенов: а сейчас вы приехали руководителем группы паломников и не только паломников…

Отец Андрей: да, дважды я был с группой здесь чисто в паломнических целях. И вот в этот раз как организатор группы и организатор Библиодрамы. И я должен сказать, что вот сейчас мне уже трудно отделаться от ощущения того, что ТАК, как Библиодрама помогает понять опыт, впечатления, эмоции, возникающие от встречи со святыми местами, так не удастся понять ни в каком паломничестве, даже с очень опытным преподавателем, потому что Библейское переживание, Библиодраматическое переживание, оно делает опыт проживания этой Встречи многояруснее, многообразнее, более глубоким, более психоло-гичным, более духовным, я бы даже сказал более сострадательным.
Виктор Семенов: А пример можете привести?

Отец Андрей: Да, конечно. Ну, вот пример сюжета, который мы разыгрывали в Москве и который мы разыгрывали здесь – это встреча Марии и Елизаветы. То как это открывается через Библиодраму — раскрываются мелочи, раскрываются семейно-родовые, домашние, бытовые подробности, особенности, которых конечно, в тексте нет, но которые за текстом угадываются. И когда это разыгрывание совмещается с впечатлением, которое было вот только что на том месте, где это происходило, возникает ощущение того, что ты как будто видишь ту картинку, видишь ее как бы объемную, чуть ли не запах слышишь, чувствуешь, то начинаешь понимать то, как это могло бы быть. А тогда тебе открывается и возможность объяснить, что стояло те только за словами, которые говорили друг другу Мария и Елизавета, но и паузами, которые между этими словами могли быть. Чем были заполнены месяцы их совместного пребывания, чем были заполнены их переживания, их состояния. Это можно предположить, этого нет в тексте, это является нашим Библиодраматическим домыслом. Но этот домысел сам по себе не является равнозначным тексту. И он не играет, этот домысел, какого-нибудь важного значения, который бы противопоставлялся тексту. Этот домысел есть средство для лучшего понимания этих героинь и того что с ними произошло. Без этого домысла картинка выглядит абстрактной, а с этим домыслом, который имеет социально-культурные, бытовые мелочи, картинка становится реалистичной. И этот реализм помогает многое понять в событии и в героях.

Виктор Семенов: То есть она создает некую атмосферу…

Отец Андрей: …она создает атмосферу, она создает контекст, она создает антураж, она создает реквизит, такую многомерную экспозицию.

Виктор Семенов: Создает ощущение психологической правды…

Отец Андрей: Да, да, да. Создает ощущение психологической правды. Поэтому я бы сказал, что теперь мне очень трудно представить себе, что я приеду сюда с группой и мы после дня проведенного в поездках по святым местам, по разным святыням, и мы не сядем это вечером обсуждать и даже разыгрывать, потому что будет пусто, будет не хватать.

Виктор Семенов: Мне очень понравилась эта фраза о том, что кто-то участников сказал: «посмотрел в старом городе Иерусалима туристические группы и подумал о том, что вот они вечером придут, разбегутся по номерам, и у них не будет Библиодрамы!

Отец Андрей: Это я сказал.

Виктор Семенов: Это Вы сказали, да? А мне показалось, что кто-то из участников….

Отец Андрей: Нет, я действительно стал думать, что это замечательное устройство, вот это обсуждение и разыгрывание того, что мы видели днем. Это настолько возвышает, повышает эффект, познавательный и паломнический эффект, что просто трудно представить – как без него!
Ведь две предыдущие группы у меня же были, но этого не было. И я видел, как людям не хватает этого, как им интересно поговорить, рассказать о своих мнениях, и может быть, даже в чем-то разобраться. Мы разбираемся.
Всякий Библейский сюжет донесен скупыми строчками, иногда просто одна строчка. А за этим ведь стоят тысячелетия, через которые вся бытовая и культурно-историческая атмосфера выветрилась. И для нас остался скелетик этого сюжета — только самое ценное дошло из этого сюжета. А Библиодрама позволяет нам вновь это всё развернуть, сделать это многообразным, сделать культурно-историческим и бытовым и увидеть, как это могло быть. Могло быть! Конечно, это не реконструкция.

Виктор Семенов: Ну, конечно…
Ревекка подошла к колодцу, набрала воды, напоила скот, напоила посланника. До тех пор, пока не увидишь этот колодец, там же не видно, что этот колодец — это было место встречи, традиционное место встречи. Пока не увидишь эту крышу, настил или как он называется, навес из соломы или из пальмовых ветвей. Пока не увидишь этот каменный колодец, пока не увидишь протертый веревкой обод этого колодца, тяжесть этого ведра – это же не обычное алюминиевое ведро…

Отец Андрей: …да, кожаное. Кожаный мешок….

Виктор Семенов: …кожаный мешок. Да, когда не проливается ни одна капля из него — специальное приспособление сделано, чтобы капли стекали туда. Пока не узнаешь, с каким трудом эта вода набиралась…

Отец Андрей: и сколько для верблюдов нужно воды…

Виктор Семенов: и сколько для верблюдов нужно воды! И какова ценность вообще всего этого процесса! Это же ритуал!

Отец Андрей: Почти священнодействие.

Виктор Семенов: Почти священнодействие.

Отец Андрей: Вода — символ жизни.

Виктор Семенов: А в этих строчках этого нет! А когда ты видишь это глазами, ты видишь, как Ревекка набирает воду…, как она пришла туда… Она же не сразу стала набирать эту воду. Наверняка, она там сидела некоторое время, отдыхала после пути…

Отец Андрей: конечно…
И вообще о чем она мечтала? О чем она думала? Ведь каждая девушка, она же готовила себя к какому-то женскому предназначению, встретить своего суженого, встретить суженого из своего племени, потому что такова была заповедь. Готовилась к этому своему суженому. Она думала о своем будущем женихе. Кто он будет. Как он ей встретится.

Виктор Семенов: Третий вопрос: Библиодрама в Москве (Вы сейчас начали про это говорить) и в Израиле, в Иерусалиме в частности, в чем особенности – есть что-то, что можно добавить к тому, что только что сказали?

Отец Андрей: Честно говоря, я не встретил того ожидаемого эффекта, который, как мне казалось в Москве, должен быть очень ярким. То есть я ожидал, что будет очень сильный эмоциональный посыл. Вот мы были на этом месте, вот мы пришли это разыгрывать, и неудержимая сила, которая должна была бы просто гнать: «ой, давайте я буду, ой давайте вот это разыграем, давайте вот это разыграем…». То есть давление сюжета, места, прикосновение к этому месту в буквальном смысле слова, оно должно было быть, по моим представлениям, очень сильным. Как мне показалось на сегодняшний день, этого не было. Я не знаю, почему. Может быть, я этого не увидел, может быть, оно было, я его не заметил. А может быть, его на самом деле не было.

Виктор Семенов: Надо спросить у участников группы…

Отец Андрей: Да, я думаю, что надо спросить у тех, кто и там, и там — кто и в Москве разыгрывал, и здесь разыгрывал, и принимал участие в этой Библиодраме. Но вот я сейчас вспоминаю свои ожидания и должен констатировать, что они не подтвердились. А может быть, подтвердились, но я пока этого не заметил. Не знаю…

Виктор Семенов: Хорошо.

Отец Андрей: Вот еще одно отличие, которое я заметил, что здесь, конечно, благодаря условиям самой группы: мы ежедневно погружены в сюжет, погружены в атмосферу, мы погружены в некую подлинность земли, воздуха, где это всё… и градус, тонус самой Библиодрамы, групповой вот этой силы, он конечно на порядок выше, чем в Москве. Здесь меньше нужно усилий, чтобы войти в роль. Здесь меньше нужно что-то рассказывать. Здесь люди, почерпнув материал из увиденного днем, сами непроизвольно воспроизводят ситуации и роли.

Виктор Семенов: Хорошо. Смотрите, вот вопрос, он и к Вам, и ко мне.. Дело вот в чем: экскурсии, места, где мы были… какова, на Ваш взгляд, логика построения всех этих встреч, которые были за эти 5 дней? Мы начали с обзорной экскурсии — мы вчера специально с Вами смотрели весь путь, который мы прошли…

Отец Андрей: …мы реконструировали.

Виктор Семенов: …реконструировали, да. Какова, на Ваш взгляд, логика? В чем смысл вот именно такого построения пути знакомства со святыми местами?

Отец Андрей: Я думаю, что она может быть очень разная.

Виктор Семенов: я понимаю, что она может быть разная. Но на Ваш взгляд, сложилась ли какая-то логическая конструкция в том построении, которое было в этой поездке?

Отец Андрей: Не знаю.

Виктор Семенов: Обзорная экскурсия, ворота, в которые вошел Иисус, затем Храм Воскресения, Голгофа.

Отец Андрей: Я думаю, что нет. Скажем, поездка в Вифлеем — Хеврон выпадает из этой логики, потому что это период совсем другой. Рождество Иисуса к Иерусалиму отношения не имело. Затем сюжет, связанный со Святыми Женщинами: с Марией, с Елизаветой, и с Иоанном Предтечей тоже не связаны были напрямую с Иерусалимом. Это сейчас это один город, а раньше это были разные селения.
А вот все сюжеты, которые связаны были с Иерусалимом – с Храмом, с крестными страданиями, с Библией, с городом, с Храмовой горой и со всеми окрестностями – вот это да, это действительно представляет собой некую логическую структуру, но сейчас я бы по-другому ее построил. Но я думаю, что она может быть построена самым многообразным образом.
Можно ее строить, исходя из изучения Библии, можно строить исходя из хронологии, можно строить исходя из какого-то нашего представления о психологических потребностях группы, например.
Мне была бы интересна та логика, которую мы вчера обсуждали – что интересно было бы посмотреть динамику ролей каждого участника изо дня в день, с первого по пятый день. Вот это очень интересная картина. Кстати она может быть реконструирована на ближайшей встрече. Я думаю, что каждый участник помнит, какие роли он играл, а может быть помочь ему с помощью группы восстановить это. И составить личную карту, ролевую карту – это было бы интересно. Вот эту логику я понимаю, она психологически значима.

Виктор Семенов: Ну, мы же выстраивали логику при построении первой Библиодрамы. Помните? Познание себя – мы с чего-то начинали, через что-то проходили, и в конце у нас была история Моисея, как высшая точка познания себя.

Отец Андрей: Да. Встреча с Богом. Да.

Виктор Семенов: Сейчас тоже в Москве проходит в определенной логике – построение семейных отношений. А здесь в Иерусалиме этого не произошло. Здесь логика еще обстоятельственная.

Отец Андрей: Да. Конечно. Но мне близка та точка зрения, которую высказал Игорь на первой встрече. Он сказал, что «я ищу встречу с Богом».

Виктор Семенов: А где она произойдет?

Отец Андрей: А для многих она состоялась. Мне кажется, это хорошая идея.

Отец Андрей: Как Вы почувствовали: то, что мы с вами узнали на экскурсиях, в паломничестве, из текста и в разыгрывании, — изменилось ли Ваше отношение к Библии как таковой?

Виктор Семенов: Она стала для меня живой Книгой. Становится живой Книгой. Не стала, а становится живой просто Книгой. Я могу ее видеть во всех обстоятельствах, которые тому времени соответствуют. Холмы, природа, пища, колодцы,- всё то, что сохранилось, я могу реконструировать, но уже эта реконструкция уже будет на какой-то основе, на каком-то фундаменте. Раньше, по сути дела, этого фундамента не было. А вот теперь он появляется, теперь есть возможность достраивать этот фундамент, населять его жизнью.
Очень сильное впечатление произвел, конечно, дуб. Потому что, увидев его, можно себе представить, какой кроной он обладал! Здесь можно увидеть Авраама. Можно увидеть, как сидел, как он просил жену принести еду путникам, помыть им ноги. Я видел эти ванны, в которых моют ноги. Я могу все это представить. А раз представить, значит оживить в своем воображении. Книга становится объемной. Не плоскостной, как страницы книги, а объемной. Поэтому я с бОльшим вниманием, например, отнесся к тому, а где нашли эти книги, кумранские рукописи. И интерес к ним совершенно другой. Увидеть город другими глазами. Тот же Иерусалим. Понять его значение, понять исторический момент, который сейчас существует. Понять людей, которые переживают, что на месте первого Храма находится мечеть. В общем как-то иначе понять не только прошлое, но и настоящее. Потому что переживания людей связаны не только с настоящим, а и с откликами прошлого. Поэтому совершенно другое отношение к этому.
Собственно я и Библиодрамой начал заниматься, чтобы это увидеть и освоить. Не освоить… Как бы это сказать? Присвоить точнее. Сделать своим.
И вот — отдельно Книга, отдельно я. А здесь — я иду навстречу. Это приближение важно для понимания текстов и в этом смысле для понимания себя. Для меня такой взаимный процесс происходит в Библиодраме.

Виктор Семёнов
Виктор Семёнов

Психолог, кандидат психологических наук, психодраматерапевт, директор Института групповой психотерапии и социального проектирования, член-учредитель и старший тренер Федерации Психодраматических Тренинговых Институтов России, руководитель программ подготовки психодраматистов, член-корреспондент РАЕН.

Андрей Лоргус
Андрей Лоргус

Психолог, русский православный священник, антрополог, писатель, преподаватель, ректор Института христианской психологии, общественный деятель.

Между Сциллой и Харибдой этических норм

Между Сциллой и Харибдой этических норм

Статья посвящена размышлениям о профессиональной этике, о значимости соблюдения этических норм в обеспечении безопасности как клиента, так и самого психотерапевта. Приводятся примеры трудных этических ситуаций, встречающихся в профессиональной деятельности психологов и психотерапевтов. Читать далее

Новые искушения психолога-практика: долгожданная востребованность и её побочные эффекты

Новые искушения психолога-практика: долгожданная востребованность и её побочные эффекты
Михайлова Екатерина

Михайлова Екатерина

Психолог, кандидат психологических наук, психодрама-терапевт, гештальт-терапевт, руководитель и тренер учебных программ ИГиСП, коуч и бизнес-тренер. Со-учредитель Федерации Психодраматических Тренинговых институтов России. Президент Ассоциации психодрамы в России. C 2012 — член Совета директо...

Перестав быть «катакомбной» (маргинальной), практическая психология и другие «помогающие практики» оказались перед лицом доселе им неведомого искушения: на наших глазах и при нашем неизбежном участии они становятся частью массовой культуры. В статье, написанной по материалам мастерской «Секонд-хенд и все-все-все» 5-й Московской психодраматической конференции, делается попытка осознать и проанализировать этот процесс.

В свое время Якоб Леви Морено определял «культурные консервы» как конечный продукт творческого усилия, со свойственной ему страстью разоблачал и свергал эти самые «консервы» с пьедестала, доказывал, что они являются препятствием для творчества, а в качестве альтернативы выдвигал свои идеи спонтанности и креативности.

Шел бурный ХХ век — судьба романов, симфоний и пьес была лишь частью общей судьбы европейской культуры; со временем традиционные и экспериментальные практики не раз соединялись и расходились, вопрос о «культурных консервах» ставился и решался по-разному и, похоже, приобрел статус вечного.

Более того, по мере становления и развития сама психотерапия, а впоследствии и практическая психология стали социокультурными практиками особого рода. «Здесь и сейчас» мы можем наблюдать поразительные феномены, связанные с радикальным поворотом к «психологизации всего и вся»: точка зрения психолога на множество явлений жизни стала интересовать сразу и многих, а психологические практики превратились в больших городах в обычное явление. Долгожданная «востребованность» оказалась совсем не такой, какой виделась в фантазиях нашего профессионального сообщества еще 10-15 лет назад. Пространство массовой культуры живет по своим законам: все, что становится его частью, претерпевает специфические метаморфозы, совсем не имевшиеся в виду профессионалами. Пытаясь понять происходящие процессы и найти для себя ориентиры, определить собственную позицию, мы делаем лишь первые шаги. Психодрама и социодрама — один из проверенных и, как ни парадоксально это звучит, традиционных инструментов понимания нового и неясного.

Собственно, идея социо-психодраматического исследования непростых и не знакомых по предыдущему опыту отношений нашего профессионального сообщества со стихией массовой культуры возникла не сегодня; кое-какие знаки грядущего «психотерапевтического китча» носятся в воздухе уже давно…

Был у меня в середине 90-х спецкурс в одном Институте, допустим — Современного Психоанализа. Можно было подумать, что обучение там виделось студентам престижным и открывающим для них не только глубины бессознательного, но и новые жизненные перспективы. Думать так не следовало, но об этом чуть позже. Преподавательский состав был подобран со вкусом, оказаться в расписании в такой «компании» лестно и приятно: я знала статьи и книги кое-кого из коллег-почасовиков, и это были достойные труды.

Иду на свое первое занятие, собираясь знакомить будущих психоаналитиков с возможностями психодрамы. Дверь аудитории открыта, навстречу по коридору движется — как выяснится через минуту — моя студентка, на ходу очень ловко докрашивая алые длинные ногти: «пальцы веером», чтобы не смазать лак, на лице светская приветливая улыбка: «О, вы наш новый преподаватель? Заходите, мы уже собрались!» Лицо будущего психоаналитика, что бы мы ни понимали под этим определением, отличалось безупречным макияжем. У немногочисленных мужчин с галстуками тоже все было в порядке. Они вполне усердно читали все, что положено, правда, почему-то не задавали вопросов, даже самых типичных для студенческих групп. Было очевидно, что работать — в старом добром понимании этого слова — почти никто из них не собирается: ни сейчас, ни потом. На мой вопрос о том, что привело их именно на этот спецкурс, группа весьма взрослых людей хором ответила: «Расписание». Что-то неуловимо странное и даже тревожащее было в том, как не соответствовали друг другу, не встречались ни в каких мирах это самое «расписание» и эти люди. Больше мы не виделись. Никогда.

Сейчас порой кажется, что ничего этого не было: ни выморочных коридоров, арендованных у какой-то солидной организации, ни аудитории с вечным люминесцентным подвыванием сверху, ни зачетной ведомости. Но вот алые ногти точно были, и милое приглашение заходить, и выражение вежливого любопытства в адрес тех, кто — подумать только — и правда принимает каких-то клиентов или ведет какие-то группы.

Вспомнив эту картинку десятилетней давности, начинаешь порождать цепочку свободных ассоциаций и задумываться о других местах, персонажах и процессах. О полках книжных магазинов, где вперемежку стоят переиздания «Толкования сновидений», неувядающий Эрик Берн, «Экспериментальная психология» Фресса и Пиаже и десятки брошюрок, обещающих восемнадцать способов разбогатеть, вернуть любимого, похудеть и поставить на место начальника. О рефератах студентов-психологов на любую тему, лишь бы не завис Интернет: с картинками-человечками, грамотно оформленным титульным листом и без малейших признаков жизни и мысли. О рекламных щитах в метро, гласящих: «Психология — специальность ХХI Века». О поставленном мужском голосе, вещающем в том же метро, что «московская служба оказывает бесплатную психологическую помощь при стрессах, страхах, горе». О тренингах в качестве едва ли не обязательной «педпрактики» для студентов психологических ВУЗов. О сборниках «техник», по которым те же студенты наспех готовят программы своих — своих? — тренингов, со всеми этими «играми на сплоченность» и «упражнениями на доверие». И о том, что из всего этого вышло.

Один коллега как-то раз определил пошлость как «небрежную имитацию возвышенного». Что касается небрежности, тут можно бы и поспорить: пошлость ведь может быть и старательной. Ключевым кажется все же слово «имитация»: вторичность, рецептурность, узнаваемая гипсовая отливка «второй свежести», имеющая формальные признаки оригинала, но полученная простым способом, благодаря которому стираются какие-то детали. Возможно, вот в этой потере оттенков и деталей и дело: то, да не то. Копия, но такого качества, что оригиналом ее не посчитает никто. При этом важно, что содержание может не изменяться: избитость цитаты не делает хуже ее саму. К месту и не к месту люди вставляют в бытовую речь какие-нибудь «крылатые» кусочки. И если два алкаша приветствуют опухшую подружку цитатой из «Онегина» «ужель та самая Татьяна…» слова как таковые от этого «хуже» не становятся. Однако, пошлость. Стать ею может все что угодно, качество «исходного продукта» роли не играет. Об этом давным-давно предупреждал Честертон в эссе «Упорствующий в правоверии»: «Что мы имеем в виду, когда называем такую картину идиотской, пошлой или тошнотворной? Мы чувствуем, что это не картина, а копия, точнее — копия с тысячной копии. Но розы не копируют роз, лунный свет не копирует лунного света. (…) Из того, что вам опостылели луна и розы на коробках, не следует, что луна больше не вызывает приливов, а розам не полезен чернозем» (Самосознание европейской культуры ХХ века. — М., 1991, с. 216-217).

Предметом разговора и темой мастерской «Секонд-хенд и все-все-все» на 5-й Московской психодраматической конференции стал психологический и психотерапевтический китч. Пошлость, дешевка или, как следует из формального определения, «объекты, считающиеся неполноценной копией существующего стиля, а также промышленно производимые предметы, считающиеся пошлыми или банальными».

Давно прошли те времена, когда практикующий психолог или психотерапевт были своего рода «несуществующими животными»: все о них слышали, но никто не видел. По инерции тех лет коллеги продолжают считать окружающих то ли наивными, то ли по-прежнему не имеющими никакого опыта контакта с нами. Это давно не так, совсем не так. Распространение «психологического» — текстов, практик, дипломированных специалистов достигло невиданного размаха. Быстрое клонирование учебных программ и высших учебных заведений сделали свое дело, глянцевые журналы — свое. Заработали два мощных механизма тиражирования всего-чего-угодно, а по отношению к «помогающим практикам» это сочетание довольно грозное. Официоз и гламур только кажутся идейными противниками: «Китч маргинален в своей основе, но норовит шпарить исключительно по магистрали. Он всегда вьет гнезда в ветвях официальной культуры, которая смешна и сама по себе хотя бы уже потому, что всегда надувает щеки» (Лев Рубинштейн. Духи времени. — М., 2008, с. 264).

Здесь следует сделать паузу и объясниться. «Советы психолога» в какой-нибудь «Лизе» легко видятся как пародия, опошление «настоящей практической психологии» и, как ни странно, именно поэтому уже приобретают статус чего-то вроде «наивного искусства»: их ни с чем не спутаешь, они настолько аляповаты и так горят анилиновыми красками, что становятся условным жанром, вроде пресловутых ковриков с лебедями. Опасности «рыночной» практической психологии видят и понимают все, а вот ее связь с официальным — как правило, академическим, но тоже уплощенным, «гипсовым» — стилем неочевидна. А связь эта есть. Если угодно, ее не может не быть: она заложена в нашем постсоветском культурном наследии, в тех самых «ветвях официальной культуры», в тени которой живет потребность профессионала в социальном одобрении, в том, чтобы быть понятым и принятым.

И чем, по существу, отличаются многочисленные «десять способов простить измену» от программ учебных курсов, в которых за 32 академических часа молодым людям преподаются «методики психологической помощи в кризисной ситуации»? Тем, что «методики», возможно, когда-то были разработаны и использовались людьми, понимавшими смысл того, что делали? Был, да весь вышел. Стандартизированная практика не просто может его утратить, она обязательно делает именно это.

Если бы нужен был рецепт обессмысливания инструментария практической психологии и психотерапии, то извольте. Первое: следует обеспечить тиражирование методик, причем в письменном и «готовом к употреблению» виде — тонкости и детали сотрутся (все не опишешь), начнется первоначальное уплощение и выхолащивание. Второе: передача «методических материалов» из рук в руки должна быть быстрой, никакого проживания и «клиентского опыта», молодой профессионал должен верить в инструментально-технический характер своей подготовки. Это сделает его (ее) достаточно нечувствительным к процессу, заставит мыслить и говорить банальностями, «по шпаргалке». Третье: все контексты — например, время и место создания того или иного инструмента, атмосферу, личность того, кто придумал делать так, а не иначе; дискуссии вокруг — следует оборвать. Половина смыслов оборвется вместе с контекстом, станет решительно все равно: кто, когда, с кем и зачем это делал. Что и требовалось по условию условно-злодейской задачи. Разумеется, никакой «Черный человек» не придет ни ко мне, ни к коллегам за рецептом, да и не нужно: все вышеупомянутое и так происходит. Ничья злая воля здесь не понадобилась, воля-то как раз была сплошь и рядом добрая. С результатами можно ознакомиться во многих местах, активно применяющих «методики», а мест этих все больше. Да вот, к примеру…

Семь человек разного пола и возраста, оздоровительный центр, обязательные для программы «здоровье и красота» полтора часа с психотерапевтом.

После беседы о безусловной любви и необходимости принятия себя с негромким щелчком включается «возвышенная» музыка и ровным психолого-педагогическим голосом дается управляемое фантазирование. В тексте, разумеется, есть и восхождение на высокую гору, и прекрасный цветок, распускающийся на глазах изумленной публики, и лицо бесконечно мудрого и любящего существа, в которое превращается оный цветок.

Семеро худеющих и омолаживающихся послушно сидят с закрытыми глазами, слегка ерзают. Возможно, даже и представляют себе что-нибудь. В конце сеанса каждый получает компьютерную распечатку «Терапевтические метафоры для контроля над весом». Заметим, что та же подтянутая и сдержанная дама меряет давление, проводит лечебную физкультуру и консультирует по всем вопросам физического самочувствия — вдруг головокружение или непреодолимое искушение сожрать булочку. Ее учили правильно, но не тому.

Даже у молоденьких девочек-менеджеров, которых трудно заподозрить в излишней стилистической разборчивости, при упоминании этого самого «бесконечно мудрого и любящего» возникает чувство неловкости — ну вот об этом не надо бы. Сопротивление? Да нет, как раз здоровая языковая компетентность. Девушки уловили какое-то покоробившее их несоответствие между обсуждением жалоб на тошноту и вдруг навязанной им встречей с высшим существом. И на это есть своя психотерапевтическая пошлость: вы, Ксения, просто не в контакте со своим высшим «Я». Осмелюсь заметить, что как раз в контакте, потому и коробит. Что? Может быть, заученность интонации. Или вся ситуация — от клизмы к безусловной любви и обратно. Или явно ориентированная на «физическое» роль психотерапевта: «Про самочувствие спрашивает, ну и пусть спрашивает, а вот когда она про всякую эту бесконечную любовь заговорила, прямо неловко. Кто бы говорил». Понятно, что не само управляемое фантазирование плохо — есть моменты и ситуации, когда те же слова воспринимаются иначе. Штука в том, что продиктовать «под запись» параметры этих ситуаций невозможно: получатся те же самые «методические рекомендации», которые убили смысл в этот раз. И то, что порой говорят психологи в таких случаях — «методика не работает» — великолепно иллюстрирует один из механизмов, которые, собственно, и разрушают смысл.

С короткой «Сцены в оздоровительном центре» мы и начинали мастерскую «Секонд-хенд и все-все-все». Конференция близилась к завершению, три дня ее участники были погружены в настоящую и по большей части серьезную работу. Мастерская неизбежно должна была стать чем-то вроде «цехового капустника»: нам всем было важно посмеяться, довести до внятности — или абсурда — «умонастроения эпохи всеобщей психологизации». Полностью посторонними — и тем более, невинными — по отношению к этой теме никто себя объявить не мог: все мы, молодые и не очень, приложили руку к «формированию массовой психологической культуры». Всем случалось упрощать сложное, сокращать длительное, цитировать общеизвестное или положенное — вступать в контакт с Демоном Дешевки, который материализовался для разговора с нами в конце мастерской. И вот этот разговор уже забавным не был.

Но сначала была феерически смешная «Живая газета» со всеми положенными разделами — от передовицы до странички юмора и рекламных объявлений.

Предлагалось «сверстать» Газету Психотерапевтов и Психологов, которая может появиться через пару лет, когда «массовая психологическая культура» расцветет еще пышнее, а ее жанры станут отчетливее. Группы по 10-12 человек сочиняли и разыгрывали содержание раздела, иллюстрации, заголовки. Мне было важно, чтобы между нами и Демоном Дешевки не стояло посредников. Это же так легко — обвинить во всем журналистов, клиентов или замшелые академические традиции: мы прекрасные и глубокие, эта они нас превращают во «вторсырье». Хотелось же сделать «живую газету» именно психологов и психотерапевтов, исследовать нашу пошлость, наш китч и их разновидности.

Реквизит — в огромных клетчатых сумках, как и водится на барахолках — отчасти был прикуплен в настоящем секонд-хенде поблизости от той школы на Дубровке, где проходили последние несколько конференций. Хотелось «поддержать» тему вторичности, опошления и безвкусицы какими-то материальными знаками. И секонд-хенд не подвел: он вообще надежен, как хорошая психологическая «методика».

Где почти приличный галстук стоит чуть дороже поездки на автобусе? Где еще нашелся бы восхитительный серый пиджачок, абсолютно необходимый для того, чтобы «заговорила» передовая статья нашей газеты? А где взять белоснежную вискозную комбинацию, каких уже не носят даже очень консервативные женщины, но идеальную для костюма «пациентки Б.»? В секонд-хенде. Там есть все.

И дрянью оно было не всегда, вот в чем дело. На своем месте и в свое время все эти вещи могли жить, служить и быть любимыми. Между прочим, наши «великолепные кощунства» подарили им хоть и карнавальный, но выход «в свет». С ироническим, пародийным — но все же смыслом.

Пересказывать более чем часовое «действо», тем более социодраматическое — затея пустая. Разумеется, энергии била через край: как правило, когда разрешено и даже стимулируется то, что в реальности несколько неловко, драйва хватает.

Показалось интересным появление отчетливых тем и стилей, воспринимаемых нашим сообществом как профессиональный китч. Это — как раз результат нашей «интерпретации действием», совместного творчества.

Рекламные предложения услуг не удивили: реклама использует клише массового сознании преднамеренно, дело ее такое. Зато достаточно неожиданным оказалось появление «Методического раздела», где предлагалось купить методики и аксессуары — надежные, отчасти заменяющие психотерапевту собственные усилия. Здесь явно прозвучала тема «технологического обеспечения» и его опасности.

«Разбор случая» тоже имел место: тут пародировался психоаналитический дискурс, а сам Психоаналитик, конечно, был сексуально озабоченным занудой, вещавшим о симптоматике «пациентки Б». Впрочем, над психоаналитиками кто только не шутил — это тоже часть профессиональной традиции. В глубине души я мечтала о разборе психодраматического кейса — но, конечно, ловля собственных цеховых штампов требует иной меры самоиронии. Не забудем, что на конференции более половины участников — молодые профессионалы, почти неофиты: их потребность в принадлежности к «хорошему» сообществу такую степень иронического «отстранения» исключает.

Еще на одной полосе нашей газеты «квалифицированные специалисты» отвечали на письма читателей, объясняя им, что все нормально, именно так это и бывает.
На соседней полосе аннотировались книги, которые должны стоять на полке у каждого уважающего себя профессионала — заказ по многоканальному телефону или на сайте.

…И над всем этим царил некий «президиум» — передовица газеты, где трое за длинным столом с букетом пластиковых лилий бубнили о «дальнейшем повышении эффективности» психотерапии и практической психологии и о «качестве подготовки психологических кадров». Тот, что посредине, как раз и завладел серым пиджачком, только надел его задом наперед, отчего образ приобрел некоторую двусмысленность: то ли халат санитарки завязками назад, то ли смирительная рубаха. Серое, стертое, но при этом «правильное» оказалось чутко уловлено участниками мастерской в его функции доминирующего дискурса.

Были еще и поздравления с юбилеями, и некрологи «сгоревших на рабочем месте», и астрологический прогноз — было все, что бывает в газетах. Нашлось место и для «образов врага»: дремучие бабки-целительницы, изгоняющие бесов, и прочие «не наши» пугали клиентов психологом — в точности так же, как психотерапевты возмущаются вездесущими шарлатанами-целителями.

Такая вот получилась зеркальная «энциклопедия русской жизни». О чем все это говорит нам, живущим и работающим в постоянном контакте с «искушениями новой востребованности»?

Психотерапия не бывает принципиально иной, чем культура, на территории и на языке которой существует. Она мажет быть «диссидентской», маргинальной, элитарной, собесовской, официозной, массовой, но не может полностью «закрыть границы» и существовать вне оформившихся в знаковом поле языков и стилей. Не может, но всегда пытается. Сверхрефлексивная позиция — ее единственная защита, единственная надежда не слиться полностью с этими стилями, и эта работа никогда не может считаться сделанной раз и навсегда.

…Отшумев, отсмеявшись и освободившись от костюмов, мы готовы были к встрече с Демоном Дешевки. Каждый мог спросить его о чем угодно, поменяться с ним ролями, набросить мантию из старой занавески и ответить; множественное дублирование приветствовалось. Некоторые вопросы к Демону были, скорее, комментариями, обычно эмоционально заряженными: «Какого черта ты портишь мою работу, в которую я вкладываю столько сил и чувств?!» Примечателен ответ: «Дело не во мне и не в тебе. Оглянись и подумай, как мир видит твою работу и тебя». А вот ответ на вопрос «на засыпку» («Чего ты боишься, есть ли на тебя управа?»): «Я бессмертен, хотя меняю облик. Все демоны таковы. Но не терплю настоящего контакта терапевта с клиентом, живого процесса. Там мне делать нечего, хотя я всегда поблизости — даже там». Один из самых распространенных — в разном словесном оформлении — вопрос к Демону можно обобщенно сформулировать как «Зачем ты мне нужен?» Хороший, право, вопрос. Профессиональный.

Ответы, достаточно разнообразные по форме, складываются в формулу: «Без меня о вас никто ничего не узнает, без меня вы лишитесь способов взаимодействия с внешним миром. Вам все равно придется как-то называть и описывать свою работу, отвечать на вопросы. Иначе вас для мира нет. А там, где определенность, однозначность — там и я».

Пожалуй, один ответ этой труппы стоит особняком: и в силу своей метафоричности, и потому, что был последним в этой части мастерской. Мы никогда не узнаем, почему этот ответ — цитата из известного анекдота — принадлежал исполнителю роли Председателя Президиума в «Живой газете». Роли к тому моменту были сняты (как и серый пиджак, надетый задом наперед), но… Ответ прозвучал жесткой точкой, после которой уже мог быть только шеринг: «Это твоя родина, сынок».

И здесь содержится прямой повод обратиться к отечественным исследованиям — конечно, не психологическим, а искусствоведческим, ведь феномен китча в практической психологии до нас никто не пытался исследовать. Мне кажется, что недавняя история отечественного китча, блестяще проанализированная А.М.Яковлевой, даст ответы на вопросы, которые для практической психологии только становятся актуальными, а для искусствознания не новы. В каком-то смысле это профессиональный ответ на все тот же вопрос к Демону Дешевки: зачем он нам, почему не жить «долго и счастливо», успешно и интересно без него?

«Китч — ментальный способ сделать мир твердым, надежным, прозрачным для обыденного сознания, для «простого человека». (…) Каждый устраивал свой рай из подручных средств: кто из искусственных цветов и фотографий веером на стене, кто из хрусталя, кто на курорте, а кто — отдыхая культурно в парке культуры. Все это, однако, отвечало одной и той же потребности: укорениться в текучем мире, приручить хлябь, зацепиться хоть за что-то устойчивое, определенное; это превращение «цепочки дурацких событий» (Хаксли) во что-то осмысленное и приемлемое. (…) Мы и сами из них, из этих, у которых хлябь под ногами, а жить хочется «как люди». (…) Массовое правит бал, элитное, как это еще раньше случилось на Западе, ушло в катакомбы» (А.М.Яковлева. Кич и паракич: рождение искусства из прозы жизни. Художественная жизнь России 1970-х как системное целое. — СПб.: Алетейя, 2001, с. 252-253).

Вспомним, как в начале 90-х весь город — да что там, вся страна — украсились жуткими пластиковыми цветочками, которые и на кладбище-то были бы слишком пластиковыми. Это все та же «тоска по лучшей жизни». В доступной форме, понятными средствами. Но: выполнив свою задачу, цветочки исчезли! И если сегодня где-то осознанно используются, то это уже, скорее, цитата, притом зачастую ироническая. И есть основания предположить, что многое из нашего «психотерапевтического китча» разделит судьбу этих самых пластиковых цветиков: настанет момент, когда делать «это» на полном серьезе, с «надуванием щек» станет уже просто неприлично. Хуже того, смешно. И появится что-то другое, а потом еще и еще…

Так что все не так уж страшно, как может показаться, когда слушаешь на экзамене молоденьких коллег с их представлениями о том, что такое работа психолога-практика. Вот и наш психодраматический отец-основатель — Якоб Леви Морено — писал в 1947 году в работе «Будущее человеческого мира»: «Человек должен встретиться с самим собой и с постоянно заново рождающимся обществом». Собственно, этой встрече верно служат — как умеют — и практическая психология, и психотерапия. Да и конференции с мастерскими мы проводим затем же…

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти