Работа с потерей. Психические механизмы и техника работы.

Корниенко Павел

Корниенко Павел

психолог, сертифицированный психодраматерапевт, супервизор; руководитель и обучающий тренер долгосрочных программ профессиональной подготовки психодраматерапевтов в Москве, Кишиневе, Рязани и других городах; член IAGP (Международная Ассоциация Групповой Психотерапии; ...
Статья посвящена психологической работе с последствиями перенесенных потерь. В ней подробно рассмотрена специфика работы с последствиями психотравмирующих эпизодов потери и кратко описана работа с переживаниями потери объекта привязанности (гореванием). Отдельное пристальное внимание в статье уделено технике работы с состоянием подавления реагирования, возникающим, в частности, при столкновении с известием о факте потери.


Введение

Эта статья посвящена психологической работе с последствиями перенесенных потерь. Если попытаться дать общее определение этому классу психотравмирующих событий, то оно может быть, например, таким: потеря — такое психотравмирующее событие, в котором человек сталкивается с переживанием, когда что-то эмоционально важное для него становится недоступным. Сначала я подробно опишу работу с потерей в узком смысле: работу с психическими последствиями потери близкого человека. А потом я дам некоторые комментарии о работе с потерей в широком смысле, например, потерей важных вещей, денег, мечты, здоровья и т. д.

Психотравмирующий эпизод потери и потеря объекта привязанности

Начать говорить о потере нужно с описания двух психических последствий этого события, которые необходимо отличать друг от друга. Эти два психических последствия могут встретиться в работе с клиентом, перенесшим потерю, как вместе, так и по отдельности:

  1. Психические процессы потери объекта привязанности.
  2. Последствия психотравмирующего эпизода потери.

Далее я подробнее опишу каждое из последствий.

  1. Психические процессы потери объекта привязанности

Если клиент был привязан к тому человеку, которого потерял, то непосредственно после этого события мы всегда будем наблюдать у него психические процессы потери объекта привязанности. Они проявляются в повышении тревоги, потере ощущения безопасности, переживаниях брошенности, одиночества, грусти и подавленности. Именно эти переживания требуют того самого длительного процесса горевания, про который так много написано. Важно учитывать, что процесс переживания потери объекта привязанности наиболее болезнен в случаях, когда человек потерял кого-то из условно 2-3 людей, к кому привязанность была наиболее сильной, например, супруга, ребенка, родителя. При этом процесс переживания потери объекта привязанности в случае с чуть менее близкими людьми значительно менее интенсивный и может вообще не требовать психологической помощи.

  1. Последствия психотравмирующего эпизода потери

Кроме того, с потерей может быть связан один или несколько классических психотравмирующих эпизодов. Например, когда клиент узнал об этом событии или о том, что оно может произойти. Эти эпизоды обладают всеми характерными признаками психотравмирующих событий, например, симптомами вторжения при воспоминании актов восприятия. И эти последствия не лечит время, и они требуют обработки психических реакций, возникших на акты восприятия в этих эпизодах.

Эти два психических последствия, похоже, разворачиваются в психике независимо друг от друга, и в практике встречаются как вместе, так и по отдельности. Когда мы встречаемся со случаем потери близкого человека не из самого ближнего круга, произошедшим некоторое время назад, то к этому моменту процесс горевания (переживания потери объекта привязанности), как правило, уже завершён. В то время как эпизод потери может по-прежнему оставаться психотравмирующим событием со всеми типовыми последствиями — и он требует психологической работы. И в большинстве случаев для такой работы достаточно одной сессии, как и для работы с другими психотравмирующими эпизодами. А, например, в работе с клиентом, который недавно потерял супруга, мы скорее всего обнаружим и психотравмирующий эпизод, для обработки которого может быть достаточно одной-двух сессий, и горевание (потерю объекта привязанности), которое может занять многие месяцы.

Далее я подробно опишу терапевтическую работу с посттравматическими последствиями эпизода потери, а после этого дам некоторые комментарии и по терапевтической работе с процессом горевания.

Результат завершенной работы

Мне кажется важным упомянуть, как феноменологически выглядит результат завершенной работы с психологическими последствиями потери, будь то собственная работа психики или работа с помощью психолога. Когда процесс горевания завершен и эпизод потери уже не вызывает посттравматических реакций, клиент приобретает возможность думать об ушедшем человеке, переживая при этом уже не боль, а тепло и эмоциональную близость. А когда мы переживаем такое тепло, то важный нам человек как будто остается эмоционально рядом с нами и мы можем внутренне опираться на него и контакт с ним так же, как и когда он был с нами.

Эту картинку хорошего результата полезно знать, в т. ч. потому что на ее основе можно сделать самую простую диагностику завершенности такой работы у клиента. Если предложить клиенту психодраматическую встречу с человеком, которого он потерял, и он сможет в этой встрече тепло и легко эмоционально взаимодействовать с ним, то это подтвердит, что психическая работа завершена.

Но возможен и вариант, что в контактных переживаниях появится боль от незавершенного горевания или воспоминания о психотравмирующем эпизоде потери. Кроме того, в психодраматической встрече может появиться состояние эмоционального замирания и подавления переживаний. Такие реакции будут говорить о том, что психическая работа еще не завершена, и если помочь психике ее сделать, то это может принести пользу клиенту по достижению хорошего и легкого внутреннего эмоционального взаимодействия с его визави.

Если описать чуть более подробно, то незавершенный процесс горевания проявляется в психодраматической встрече в стремлении восстановить контакт с визави и боли от невозможности это сделать. А необработанные последствия эпизода потери часто проявляются в том, что при контакте глазами с психодраматическим визави у клиента появляются симптомы вторжения травматического опыта, и эти переживания не дают эмоционально взаимодействовать с ушедшим человеком.

Краткие принципы работы с последствиями травматических эпизодов

Работа с последствиями психотравмирующих событий — это большая тема, безусловно требующая тщательного и подробного описания. В этой памятке приведены некоторые общие принципы той технологии работы с последствиями психотравмирующих событий, которую я практикую, развиваю и описываю последние несколько лет. Моя работа в этом ключе началась благодаря семинарам гештальт-терапевта Елены Петровой и, скорее всего, сохраняет эту преемственность. Мы будем рассматривать посттравматические эффекты как психические последствия того, что во время психотравмирующего эпизода было нарушено естественное протекание множества психофизиологических процессов (например, аффективных, двигательных, коммуникативных, когнитивных). А терапевтическая работа заключается в поиске этих нарушенных процессов, отделении их друг от друга и восстановлении их естественного протекания при помощи разнообразных терапевтических средств. В рамках этого текста я могу лишь сверхкратко описать принципы этой работы, но привести хотя бы это минимальное описание мне кажется важным.

1. Мы рассматриваем психотравмирующее событие не как свершившийся факт, а как протяженную во времени историю (эпизод), происходившую с клиентом и состоящую из некоторой последовательности актов восприятия, вызвавших психические реакции. В предлагаемой модели именно нарушение естественного протекания психических процессов реагирования на некоторое количество таких актов восприятия служит причиной того, что данный эпизод становится психотравмирующим. Нарушение естественного протекания психического процесса реагирования далее для краткости будет обозначаться словами прерывание реагирования, а единичный процесс реагирования на некоторый акт восприятия — цикл реагирования. Кроме процессов реагирования на акты восприятия существуют еще и другие психические процессы, нарушение которых может требовать терапевтической работы. Но они значительно реже нуждаются во внимании терапевта, и эта краткая памятка не способна вместить их описание.

2. Мы тщательно исследуем психотравмирующий эпизод, для того чтобы найти те акты восприятия, где реагирование было прервано, и дать возможность клиенту прожить первоначальное реагирование без прерывания. В большинстве случаев на наличие прерывания реагирования указывают эмоциональные реакции или психические состояния, усиливающиеся/возникающие при воспоминании акта восприятия. Кроме того, именно такие, интересующие нас, акты восприятия и остаются в памяти клиента, а те, на которые реагирование прошло естественно, быстро забываются. Искать и обрабатывать прерванные циклы реагирования полезно в той же последовательности, как они происходили в субъективной хронологии для самого клиента: так, как будто мы бы могли увидеть эту историю его глазами и на нас воздействовало бы в том же порядке все то, что воздействовало на него.

3. Как только мы находим акт восприятия, реагирование на который было прервано, мы на некоторое время все свое внимание сосредотачиваем на нем.

  • Предъявляем клиенту воспринятый им стимул (помогая ему мысленно очутиться в той ситуации и как бы повторяя акт восприятия) и ищем реакцию, возникающую в психике и теле на него.
  • Определяем тип психического реагирования и вид его прерывания, и в соответствии с этим помогаем клиенту прожить необходимое завершение реагирования (см. таблицу).

4. Результаты этой работы мы почти всегда видим сразу — эмоции и дисфункциональные психические состояния клиента, возникшие от прерывания этого цикла реагирования, на глазах теряют свою интенсивность.

5. После такой обработки и «разрядки» единичного цикла реагирования мы возвращаемся к исследованию психотравмирующего эпизода и ищем следующий акт восприятия. И такого рода работа продолжается до тех пор, пока не будут обработаны все важные циклы реагирования, которые оставили эмоциональные последствия.

Тип психического реагирования Варианты прерывания реагирования Описание терапевтической обработки прерывания
Реагирование аффективной эмоциональной реакцией iA. Прерывание аффективной эмоциональной реакции (Прерывание аффекта) Опознать подавленную аффективную реакцию, возникшую на некоторый акт восприятия, и дать клиенту телесно прожить подавленную эмоциональную реакцию.
Реагирование психическим действием (в широком смысле) iB. Прерывание реализации психического действия

(Прерывание действия)

Опознать нереализованное побуждение, возникшее на некоторый акт восприятия, и дать клиенту в реальности или воображении прожить его реализацию.
Реагирование обращением (коммуникативно-эмоциональным действием) iB. Прерывание реализации психического действия

(Прерывание действия)

Опознать нереализованное побуждение, возникшее на некоторый акт восприятия, и дать клиенту прожить его реализацию и получение желаемой реакции.
iC. Отсутствие ожидаемой реакции на коммуникативное действие Обнаружить момент отсутствия необходимой ответной эмоциональной реакции на коммуникативное действие, реализованное клиентом, и дать клиенту прожить получение этой реакции.
Реагирование психическим ожиданием нормативной реакции от окружения iN. Отсутствие ожидаемой реакции от социального окружения Обнаружить момент отсутствия необходимой реакции со стороны окружающих людей и дать клиенту прожить ее получение.

Общая стратегия работы с эпизодом потери

Работа с психологическими последствиями травматического эпизода реализуется через поиск и обработку всех прерванных циклов реагирования. И соответственно, первый вопрос, который возникает, — с какого момента истории клиента нам начинать обработку психотравмирующего эпизода потери. Ответ на этот вопрос будет разным в каждом конкретном случае, но общие принципы поиска момента начала, сформулированные в виде вопросов клиенту, таковы:

  • Т: С чего в твоих воспоминаниях для тебя начинается эта история?
  • Т: Помнишь ли ты, что происходило до этих событий? В каком ты был состоянии, когда всё это началось?

При этом лучший универсальный вопрос, с которого я рекомендую начинать работу с потерей, это:

  • Т: Как ты про это узнал?

Ответ клиента на этот вопрос даёт сразу большое количество необходимой нам информации:

  • Было ли это неожиданное событие, и тогда момент узнавания является первым актом восприятия психотравмирующего эпизода; или до этого была какая-то предыстория, и начало эпизода нужно искать там, например, вот таким предложением:
  • Т: Давай тогда вернемся еще раньше в прошлое, расскажи, где появились первые предвестники будущих плохих событий.
  • Был ли этот момент психотравмирующим, а в практике он часто таким бывает. Это становится понятно по тому, достаточно ли подробно помнится этот момент, проявляются ли при воспоминании о нем признаки подавления реагирования (про это будет более подробно написано далее).
  • В какой момент психотравмирующего эпизода был акт восприятия, в котором произошло наиболее сильное столкновение с фактом произошедшего значимого события. Этот момент особенно важно не пропустить при обработке эпизода потери (про это тоже будет более подробно написано далее).

Работа с моментом столкновения с критическим известием

Одним из типовых мест, где нарушается естественное протекание психических процессов, является момент, когда человек сталкивается с критическим для него известием. Вот некоторые примеры таких известий, которые зачастую вызывают прерывание реагирования:

  • Известие о смерти, смертельной болезни или насильственных действиях, произошедших с близким человеком.
  • Известие о потере или разрушении чего-то, что обладает для человека ценностью (кража, пожар, потеря денег и пр.).
  • Неожиданное негативное известие об окружающем мире или самом человеке (например: отсутствии того, на что долго надеялся; известие о медицинском диагнозе; известие о собственной критической ошибке).

При столкновении с такими известиями у людей часто возникает особое психическое состояние, которое на бытовом языке называют словами: «шок», «это конец», «не может быть», «не должно такого быть», «пусть это будет неправдой». Эти переживания зачастую являются существенной частью посттравматического эффекта, и они проявляются как в общем состоянии человека, так и при воспоминании о конкретных моментах психотравмирующего эпизода.

Психофизиологическая природа возникновения этого состояния является чрезвычайно интересным вопросом для наблюдений, дискуссий и исследований. По наиболее простой из гипотез при столкновении с критическим известием в психике возникает специфический дискомфорт, которого психика пытается избежать, подавляя его. И это подавление приводит к появлению описываемого состояния, которое далее я буду называть состоянием подавления реагирования при столкновении с критическим известием. А в этом разделе текста — просто состоянием подавления реагирования. Более подробные размышления о происходящих при этом психических процессах я опишу далее в разделе «Размышления и гипотезы о природе происходящих процессов».

При этом, если внимательно рассмотреть этот специфический дискомфорт, возникающий при столкновении с критическим известием, то можно увидеть в нем агрессивную реакцию несогласия с критическим известием. Реакция несогласия обычно проявляется в речи клиента в репликах такого рода: «Не понимаю», «Не верю», «Как так?», «Что за ерунда?».

Как опознать состояние подавления реагирования в речи клиента?

Как вы помните, для поиска прерванных циклов реагирования мы последовательно двигаемся по психотравмирующему эпизоду и исследуем реакцию клиента на каждый обнаруженный акт восприятия. И как было указано ранее, состояние подавления реагирования будет в первую очередь проявляться при воспоминании акта восприятия, вслед за которым оно возникло. При этом некоторые его признаки могут проявляться и в целом при диалоге о психотравмирующем эпизоде.

Соответственно опознать наличие состояния подавления реагирования можно как по признакам, идентичным прерыванию аффекта (iA) [1], так и по проявлению минимальных признаков реакции несогласия [2] (полужирным выделены группы переживаний, а префиксами «1:» — типичные реплики клиентов).

  1. Признаки, идентичные прерыванию аффекта:
  • Описание отсутствия реакции:
    К: Нет никакой реакции. К: Ничего не чувствую.
  • Переживания беспомощности:
    К: Переживаю себя беспомощным. К: Это все. К: Это конец.
  • Необычные феномены восприятия:
    К: Звон в ушах. К: Все выглядит странным. К: Все как во сне. К: Вижу себя и ситуацию со стороны.
  1. Проявления реакции несогласия:
  • Простые проявления реакции несогласия:
    К: Не понимаю. К: Не верю. К: Как так? К: Почему? К: Нет.
  • Коммуникативные проявления реакции несогласия (к тому, кто сообщил известие):
    К: Шутишь? К: Издеваешся? К: Что за ерунда?
  • Претензии к самому себе (переживаются как вина):
    К: Я не должен был… К: Я виноват, что…
    (Возникают, если клиент может связать произошедшее со своими действиями или бездействием.)
  • Претензии к миру или другим людям:
    К: Он не должен был это делать!
  • Обращение к старой картине мира (обычно в них клиент оказывается в хорошем прошлом):
    К: Я помню, как мы с ним [описание момента времени до того, как критическое событие произошло].

Кроме переживаний, сопряженных с актом восприятия, в котором произошло соответствующее прерывание, можно выделить группу переживаний, которые проявляются у клиента по отношению ко всему психотравмирующему событию. Они во многом похожи на первые, но мне кажется полезным тоже привести их типичные формулировки:

  • К: Ничего не чувствую.
  • К: Чувствую бессмысленность всего.
  • К: Я ловлю себя на мыслях, что не верю в произошедшее.
  • К: Я не должен был […] (претензия к себе).

Хочу обратить ваше особое внимание, что самообвинения клиента, возникающие после психотравмирующего эпизода, зачастую оказываются проявлениями состояния подавления реагирования и пропадают, если качественно сделать описанную далее терапевтическую работу.

Возникновение и последствия состояния подавления реагирования

Как уже было сказано, описываемое состояние подавления реагирования возникает у людей, когда у них в жизни происходят какие-то критические изменения, особенно если они оказываются неожиданными. При этом в большинстве психотравмирующих эпизодов есть конкретный момент, когда происходит столкновение с воздействующим на клиента известием, например, когда клиенту сообщают о смерти или смертельной болезни важного для него человека. В то же время в некоторых психотравмирующих эпизодах такого яркого момента нет, но при этом мы тоже можем наблюдать у клиента все обычные проявления этого состояния по отношению ко всему психотравмирующему событию. Обобщая опыт работы с теми и другими случаями, я бы предположил, что состояние подавления реагирования может возникать во время:

  • одного акта восприятия, обусловленного стимулом извне, в котором клиент сталкивается с достаточно однозначной информацией о критическом событии (этот случай является более частым и более простым в работе);
  • серии маленьких внутренних актов восприятия, возникающих в психике человека, когда он пытается постепенно «осознать произошедшее» и реагирует на свои мысли и выводы.

И далее, пролонгированное пребывание психики в возникающем состоянии дает ряд классических последствий:

  1. Общее подавление эмоционального реагирования человека. Это подавление усиливается при приближении к болезненным темам и, похоже, может не только устойчиво закрепляться в этих темах, но и генерализованно распространяться на все функционирование человека.
  2. Постепенное накопление психического и телесного напряжения, которое проявляется в виде повышенной раздражительности и агрессивности. Я предполагаю, что оно появляется в силу наличия внутреннего конфликта между раздражением и его подавлением. А этот конфликт, естественно, усиливается при каждом напоминании о критическом известии.
  3. Наблюдаемый эффект отрицания произошедшего события. Например, клиент ловит себя на мысли, что ничего не произошло.
  4. Наблюдаемый эффект избегания всего, что связано с произошедшим событием. Например, человек обходит стороной все, что может напомнить о произошедшем и об изменениях в его жизни.

И в этом смысле полноценная работа с состоянием подавления реагирования должна включать в себя:

  • Разблокировку остановленного реагирования в точке(ах) его прерывания.
  • Выражение и телесное проживание накопленного напряжения.
  • Преодоление избегания прикосновения к произошедшему событию.

Психотерапевтическая работа с состоянием подавления реагирования

Психологические последствия состояния подавления реагирования часто проявляются не только при воспоминании о соответствующих актах восприятия, но и в общем состоянии человека после психотравмирующего эпизода. Но несмотря на это, психотерапевтическую работу необходимо организовать прежним способом — внимательно исследовать весь психотравмирующий эпизод и завершать все циклы реагирования. И когда во время этого исследования терапевт обнаружит проявления искомого состояния, то с ними может потребоваться работа, описанная далее.

При этом, если есть предварительные основания, мы кроме нашей обычной обработки всех прерываний можем особенно тщательно искать именно прерывания этого типа. Например, это будет обосновано в следующих случаях:

  • Если в общем состоянии человека проявляются типовые последствия состояния подавления реагирования, например: отсутствие эмоций, дереализация, реакция несогласия с критическим известием и пр.
  • Если произошло событие, которое существенно изменило мир человека или представление о самом себе, например: потеря, опасная болезнь, пожар.
  • Если с человеком произошло что-то: 1) неожиданное, 2) эмоционально сильное и 3) он скорее узнал об этом, нежели непосредственно участвовал.
  • Если человек испытывает чувство вины за произошедшее или переживает себя или мир «безнадежно испорченным». Эти симптомы не всегда возникают именно как следствие прерывания реагирования, но последнее бывает достаточно часто, чтобы непременно проверить гипотезу о подавлении реагирования.

Поиск ключевого стимула, запускающего подавление реагирования

Обнаружив в психотравмирующем эпизоде акт восприятия, вслед за которым происходит подавление реагирования (проявляющееся в признаках, описанных выше), мы можем переходить к психотерапевтической работе, чтобы помочь человеку выйти из состояния подавления реагирования.

Для эффективной работы вначале нам нужно выделить в акте восприятия ключевую часть, несущую информацию о критическом известии. Например, в длинной услышанной клиентом реплике:

  • А: У меня для тебя плохие новости про сестру. Вчера ночью она разбилась на машине, когда возвращалась домой от родителей.

Ключевой частью, вызывающей реакцию, скорее всего, будет:

  • А: …Она разбилась на машине…

Найти ключевую часть можно с помощью последовательности простых вопросов:

  • Т: Как именно звучала та реплика, в которой ты узнала эту новость?
  • Т: Какие слова тут самые главные?
  • Т: Что именно ты увидела в тот момент, когда все поняла?
  • Т: Что в этой картине говорит тебе об этом?

Когда мы обнаруживаем такую ключевую часть реплики и обсуждаем ее с клиентом, то обычно мы можем непосредственно увидеть усиление состояния подавления реагирования, а иногда и сразу проявления реакции несогласия с известием. Такую ключевую часть реплики, вызывающую соответствующую реакцию клиента, я далее буду называть ключевым стимулом (или в рамках этого раздела просто стимулом).

Но если в психотравмирующем эпизоде не было ясного момента, в котором клиент столкнулся с известием, а он сталкивался с ним постепенно во время своих размышлений о произошедшем, то нам надо подобрать слова, которые будут обозначать тот внутренний факт, с которым сталкивался клиент. Вопрос для начала поиска таких слов может быть, например, таким:

  • Т: Какой короткой фразой в 2–3 слова мы могли бы выразить то, что ты тогда начала понимать?
  • Т: Эта мысль, например, могла бы звучать: «Сестра умерла»?

Восстановление подавленного реагирования

Найдя ключевой стимул, мы можем переходить к восстановлению остановленного реагирования. Упрощенно говоря, работа заключается в многократном повторении простой последовательности действий:

  • 1. Предложить клиенту мысленно вернуться в момент, когда на него воздействовал ключевой стимул. И побуждать клиента, оставаясь в этой точке, начать реагировать любым способом.
  • 2. Эмоционально поддерживать любые реакции, возникающие у клиента в этой точке, через присоединение терапевта к этим реакциям и их повторение и усиление.
  1. Напоминание ключевого стимула и побуждение клиента отреагировать может звучать, например, так:
  • Т: Представь еще раз тот момент и услышь вновь его реплику: «[терапевт произносит ключевой стимул]».
  • (В первый раз.) Какое первое побуждение появляется?
  • (В последующие разы.) Дай еще какую-либо реакцию! Отреагируй еще как-то!
  1. А эмоциональная поддержка в реализации возникающих реакций может звучать, например, так:
  • Если клиент произнес любое минимальное проявление реакции несогласия на акт восприятия:
  • К: Ну как так?
  • Терапевт подхватывает и повторяет реакцию клиента, стараясь вовлечь клиента в экспрессивное проживание этой реакции:
  • Т: Как так? Как так?! Как так?!

В работе обычно приходится повторить эту последовательность действий до 10 раз, что суммарно может занять до 20 минут (вместе с работой, описанной в следующем параграфе).

Телесное проживание реакции несогласия и накопленного напряжения

Когда мы некоторое время предъявляем клиенту ключевой стимул и просим найти в себе любую реакцию на него, сразу или через несколько повторений у клиента появляются проявления реакции несогласия. Они звучат так (приведены в последовательности от деликатных к более экспрессивным):

  • Ну как так?
  • Почему?
  • Не верю!
  • Что за ерунда?
  • Не может быть!
  • Не должно такого быть!
  • Нет!

Такие реакции клиента имеет смысл подхватывать и поддерживать особенно активно. Поддерживая их, вы заметите, что в большинстве случаев с 3–4 захода клиенты сами начинают сопровождать эти реакции какими-то телесными движениями, и чаще всего это движения отталкивания вниз, вперед или в стороны. А т. к. эти телесные проявления очень важны для проживания и выражения накопленного напряжения, то если они не проявятся сами — можно предложить клиенту попробовать их добавить, например так:

  • Т: Можешь произнести эти слова вновь и сопроводить их каким-то движением руками, которое бы к ним подошло?

И когда такие движения появляются, можно предложить клиенту постепенно через них прожить и выразить накопленное напряжение. Это делается следующей последовательностью действий:

Несколько повторений движения без нагрузки

  • Т: Сделай, пожалуйста, это движение руками еще 2–3 раза.

Предложение небольшой нагрузки для усиления телесного проживания

  • Т: Можно я дам небольшое телесное сопротивление этому действию, чтобы ты мог прожить его чуть сильнее? (Терапевт подходит и своими руками дает небольшое сопротивление движению клиента.)
  • Т: Как меняются телесные ощущения и переживания? (После преодоления небольшого сопротивления.)

И далее терапевту нужно помочь клиенту развернуть и прожить агрессию, сопровождающую реакцию несогласия. А проживание агрессии проще всего реализовать через преодоление телесного сопротивления. Такие терапевтические действия не являются обязательным условием для разблокирования реагирования на выбранный акт восприятия, но они существенно усиливают этот эффект и, что не менее важно, дают реализовать накопившееся телесное напряжение. Реализуется эта работа через несколько повторений следующей последовательности действий.

Постепенное усиление телесного проживания через увеличение предлагаемого сопротивления

  • Т: Представь еще раз тот момент и услышь вновь его реплику: «[терапевт произносит ключевой стимул]». Есть еще эта или похожая реакция? (Терапевт показывает руками последний вариант жеста клиента.)
  • Т: Давай еще несколько раз проживем это телесное действие! В таких случаях напряжение накапливается внутри нас, а такие действия помогают освобождать себя от него.
  • Терапевт подходит и своими руками дает сопротивление реализации этих движений клиента: достаточно сильное, чтобы способствовать более полному проживанию и включению тела, но такое, чтобы у клиента всегда получалось свое движение реализовать.
  • Т: Как меняются телесные ощущения и переживания? (После преодоления физического сопротивления.)

Работа с обращениями к старой картине мира

В определенных случаях при запросе реакции на ключевой стимул клиент вместо реакции делится с нами фантазиями одного из следующих видов:

  • К: Я помню, как все было хорошо! [Имеется в виду до столкновения с этим известием.]
  • К: Я вспоминаю нашу последнюю встречу…

Мне кажется, такого рода фантазии являются смесью трех психических процессов:

  • Несогласия с произошедшим событием через мысленный возврат в прошлое.
  • Отвлечения внимания человека от события и переживаний про него.
  • Желания «души клиента» встретиться с объектом потери.

Но, так или иначе, с этими фантазиями очень просто работать. Их не стоит опасаться и, тем более, не стоит говорить клиенту, что «его больше нет» — он и так, увы, это знает. В каждой такой фантазии нам нужно помочь клиенту эмоционально прожить это прикосновение к желаемому прошлому, а после короткого проживания просто вновь вернуться к ключевому стимулу. Помочь прожить его можно, например, так:

  • Т: Очень трогательно то, что ты сейчас говоришь. Эта картинка, похоже, — то, чего хочется твоей душе. Когда ты представляешь ее, что за хорошее чувство ты переживаешь?
  • Может быть:
    • Что в этой сцене тебе хочется сказать ему?
    • Какой реакции твоей душе хотелось бы от него в ответ?

Обычно проживание каждой такой фантазии занимает порядка 1–2 минут, а после проживания 3–4 фантазий клиенты начинают на ключевой стимул сами реагировать проявлениями реакции несогласия.

Момент столкновения с ожидаемым/предвосхищаемым плохим известием

Отдельно надо описать случай, когда человек сталкивается с некоторым плохим известием, которое он предвидел и которого боялся заранее. В этом случае в момент восприятия такого известия реакция несогласия уже обычно не появляется, и человек реагирует на известие примерно так:

  • К: Я так и знал. / Этого следовало ожидать.
  • К: Мне говорили, что так будет. / Мама была права.

Мне кажется, такая реакция возникает оттого, что на момент окончательного столкновения с критическим известием состояние подавления реагирования уже было запущено в психике клиента. А возникло оно, когда клиент только задумывался об этом варианте развития событий. В этом случае бывает непросто активировать реакцию несогласия, работая с моментом окончательного столкновения с критическим известием, а более эффективно пойти другим путем:

1. Нам надо перестать работать с моментом окончательного столкновения с критическим известием и вернуться к тому отрезку времени, когда клиенту только приходила в голову мысль о такой пугающей возможности. И именно на этом отрезке и будет правильно разворачивать реакцию несогласия и проживать накопленное напряжение. Например, если клиента пугала мысль о некотором заболевании, то как внутренний ключевой стимул скорее всего можно выбрать слово-название заболевания, которого он боялся, и тогда начать разворачивать его внутреннюю реакцию на это слово, мысленно находясь в периоде времени, когда клиент впервые начал думать об этом. И скорее всего, на этот ключевой стимул развернется полноценная реакция несогласия, которую сначала можно будет прожить через ритмический цикл, а потом, может быть, и реализовать через проживание отталкивания (техника ритмического цикла описана в статье «Искусство деликатного отреагирования», опубликованной в сборнике материалов психодраматической конференции за 2016 г.).

2. И тогда оказывается, что в точке столкновения с критическим известием в первую очередь произошло прерывание типа iC, т. к. клиент всей душой надеялся на хороший для него вариант известия. И в таком случае значимым терапевтическим эффектом будет обладать проживание того варианта известия, на которое рассчитывал и надеялся клиент. И тут важно учитывать, что при терапевтическом проживании такого опыта клиенты начинают переживать его как настоящий только с 3–5 повторения.

Размышления и гипотезы о природе происходящих процессов

Давайте я еще раз более подробно опишу основную гипотезу о том, как в психике появляется состояние подавления реагирования.

1. В момент столкновения с критическим известием и при дальнейших размышлениях о нем в психике возникает специфический дискомфорт от противоречия между новым известием и старой картиной мира. Этот специфический эмоциональный дискомфорт тем сильнее, чем выше эмоциональная важность старой картины мира и чем сильнее ущерб, который наносится ей критическим известием.

2. Этот специфический дискомфорт возникает из нескольких психических процессов. Во-первых, в психике возникает переживание, которое я обозначаю словами переживание потери. Это переживание возникает, когда что-то эмоционально важное для человека оказывается под угрозой исчезновения из его жизни. Оно обычно опознается человеком как тревога, боль или замирание (если сработало подавление). Во-вторых, естественной реакцией на переживание потери является стремление что-то сделать, чтобы «не терять важное».

3. Стремление сделать нечто, чтобы «не терять важное», — это процесс, который приводит к появлению переживания агрессии. Механизм появления агрессии можно описать двумя способами:

  • Стремление «не терять важное» — это недифференцированная активность-желание сделать нечто, но непонятно, что именно. И агрессия возникает как реакция психики на невозможность найти подходящий вариант действия.
  • Стремление «не терять важное» — это множество разнообразных побуждений к действиям, которые отбрасываются психикой как невозможные даже до того, как они успевают быть осознаны. Но тем не менее, возникновение и отбрасывание некоторого побуждения к действию — это маленький цикл реагирования с прерыванием iB, от которого остается сопряженная эмоциональная реакция агрессии, появившаяся для поддержки побуждения к действию.

4. В-третьих, люди обнаруживают в себе реакцию несогласия с воспринятым фактом. Возможно, эта реакция как-то рождается из агрессии, описанной выше, а может быть, является одним из побуждений к действию, которое было остановлено (и тогда агрессия является эмоцией, в какой-то степени сопряженной с ней). Но так или иначе проявления реакции несогласия переживаются с некоторой агрессией к воспринятому факту.

5. Отдельный интерес представляет простая когнитивистская идея о том, что при столкновении с критическим известием (которое сильно меняет картину мира), психика начинает останавливать реагирование просто из-за того, что масштаб воспринятых изменений слишком велик. И остановить реагирование нужно с одной стороны для того, чтобы проверить правильность восприятия, а с другой, чтобы не допустить эмоциональной дезориентации в ситуации. И тогда реакция несогласия является действием, активирующим процесс повторного восприятия.

6. Таким образом, в ситуации столкновения с некоторым критическим известием в психике возникает сильная агрессия, которая не может быть реализованной в каком-то действии в силу объективной специфики ситуации. Это и является причиной для возникновения подавления эмоционального реагирования. А то, почему в этом случае возникает прерывание реагирования описываемого типа, а не прерывание действия (iB), видимо, связано с тем, что побуждения к действиям не могут в полной мере появиться из-за специфики ситуации (например, из-за того, что в ней человек воспринимает известие, а не находится в ситуации непосредственно).

7. Возникшее таким образом подавление эмоционального реагирования психически связывается с вызвавшим его актом восприятия и самим известием и усиливается всякий раз при обращении к ним. Это дает известные эффекты посттравматического избегания сего, что может напомнить об этом известии.

8. Благодаря такого рода установившейся психической связи при всех дальнейших напоминаниях о произошедшем факте активируется описанная выше композиция эмоциональных психических процессов и, соответственно, их подавление, и этот постоянный внутренний конфликт дает постепенное накопление психического и телесного напряжения.

Работа же с этим состоянием действует на психику следующим образом:
9. Телесное разворачивание реакции несогласия позволяет реализоваться в действии накопившейся и подавленной агрессии. Такое проживание:

  • а) дает психике возможность разрядить эмоциональное напряжение;
  • б) восстанавливает психическое реагирование после подавления;
  • в) убирает посттравматические триггерные реакции на воспоминание об акте восприятия, известии и самом факте события.

10. Таким образом получается, что через разворачивание реакции несогласия мы телесно проживаем и агрессию, возникшую для поддержки стремления и побуждений «нежелания терять важное». И, соответственно, ее проживание психически соответствует желанию «не терять важное», которое таким образом становится психически реализованным. И кроме завершения посттравматических эффектов это дает человеку ощущение возможности реализовывать в жизни те эмоциональные потребности, контакт с которыми он потерял вместе с потерей в соответвующем психотравмирующем эпизоде.

Некоторые особые психические побуждения

Практика показала, что при терапевтической обработке эпизодов потери есть несколько часто встречающихся побуждений к действиям, которые вызывают непонимание и ступор у терапевтов. Эти побуждения к действиям мне кажется полезным отдельно описать.

Побуждение звать/будить/трясти

Побуждение звать/будить/трясти человека, когда появился страх, что он умер. Это побуждение очень часто возникает в ситуациях, когда сам клиент непосредственно обнаруживает умершего. Возникнуть оно может, например, на акт восприятия лица умершего человека с каким-либо внешним признаком, необычным для живого лица. Обнаружив такой акт восприятия, мы несколько раз запросим у клиента побуждение к действию, например, вот так:

  • Т: В тот момент, когда ты вошел в комнату и увидел его лицо с [необычный внешний признак], какой первый порыв?

И большинство людей обнаруживают в себе побуждение окликнуть, позвать, разбудить, начать трясти умершего человека в надежде, что он проснется/откликнется/очнется. А т. к. это побуждение к коммуникативно-эмоциональному действию, то вслед за тем, как клиент обнаружил его в себе, мы должны сразу спросить его об ответной желаемой реакции:

  • Т: И если ты представляешь, как ты зовешь и трясешь его, какую реакцию, сколь бы то ни было безумную, твоей душе хотелось бы в этот момент увидеть от него?

И далее следует такой ответ и такой диалог:

  • К: Чтобы он проснулся, очнулся, зашевелился, посмотрел на меня…
  • Т: И если ты представляешь эту картинку, как он просыпается и смотрит на тебя, как меняются твои переживания? Что с телом?
  • К: Я выдыхаю! Слава богу!

И далее терапевту предстоит помочь клиенту еще несколько раз прожить эту последовательность психических событий для завершения этого цикла реагирования. Для тех, кто наткнется на это описание, не прочитав и не поняв общие принципы работы, описанные ранее, оставлю здесь простой комментарий: понятно, что подобного рода сцена является подчеркнуто нереалистичной, но она дает моментальный наблюдаемый и клиентом, и терапевтом эффект завершения переживания клиента, возникшего там в тот момент, и сохранившего свою активность в психике вплоть до момента терапевтической обработки эпизода.

Побуждение бежать к пострадавшему

Побуждение бежать к пострадавшему — это побуждение, достаточно часто возникающее в момент, когда клиент узнает плохую новость, в том числе сообщение о смерти близкого. Такой тип побуждения, мне кажется, более характерен для актов восприятия, когда близкий человек воспринимается пострадавшим, болеющим или раненым, например, когда сообщение о смерти звучит так:

  • Он разбился.
  • Он лежит мертвым на улице.
  • Он замерз ночью насмерть.

И такое побуждение будет менее характерно в случаях, когда сообщение о смерти содержит только логический факт:

  • Он вчера погиб.
  • Его больше нет.

Такое побуждение бежать к пострадавшему — это желание помочь ему, но просто пока ещё неизвестно, каким именно способом. Такое своеобразное переходное действие с неопределенным целевым действием. Если такое побуждение появляется у клиента, то терапевту следует быстро подхватить:

  • Т: Можешь представить себе, что ты начинаешь всё быстрее и быстрее бежать к нему. И в тот момент, когда почувствуешь, что уже добежал, что твоей душе хотелось бы там увидеть?

И тогда клиенты чаще всего дополняют это переходное действие не проектом помощи, а желанием увидеть, что помощь не нужна, например:

  • К: Я прибегаю, смотрю на него и вижу, что всё в порядке.

И далее остается только проверить наличие телесной реакции и прожить эту последовательность действий несколько раз, если будет необходимость:

  • Т: И что происходит с твоими переживаниями, когда ты прибегаешь, смотришь и видишь, что «всё в порядке»?
  • К: Я расслабляюсь и выдыхаю.

Особые виды потери

Специфика работы с близкими пропавшего без вести

Психологическая сложность ситуации, когда у клиента пропал без вести какой-то важный ему человек, заключается как раз в неопределенности ситуации. Обычно у клиента есть несколько конкурирующих вариантов, которые самопроизвольно возникают в психике, сменяют друг друга и тем самым создают клиенту огромное количество актов восприятия с возникающими в них противоположными друг другу побуждениями и эмоциями. Если представляется, что человека убили — побуждения и эмоции одни, если украли — другие, если он потерял память — третьи, если человек решил уехать не сказав ни слова — четвёртые. И если бы реально случился один, любой из этих вариантов — то это было бы значительно проще для психики потому, что она отреагировала бы на него, прожила эти реакции и завершила их. А в ситуации неопределенности происходит очень плохая психическая динамика: клиент начинает думать про какой-то вариант, и когда, двигаясь по нему, он натыкается на неприятные переживания, то соскакивает в размышления о другом варианте в попытке их избежать. Таким образом получается, что как будто бы клиент переживает эмоции от всех возможных вариантов, но ни в одном из них не проживает их полностью так, чтобы эта реакция завершилась.

По моему опыту психотерапевтическая работа с ситуацией пропажи без вести близкого человека структурно очень проста. Нам нужно выяснить, какие варианты приходили в голову нашему клиенту, и далее прямо договориться с ним брать каждый вариант по отдельности. И разговаривая про каждый вариант, помочь пережить побуждения и переживания, возникающие в нём, не соскакивая на другие варианты, пока мы не получим выраженное облегчение при проживании каждого.

Специфика работы с ситуацией самоубийства близкого

У меня нет достаточно большой статистики в работе с этой темой, но тем не менее есть некоторые наблюдения, которые мне кажется полезным зафиксировать. Похоже, во многих случаях при самоубийстве самыми сильными психическими процессами у его близких оказываются:

  • Сочувствие, желание позаботиться, которые переживаются как вина перед погибшим человеком.
  • Кроме того, сочувствие к погибшему проявляется в стремлении вчувствоваться в него, идентифицироваться и понять, почему он сделал так. Этот процесс проявляется в мыслях про то, что нужно было бы сделать ему, чтобы не умереть, или другим людям, чтобы его спасти.

И эти два процесса часто оказываются более сильными, чем даже эмоциональные посттравматические последствия самого эпизода потери. И начать психологическую работу с такой потерей зачастую нужно не с обработки травматического эпизода, а с работы с этим двумя процессами. Суть психологической работы с этими процессами заключается в следующем.

Сочувствие, желание позаботиться и переживание вины являются коммуникативно-эмоциональными побуждениями к погибшему. И так как при этом наша психика нуждается в реакции со стороны погибшего, то клиенты начинают придумывать и проживать разные варианты реакций со стороны погибшего. Причём примеривание к реакции «Ты не виноват», «Ты тут ни при чём» воспринимается психикой как отсутствие реакции (эмоционально инконгруэнтный ответ) и, как следствие, усугубляет зацикленность на побуждении позаботиться. Ответ «Ты не виноват» как бы избавляет от вины, но оставляет ни с чем эмоциональное желание позаботиться. И как это ни удивительно, на побуждение позаботиться эмоционально конгруэнтными будут такие ответы:

  • Да, ты мог бы сделать вот так.
  • Да, тебе нужно было сделать вот это.
  • Это не твое дело.
  • Ты ничего не мог сделать (с некоторой агрессией).

И как это ни парадоксально, получение одного из таких ответов в психодраматической встрече с погибшим обычно бывает хорошо для клиента, т. к. завершает это побуждение и зацикленность на нем. И например, сделать такую психодраматическую встречу с погибшим, сказать ему о своем желании позаботиться и ощущении вины и получить какой-то из эмоционально конгруэнтных откликов бывает довольно полезно.

Стремление почувствовать погибшего проявляется у клиентов в переживаниях, возникающих при попытках идентификации с погибшим человеком и вчувствования в его страдания. С ними можно работать через прямое погружение в роль погибшего и поиск изнутри этой роли каких-то идей, потребностей, желаний, которые бы при их реализации трансформировали переживания клиента в роли.

Работа с потерей в широком смысле слова

Интересно, что потери в узком смысле и потери в широком смысле слова не случайно часто обозначаются одинаковым словом «потеря». По моему опыту эти виды травматических событий действительно создают схожие нарушения протекания психических процессов. И это тем более интересно в связи с тем, что значительно чаще одинаковым названием могут обозначаться совершенно разные психические явления, и, соответственно, опора на совпадение названий будет подчеркнуто неинформативной.

Общим психическим процессом является как раз то самое столкновение с критическим известием, которое требует идентичной работы. Прерывание реагирования при столкновении с критическим известием может в полной мере произойти, например, в моменты при узнавании новости:

  • о потере значимой суммы денег;
  • о серьезном медицинском диагнозе, как собственном, так и у близкого человека;
  • о невозможности реализовать мечту, в которую долго вкладывался;
  • и других похожих новостях.

Работа с переживаниями потери объекта привязанности

Описание работы с процессом горевания не является основной темой этого текста, но я опишу некоторые принципы, для того чтобы описание работы с потерей было более полным. Я выделю несколько ключевых линий терапевтической работы, которые можно вести параллельно или последовательно в зависимости от ситуации.

Первая линия — объяснение клиенту нормальности его состояния и основных идей о предстоящей работе. Клиенту полезно сказать, что его тяжелое состояние — это естественный процесс, который всегда требует времени, что все люди переживают боль, тревогу и одиночество, когда теряют того, к кому эмоционально привязаны. Клиента полезно поддержать в том, что в этом периоде хорошо опираться на психотерапию с какой-то постоянной частотой встреч — один раз в 1/2/3/4 недели. Также полезно сказать, что он находится в группе риска развития депрессии, описать основные признаки и объяснить необходимость обратиться за помощью при их появлении.

Далее обычно полезно объяснить клиенту, что несмотря на то, что переживание горевания требует времени,  некоторую единоразовую терапевтическую работу, избавляющую от посттравматических эффектов, можно сделать сразу. И посвятить одну-две сессии работе с психотравмирующими эпизодами потери, которая была подробно описана ранее.

Вторая линия — поддержка клиента в том, что ему полезно в этом периоде не замыкаться в себе, а сохранять некоторый уровень привычной рабочей и социальной активности, пусть даже на формальном уровне. Тяжелые потери часто разрушают и делают невозможным привычное взаимодействие с людьми, и сохранение таких контактов может требовать помощи и поддержки психолога.

Третья линия — поддержка протекания эмоциональных процессов горевания, и про нее я подробнее напишу чуть ниже в отдельном подразделе.

А четвертой линией будет поддержка полноценного восстановления социальной жизни клиента. Перейти к такой работе можно будет только через какое-то время, когда процесс горевания начнет завершаться и клиент почувствует собственную потребность в таком восстановлении.

Поддержка протекания эмоциональных процессов горевания

Горевание — это процесс, возникающий при прикосновении к невозможности эмоционально взаимодействовать с человеком, которого больше нет. Горевание не является статичным психическим состоянием, это скорее последовательное движение от одного переживания к другому: от переживания одиночества — к желанию эмоционального контакта с умершим, что проявляется в теплых воспоминаниях о нем. От теплых воспоминаний — к невозможности желаемого контакта, что переживается как боль. От боли — к подавленности и переживаниям брошенности и одиночества. Естественно, все эти переживания болезненны и дискомфортны для клиента, и психика пытается их уменьшить через все множество имеющихся у нее механизмов: подавление, отвлечение, избегание и другие. Эти защитные психические процессы тормозят процессы проживания эмоций, и переживания начинают накапливаться в психике клиента, что создает известные напряжение и дискомфорт.

В обычном течении этого процесса у клиента с некоторой периодичностью происходит сброс накопленного напряжения в виде острых спонтанных погружений в переживания. Кстати, острота этих погружений зачастую не сильно уменьшается со временем, но по мере проживания горевания они становятся все реже и реже. И в этом процессе может быть полезна помощь терапевта. Терапевтическая работа, может как минимум облегчить клиенту проживание нескольких сбросов напряжения, а как максимум — научить его не накапливать, а переживать эти циклы самостоятельно, своевременно и более мягко.

Самое главное, что нужно сделать терапевту — это создать пространство, в котором клиент сможет говорить о своих переживаниях, и далее помогать ему делать это, поддерживая разворачивание переживаний и углубляя их проживание. Бывает хорошо поддержать клиента в проживании хороших воспоминаний о взаимодействии с важным человеком. Как будто через такие воспоминания часть души клиента стремится к восстановлению теплого эмоционального контакта — и терапевт очень полезен на этом этапе тем, что он может помочь этому процессу развернуться более глубоко, чем это получается у клиента в одиночестве.

Психодраматические средства поддержки процесса горевания

Здесь можно очень эффективно использовать разные психодраматические техники. Они хорошо удерживают клиента в одном эмоциональном процессе, не давая психике «перепрыгивать» с одного процесса на другой, и за счет этого способствуют углублению проживания переживаний. Кроме того, они часто идентичны собственным внутренним процессам клиента, и психодраматическое разыгрывание усиливает те полезные процессы, которые психика пытается произвести сама.

Вот самые простые и полезные психодраматические варианты работы:

Запрос контактного переживания. Во многих случаях для активизации переживания горевания нет необходимости делать полноценную психодраматическую встречу. Достаточно только запроса контактного переживания, который можно реализовать в т. ч. в воображении:

  • Т: Можешь ли ты мысленно представить твоего визави в какой-то типичной для него обстановке? Что ты переживаешь, когда представляешь эту картинку?

И такого мысленного эксперимента многим клиентам будет достаточно, чтобы схватить ниточку теплого контактного переживания, которое далее можно развернуть в диалоге с терапевтом, и тем самым активизировать проживание накопленных переживаний. При этом у терапевта всегда остается возможность перейти и к полноценной психодраматической встрече, если работа в диалоге окажется недостаточно эффективной.

Психодраматическая встреча (в пространстве или воображении). Мощность этой классической психодраматической техники заключается в том, что она позволяет клиенту глубоко прожить эмоциональное взаимодействие с важным ему человеком, в то время как в реальности это уже не возможно. И когда клиент раз за разом проживает такое эмоциональное взаимодействие в психодраматической встрече, то, похоже, его психика постепенно обучается внутри себя самостоятельно его проживать. Важной частью полноценной психодраматической встречи с умершим человеком является опыт, когда клиент сам играет его роль. Благодаря этому опыту происходит восстановление внутренней эмоциональной связи в значительно большей степени, чем без него.

Сцена хорошего воспоминания или нереализованного будущего. Иногда бывает, что клиенту необходимо более сильное психодраматическое средство, чтобы выразить, прожить и сделать разделенной ту боль, которую он испытывает внутри. И в этом случае можно предложить ему разыграть какое-то из лучших воспоминаний, в котором он переживал тепло в контакте с теперь уже умершим близким. Или часто еще более сильной сценой может быть разыгрывание фантазии о том хорошем будущем, о котором когда-то мечтала душа клиента, и которое уже никогда не сможет случиться. Эти психодраматические сцены не требуют произведения в них каких-либо терапевтических трансформационных действий — они выражают боль клиента и дают ему ощущение, что она может быть понята и разделена с другими людьми.

Заключение

Благодарю за помощь моих первых читателей и незаменимых редакторов Наталью Фролову и Таину Безрукову, которые задавали вопросы, находили несостыковки, подкидывали идеи, редактировали текст и тем самым помогли сделать его значительно лучше. Буду рад откликам и вопросам от заинтересованных коллег и новых читателей.

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

О Прощении…

Власова Юлия

Власова Юлия

В психодраме с 1993 года. Мои Учителя: Анатолий Щербаков, Елена Лопухина, Екатерина Михайлова, Анн Анселин Шутценбергер, Дэвид Киппер, Хельмут Барц и другие. Образование Высшее, кандидат психологических наук, юнгианский аналитик (Индивидуальный член Ме...
Щербаков Анатолий Сергеевич

Врач психиатр-нарколог, психодраматерапевт, специалист по системным семейным расстановкам.

Я прошу тебя простить,
Как будто птицу в небо отпустить
Я прошу тебя простить
Сегодня раз и навсегда.
«Я люблю,» — сказал мне ты,
И это слышали в саду цветы,
Я прощу, а вдруг цветы
Простить не смогут никогда.

А память священна,
Как отблеск высокого огня,
Прощенья, прощенья
Теперь проси не у меня…

Я могу тебя простить,
Как будто песню в небо отпустить.
Я могу тебя простить
Сегодня раз и навсегда.
Ты вчера сказала: «Да»,
И это слышала в реке вода.
Я прощу, а вдруг река
Простить не сможет никогда?

Р.Рождественский

Когда-то давно под эту песню в телепрограмме «Время» передавали прогноз погоды. Не под песню, а под мелодию этой песни. Но многие из нас подпевали, внимательно изучая экраны телевизоров: где пойдёт дождик, а где – снег, сколько градусов, какое давление…. Невольно мы включали себя в силы, которыми не можем управлять – силы Природы. Напрашивается вопрос – при чём тут силы природы и погоды? Какое отношение они имеют к тому, что всё же относят в область чисто человеческих отношений? Оказывается, самое прямое. Ибо дорога к Прощению всегда проходит через что-то большее, нежели просто людская обида, непонимание и боль.

И что это за дорога к прощению? Отчего она так длинна и трудна? Внимательный анализ покажет нам, что прощение, прежде всего, может быть искреннее и неискреннее. Неискреннее, формальное прощение – это не прощенье, а в лучшем случае, – извинение. Легко отделаться извинением, его всегда примут. Тему закроют, но душа будет продолжать страдать. Непрощающий страдает во много-много раз больше, чем непрощённый. Мрачные картины, мстительные фантазии,  резкое изменение мнения о человеке, постоянные вопросы в стиле «за что?» и проигрывание, проигрывание сценария обиды… Да и непрощённому несладко – возможно, он потерял друга, отношения стали формальными, может быть, между супругами начала расти стена, которая рано или поздно станет непреодолимой, — в любом случае Прощения не состоялось.

Но отчего так происходит? Порой короткое «извини» творит Прощение, а порой самое искреннее раскаяние, сдобренное клятвами,  всё равно не разрешает ситуацию – отношения остаются натянутыми, или разрываются.

Прозвучит, конечно, с налётом  мистики, но один человек не сможет простить другого, если не будут задействованы силы Духа. Только  на уровне «Я-Я» всегда много чувств, и они, как ни удивительно,  мешают свободному прощению. Казалось бы, именно через осознание чувств мы можем и разобраться в произошедшем, и постепенно дойти до принятия и прощения. Но, когда чувств так много, когда они щедро сдобрены мыслями,  установками, принципами – достичь прощения крайне трудно. Во многих психологических рекомендациях есть призыв понять мотивы обидчика, найти сходные в себе, таким образом понять его. А всегда ли понять значит простить? И что это за силы Духа такие? Это религиозность? Нет. Это силы нашего настоящего Я, которое аналитические психологи называют Самость. О Самости  речь впереди. Пока просто вспомним, что недаром в Прощённое Воскресенье христиане просят прощения друг у друга, но отвечают не светски «да, прощаю», а «Бог простит». Надо бы разобраться.

Чтобы постичь психологическую сущность прощения, надо многое учитывать.

Не прощать можно только близких людей. Посторонних эта тема  не касается. На посторонних злятся, ненавидят, обижаются, потом либо забывают, либо держатся подальше – словом, извлекают некий урок. Чтобы в душе возникли тяготы  переживания непрощения,  должны быть крепкие эмоциональные связи – о чём мы уже однажды рассказывали в  истории про врага и его место. Пользуясь терминами аналитических психологов, последователей К. Г. Юнга, непрощающий и непрощённый  связаны силами Самости. И если нам утверждают, что простить не могут, а человек совсем не близкий, просто знакомый, то стоит разобраться – что на самом деле связывает обидчика и не прощающего? Отчего так много места в сердце занял этот непрощённый враг? Возможно, непрощающий бессознательно идентифицирован с ним, или завидует ему, или когда-то хотел быть ближе…. Или проецирует на этого постороннего обидчика кого-то, ко совсем близок, совсем рядом, но тоже не прощён. Если этот вопрос оставить невыясненным – смысла и эффекта наша работа иметь не будет, просто формальная отработка архетипического сюжета. Если вы директор психодрамы, то сразу почувствуете «фальшивку»: мало энергии, тусклые реплики, пассивность или неадекватные действия протагониста, удушающее молчание. Или «сход с темы» совсем в другие смыслы и сюжеты.

Как уже сказали выше, надо отличать Прощение и Извинение. Последнее проделывается в ситуации случайной ошибки, хотя и вполне заслуживает терапевтического внимания. И прекрасно разрешается ролевой виньеткой – моделью возможного извинения. Но вот   непрощенье возникает тогда, когда дело касается предательства: удар в самое больное место, измена, обесценивание, то есть, когда совершены намеренные действия   травматического характера от значимого для вас человека.

Порой выгодно быть в состоянии непрощения,  потому что человек боится, что если он простит,  то потеряет часть себя, предаст часть себя, какие-то воспоминания, чувства,  переживания. Простить – разрушить стену непрощения, и, как любое разрушение,  подлинное Прощение – тяжелая операция для души. Но это та травма, которая дарует освобождение. Нет в нашем развитии таких изменений, которые не подразумевали бы те или иные потери. Перед началом работы с протагонистом возможные потери надо прояснить, иначе работа рискует упереться в железную стену бессознательного сопротивления. Делается это с помощью вопросов-векторов в будущее, то есть, мы выясняем, что в представлениях протагониста может произойти вследствие прощения.

Полезный совет: Лучше не спрашивать «в лоб»: Что ты потеряешь, если простишь? Или: Чем тебе грозит прощение? – ответ легко конвертируется в рационализацию, которая, как известно, красива, да бесполезна.

Есть более тонкие вопросы: «Его нельзя (трудно) простить, потому что…….»

«И простить его, это значит……..»

А иногда – «Кто стоит на пути прощения?». В последнем вопросе не только чувства и качества. Там можно обнаружить и семейные ценности, а с ними следует обходиться весьма осторожно, как и с любыми ценностями. Возможно, их следует вывести на поле драмы, чтобы протагонист мог с ними взаимодействовать. А порой – просить их разрешения на прощение.

Дайте возможность протагонисту ответить спонтанно, а на такие «полувопросы», которые юристы называют наводящими,  отвечается легко и от души. Вспомните, как любили такие вопросы мамы и учительницы, когда хотели от нас верного ответа. Мы тоже хотим от протагониста верного ответа. Верного, с точки зрения его души, а не наших фантазий, конечно.

Прощенье может состояться, если призвать на помощь нейтральные надличностные силы,  которые юнгианцы называют силами Самости. Или силами Духа.

Итак. Самость…

Самость — архетип, глубинный центр и выражение психологической целостности отдельного индивида. Выступает как принцип объединения сознательной и бессознательной частей психики и, одновременно с этим, обеспечивает вычленение индивида из окружающего его мира. По Юнгу, «самость есть не только центр, но и полный круг, весь тот объём, включающий в себя и сознание и бессознательное: она есть центр суммативной целостности, как Я есть центр сознания». Символическим выражением самости Юнг считал изображение буддийской мандалы. Символами Самости также выступают небесные светила, природные явления, ландшафты.

То есть, Самость – это наше подлинное Я, больше, чем всё, что можно осознать, истинная целостность. Именно посредством Самости мы связаны с Коллективным бессознательным, и именно Самость зримо и незримо принимает участие во всех сферах нашей жизни.

Силы Самости нельзя найти внутри мыслей, и даже внутри чувств, как нельзя потрогать радугу или налить в стакан небо. Небо, радугу, Солнце и Луну можно созерцать, любоваться, общаться с ними. На Луну, например, можно выть. И что ж, что нам не отвечают? Возможно, мы просто не умеем слышать ответ. В психодраме можем обрести эту способность!

Эти надличностные силы должны обладать определенными свойствами:

  • быть нейтральными (ни на чьей стороне);
  • быть сильнее сознающего Я человека;
  • принадлежать всем и никому;
  • существовать и вести себя все зависимости от нашего желания.

Самые понятные и близкие силы – это силы природы. Мы их не замечаем в повседневности, но именно они и становятся невольными свидетелями всех аспектов существования, в том числе и наших взаимоотношений.  И  ситуация Прощения – Непрощения мимо них не проходит. Как и ситуация или процесс, который привёл нас к необходимости прощать или быть прощёнными. С невольными свидетелями нам и работать. Но прежде надо понять, что ещё, помимо личных и семейных препятствий всегда  стоит на пути к Прощению. Это –  память.

Память – свойство Я,  которое удерживает чувства обиды, боли, всё, что связано с травматичной ситуацией, поэтому мы никак не можем простить, даже если внешне кажется, что простили. Но всё возвращаемся и возвращаемся к ситуации, где нам нанесли травму.

«А память священна, Как отблеск высокого огня» – пишет поэт. Обратите внимание, «отблеск», но не сам огонь. То есть, Память, помимо наших вполне сознательных и осознаваемых вещей способна отражать и самостные силы. Память бережно хранит всё. В этом её высшая ценность, но и источник боли.

Признаки непрощения:

  • устойчивые, даже назойливые воспоминания;
  • избегание непрощённого, или похожих на него людей;
  • избегание сходных ситуаций;
  • фантазии на тему мести;
  • злорадство;
  • воспитание в себе жестокости, равнодушия, иных защит, чтобы избежать повторения; а порой воспитание таких качеств у детей, чтобы «уберечь» их от сходной ситуации;
  • вхождение в контрсценарий: «буду делать наоборот» –- это весьма характерно при невозможности простить родителей. Но бывает и в других ситуациях.

Непрощение – это Травма, со всеми атрибутами посттравматического состояния. А Травма, Её Опасное Величество, как мы знаем, всегда строит наглухо огороженную замок-темницу, где то и дело разыгрывается Та Самая Ситуация, со всеми мучительными чувствами. И непрощённый человек, и ситуация, где он нанес нам рану,   продолжают быть для нас эмоционально заряженными, помимо нас, помимо воли – структурируют поведение даже в тех случаях, которые не относятся, на первый взгляд, к той, «непрощаемой» ситуации. Душа так создана, что незавершённые трудные архетипические сюжеты распространяются, как огонь, как воды потопа – во все направления жизни. Иногда их называют комплексами. Мы предпочли здесь не злоупотреблять этим термином – его смысл в практической психологии стал неоднозначен.

Примеры влияния Непрощения на жизнь: приведите сами самостоятельно, в маленьких группах, в группе, сами лично для себя. Если будете честны и внимательны, то увидите, как щупальца Травмы проникли в весьма отдаленные сферы жизни.

Прощению предшествует Раскаянье. К слову, именно искреннего раскаянья мы и ждём от обидчика. И именно раскаяние порой никак не может найти выход в нашем сердце, если обиду причинили мы. В основе сопротивления раскаянью – страх Я-сознающего потерять контроль, потерять власть, оказаться униженным, и, конечно, пережить стыд.  Этот страх, даже совсем безосновательный, настолько силён, что заставляет нас оправдывать и оправдывать свой поступок, всё прочнее запирая в камере мучительных переживаний.

Раскаяться —  это значит,  признаться в своём несовершенстве, в своей тени, недостатках, слабости. Это искренне, сердечно,  полно можно сделать только в присутствии Помощников-Свидетелей: надличностных сил. Перед Солнцем, например,  мы все несовершенны, малы и слабы.

Ещё немного про  память: помнят не столько поступок, как  те чувства, которыми сопровождалось это событие. Память эти чувства держит, субъективно поддерживая целостность Я: чувство достоинства, опыт, изменения, которые якобы произошли после совершения проступка другим человеком. Но это иллюзия, Я становится ригидным,  закрывает себя от нового опыта, всё время в ситуации травмы. Прощение нужно Непрощающему больше, чем Непрощённому. Это касается и тех ситуаций, когда Я не может простить…себя. То есть, Непрощающий и Непрощённый на самом деле соседствуют в одной личности.

Памяти стоит отдать чувства, которые формируют Непрощение,  Природе (иным надличностным силам): они (силы) способны их переварить, развеять, освободить энергию.

Надличностные силы ни на чьей стороне, но заинтересованы в балансе, восстановлении, поэтому заинтересованы в Прощенье.

Они могут быть,  и они и есть наши Свидетели и союзники в Прощении и Раскаянии.

Конечно, в  психодраме, прося прощения, и беря в свидетели  Луну, например, мы бессознательно активируем нашу Самость, наш Дух. Или, когда отдаём всю боль нанесенной травмы Небу, Облакам, (сами или с помощью вспомогательного Я – Памяти) мы тоже получаем огромную поддержку и силы от нашего Духа. Таков закон психики, таков закон души, таково таинство психодраматического действа.

Есть три формулы, универсальные для всех людей, вот они:

Формула подлинного Раскаяния: Мне жаль, что я такой, и своими особенностями я причинил вред тебе.

Формула подлинного Прощения: я принимаю, что ты такой, и освобождаюсь от мучительных чувств, связанных с твоим поступком.

Формула готовности к Прощению: мне жаль, что я не могу признать твои особенности и спокойно вспоминать твой поступок.

В адрес третьей формулы скажем – если протагонист не готов к прощению, с её помощью он может сформировать намерение, то есть сдвинуть душу от тяжкого гнёта боли в направлении к прощению. И совсем необязательно, чтобы он сделал это сразу же. Всему своё время. Пожалуйста, уважаемые директора психодрамы – не спешите, не торопите душу! Намерение простить – огромный шаг, если он сделан, прощение не заставит себя ждать.

Итак, виньетка. Нам этот раз хочется иллюстрации из опыта психодраматической работы с выздоравливающими зависимыми.

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Шприц. Купил. Наркотик – в кармане. Вышел. Машина. Арест. Друг. Друг детства. Предал.

И уже оба свободные. Оба трезвые. А память не даёт простить. И сидят на группе «Анонимные наркоманы». Злобно косятся. Не разговаривают. А с детсадика были вместе.

И непрощающему плохо, он скучает, он всё понимает, он, возможно, и сам так поступил бы, но…. И непрощённому плохо, он пытался что-то объяснить, повиниться в трусости, в болезненном несовершенстве, даже получил формальное «я всё понимаю», но ему плохо, плохо, он скучает, он хочет вернуть дружбу, но…..

Наш протагонист был Непрощающий.

И вот в волшебном пространстве психодраматической группы оживают Ночь, Фонарь, Аптека…. И Память, готовая услужливо подсунуть все переживания, и страх,  унижение, и боль предательства.

Приходит Друг- Предатель («Вспомогательное Я»).

Директор предлагает выбрать формулу Прощения или готовности к Прощению из трёх предложенных. Протагонист выбирает формулу Прощения. И берёт Ночь в свидетели. Ночь молчит, Ночь наблюдает.

И Память отдаёт Ночи чувства, а Ночь их берёт. Потому что Ночь – больше и сильней, потому что Ночь – над ситуацией. И что ей стоит  взять наше, человеческое: обиду, жажду мести, желание изменить прошлое? Ей это нетрудно.

А теперь — время Прощения. «Я прощаю тебя и беру Ночь в свидетели» – и всё. Ответной реплики от Друга не надо. Только взгляд «глаза-в-глаза». Молчание. Виньетке конец.

А в жизни? А в жизни они помирились. Не сразу, но помирились, как мужчины – просто однажды вместе поехали на рыбалку. Слова уже не были нужны.

Странно, чем труднее тема, тем короче виньетка. Потому что трудные, тяжкие темы всегда архетипичны. А архетипам много слов и  мыслей не нужно.

Чуть-чуть ещё про методологию аналитической психодрамы: архетипические сюжеты имеют заданную общечеловеческую  структуру. Порой кажется, что это свойство, будучи отражённым в пространстве психодрамы, лишит спонтанности, только всё не так. Спонтанно человек действует как раз по архетипическому сюжету, он просто не сможет «уйти не туда», сделать как-то неправильно для себя.  А вот если «сбивается» с него, то в ход идет рацио, наше Я-сознающее, то, что постоянно претендует на роль центра личности. И постоянно страдает от этой тягостной должности. Дать волю рациональному и контролирующему – и,  вместо прощения, дарующего свободу,  получается надменное снисхождение, или умильное лживое примирение, которое не выдержит самой простой проверки реальностью.

Нас воспитывали по принципу «человек может всё». Трудно отпустить свои переживания на волю мощных, но нейтральных (читай – безразличных) сил. Ещё трудней признать, что ты сам, и те, кто с тобой рядом, есть часть великих сил Самости. Причём, подчинённая часть. Мы привыкли, что сознание должно решать всё. Ну как унылый дождь  может помочь простить мать, которая была жестока к нам, или как равнодушная белая Луна, подглядывающая в окно больницы, будет содействовать женщине, которая прервала беременность, в прощении себя? Привычней скатиться в сценарий «сам прости себя и других». Что и говорить, сценарий всем хорош, только неправды много. Полуправда в нем – самая изощренная ложь. Ведь в драматичные моменты жизни были и дождь, и Луна, и светило Солнце, были войны,  на братоубийственую войну смотрели недоступные горы….  Самость всегда была с нами, и будет с нами – мы часть её.  И сейчас тоже: Солнце, звезды, облака и деревья – множество незримых свидетелей бытия.

Есть смысл во всём, что происходит с нами – в счастливых минутах, и в драматических. Есть смысл в том, чтобы простить, и чтобы быть прощённым. И если человек встал на дорогу Прощения – он уже переживает этот смысл. И лишь тогда силы Самости склонятся, чтобы прийти к нему на помощь.

С детьми не разводятся… Психодрама в работе с детьми разведенных родителей

С детьми не разводятся… Психодрама в работе с детьми разведенных родителей
Богомягкова Оксана

Богомягкова Оксана

Психодраматическое образование Институт психодрамы и психологического консультирования (Директор - В.В.Семенов) Образование Образование высшее; Сертификат психодраматерапевта 2015 г.; Сказкотерапевт; Кандидат педагогических наук; Доцент психо...

В статье представлен практический опыт сопровождения детей в ситуации развода родителей. Раскрыты возрастные особенности переживаний детьми травматического события, психо-эмоциональные и поведенческие реакции на него, родительские проекции и интроекты. Описана авторская практика работы с детскими и родительскими группами. Аргументировано использование психодрамы как основного метода работы с детьми в психотравмирующей ситуации развода.

 

В России ежегодно более 600 тыс. детей переживают развод родителей [5]. Развод почти всегда является психотравмирующей ситуацией, он связан с высоким риском возникновения различного рода нарушений психического состояния у всех членов семьи. Дети, в силу естественной возрастной зависимости от родителей, личностной и эмоциональной незрелости, оказываются наиболее уязвимыми к психотравмирующему действию развода.

Актуальность проблематики психологических травм детства, в частности переживания ребенком ситуации развода родителей, значимо подтверждается в свете социального и психологического подхода к проблеме. Статистические данные института семьи и брака констатируют повышение процента разводов в семьях, при этом пик разводных процессов приходится на 4-6 год совместной жизни и 18-20 годы брака (данные ЗАГС по Пермскому краю). Теоретический экскурс проблемы влияния развода родителей на развитие ребенка представлен в исследованиях К. Аронса, Н. Акермана, Дж.В. Валлерштейна, С.И. Голода, В.Н. Дружинина, Дж.В. Келли, А.Г. Ковалева, А. Маслоу, М. Раттер, О.А. Русаковской,Ф.С. Сафуанова, Н.К. Харитоновой, А.Г. Харчева, В.М. Целуйко, Г. Фигдора, Э. Фромма, Г. Хоментаускас, Э.Г. Эйдемиллера, В. Юстицкис.

Вместе с тем, в отечественной науке специальных исследований собственного положения детей в послеразводной ситуации сравнительно мало. Гораздо больше внимания уделяется проблемам неполной, монородительской, материнской семьи, т.е. проблемам женщин. Хотя ясно, что важным моментом влияния на ребенка является как раз причина возникновения неполной семьи: развод, внебрачное рождение и т.п.[8]

За рубежом, наоборот, начиная с 1960-х гг. проводятся многочисленные социологические и психологические исследования, нацеленные именно на изучение влияния последствий развода на детей [4].

Последствия развода родителей могут отрицательно сказаться на всей последующей жизни ребенка. «Битва» родителей в доразводный и послеразводный период приводит к тому, что у 37,7% детей снижается успеваемость, у 19,6% страдает дисциплина дома, 17,4% требует особого внимания, 8,7% убегают из дома, у 6,5% возникают конфликты с друзьями [5].

Зная особенности личности и коммуникативные возможности детей, переживших развод, специалист (педагог, психолог, социальный работник) сможет организовать процесс сопровождения более целенаправленно для определенной возрастной категории детей.

Особенности непосредственных реакций ребенка на развод родителей специфичны для каждого возраста.

Младенцы практически не замечают перемен и забывают отсутствующего родителя за несколько дней, при условии внимания со стороны других родственников. Эмоционально значим для ребенка в этот период каждый родитель в отдельности.

У детей раннего возраста может часто и резко меняться настроение в связи с отсутствием одного из родителей. Ребенок с 1 года до 3 лет испытывает потребность быть одновременно и с мамой и с папой, что провоцирует его поведенческие, эмоциональные, а иногда и психосоматические манипуляции как попытку объединить родителей.

Для ребенка-дошкольника развод родителей — это ломка устойчивой семейной структуры, привычных отношений с родителями, конфликт между привязанностью к отцу и матери. Младшие дошкольники (3-5 лет), как правило, еще не понимают, что означает развод, но осознают, что один из родителей стал меньше участвовать в их жизни. Переживания детей часто сопряжены с чувствами тревоги, беспомощности, одиночества, горя и утраты. Наиболее характерным для них является чувство вины, когда дошкольники считают, что они были «не достаточно хорошими». В ситуации развода родителей у детей 3-5 лет появляется регрессивное поведение, возрастает агрессивность по отношению к взрослым и сверстникам [5].

У детей 5-7 лет наблюдается усиление агрессии и тревоги, раздражительность, неугомонность, гневливость. Дети этой возрастной группы достаточно отчетливо представляют, какие изменения в их жизни вызывает развод. Психологи и педагоги в своих исследованиях отмечают, что дети способны рассказывать о своих переживаниях, тоске по отцу, желании восстановить семью. У детей не наблюдается ярко выраженных задержек в развитии или снижения самооценки. Девочки старшего дошкольного возраста переживают распад семьи сильнее, чем мальчики: тоскуют по отцу, мечтают о повторном браке матери с ним, приходят в состоянии крайнего возбуждения в его присутствии. Наиболее уязвимых детей 5-6 лет отличает острое чувство потери: они не могут говорить и думать о разводе, у них есть нарушения сна и аппетита. Некоторые, наоборот, постоянно спрашивают об отце, ищут внимание взрослых и физического контакта с ними [6, 7]. Ребенок воспринимает родителей как чету и поэтому разрыв отношений для него является тяжелым эмоциональным потрясением.

В младшем школьном возрасте утрата одного из родителей — это удар по социализации, адаптивным механизмам, эмоциональной сфере. Ребенок растерян, чувствует себя беззащитным, испытывает постоянную тревогу, чувство стыда, ведет себя нервозно. В школе появляются проблемы с успеваемостью и дисциплиной. Он может начать грубить, обманывать, настраивать родителей друг против друга, требовать от них подарков. К родителю, ушедшему из семьи, не редко испытывает ненависть, становится агрессивным и непокорным. Обычно сильно привязывается к родителю, с которым живет, но иногда агрессия может распространяться и на этого родителя.

Подростки реагируют полярно: мальчики в большинстве случаев испытывают негативные чувства к отцу и сильно привязываются к матери. Но если у нее появляется партнер, ревнивый сын ей этого не простит. Девочки в этой ситуации перестают доверять взрослым, ищут опору в подругах, к матери проявляют критические нотки («за собой не следишь, вот отец и ушел к другой»), порой они даже склонны восхищаться его новой подругой.

Прежний мир ребенка, в котором он родился и жил до развода родителей, разрушился, и перед ним встает трудная задача: нужно выживать, приспосабливаться к новым обстоятельствам. Не всегда это приспособление дается ребенку легко [1]. Развод родителей для ребенка – это травматическое событие, имеющее пролонгированное действие. Травматическое событие представляет собой ситуацию, «перегружающую Эго» (О.В.Бермант-Полякова). Это экстраординарное, выбивающееся из общего хода жизни событие, даже если оно не несёт угрозы жизни [2]. Суть травматического переживания состоит в неспособности усвоить случившееся событие. Травматические переживания в этой связи основаны на аффекте недоумения или шока, эмоциональной и когнитивной дезорганизации. Одно из самых ближайших последствий послеразводного стресса для детей — нарушение их адаптации к повседневной жизни. И именно это направление деятельности специалистов становится центральной задачей профилактики и коррекции развития ребенка, переживающего/пережившего развод родителей.

Поиск ресурсов детского развития и их актуализация в рамках комплексного сопровождения обосновывает необходимость изучения коммуникативной и личностной сферы ребенка-дошкольника, пережившего развод родителей в сравнении со сверстниками из полных устойчивых семей.

В рамках проводимого исследования коммуникативно-личностной сферы старших дошкольников, переживших развод родителей, в качестве испытуемых обследовано 137 детей в возрасте 5-7 лет (из них 69 человек — это дети, пережившие развод родителей, 68 человек — дети, чьи родители состоят в браке). Диагностический инструментарий, используемый в работе, включал социометрический эксперимент «Секрет» Т.А. Репиной, визуально-вербальную методику Рене Жиля, методику одномоментных срезов структуры детской группы в свободном общении Т.А. Репиной. Для выявления статистически значимых различий между показателями коммуникативно-личностного развития детей, переживших развод родителей, и детей, чьи родители находятся в браке, был использован Т-критериальный анализ Стьюдента.

Статистические данные позволяют утверждать, что дети, чьи родители в разводе, хуже относятся к отцу, чем дети, живущие в полной семье. Это можно объяснить тем, что при разводе, ребенок меньше контактирует с отцом. Также у ребенка может сложиться негативное отношение к папе после развода. Ребенок почти всегда перенимает точку зрения матери, поскольку не может сформировать собственного мнения о поступках отца. Кроме этого, есть юридическая сторона вопроса, при которой, ребенок после развода остается с матерью.

Также у детей разведенных родителей лучше складываются отношения с воспитателем. Можно предположить, что ребенок, не найдя нравственного образца у себя в семье, находит его во взрослом, с которым больше проводит времени: этим взрослым, чаще всего является воспитатель.

Дети разведенных родителей более конфликтны. Куличковская Е.В. и Степанова О.В. видят причину в том, что у ребенка старшего дошкольного возраста утрата одного из родителей может вызвать продолжительную депрессию [3]. Он растерян, чувствует себя беззащитным, испытывает постоянную тревогу, ведет себя нервозно. Возникают проблемы с дисциплиной, дома ребенок становится агрессивным и непокорным, может начать грубить, обманывать, настраивать родителей друг против друга, требовать от них подарков. Когда конфликты между родителями становятся настолько серьезными, что ведут к расторжению брака, они часто являются источником сильнейших переживаний ребенка и могут, таким образом, провоцировать его агрессию. Мэвис Хэтерингтон из университета Вирджинии наблюдала такие агрессивные реакции, проводя свое широко известное лонгитюдное исследование влияний развода на детей. Она и ее коллеги оценивали социальное поведение детей обоего пола, начиная с четырехлетнего возраста в течение двух лет после развода их родителей. По сравнению со сверстниками из полных семей дети разведенных родителей даже через год после развода проявляли более высокий уровень как эмоциональной, так и инструментальной агрессии, физической и вербальной. Другим проявлением эмоционального смятения было то, что они не только чаще по сравнению со сверстниками из полных семей проявляли агрессивность, но и были менее успешны в достижении своих целей с помощью агрессии [3].

Дети разведенных родителей более фрустрированы и отгорожены, чем дети, живущие в полной семье. Если ребенку недостает любви, он теряет уверенность в себе, к нему приходит чувство насильственной отчужденности других от него, он чувствует себя покинутым и одиноким. Отчужденное отношение близких к ребенку, порождает у него чувство отгороженности от других и связанный с этим страх — состояние сильной тревоги, беспокойства, душевного смятения.

Социальный статус детей, переживших, развод родителей, ниже, чем у детей из полной семьи. Это можно объяснить тем, что психологическая травма нанесенная разводом родителей, приводит к социальной дезадаптации: к сужению круга людей, с которыми ребенок может нормально взаимодействовать, к формированию психологических комплексов, вследствие чего в группе детей ребенок имеет социометрический статус отверженного.

У детей, переживших развод родителей, значительно ниже показатели свойств общения, а именно продолжительность, избирательность и интенсивность общения. Это можно объяснить тем, что ребенку сложно вступать в контакты со сверстниками, что объясняет малое количество сверстников, с которыми он общается. Такие дети быстро переключается в общении с одним ребенком на общение с другим, не устанавливая близких контактов.

Представленные статистические данные расставляют акценты на направлениях и задачах комплексного (психолого-педагогического и социального-правового) сопровождения высококонфликтных семей, находящихся в ситуации развода и детей, оказавшихся «запертыми в хроническом конфликте». Авторская практика психотерапии (психодрама, сказкотерапия, арттерапия, техники гештальт-терапии) в работе с детьми и семьями позволяет обеспечивать безопасность личности ребенка и его социального пространства через индивидуальные и групповые программы сопровождения. Основным эффектом проводимой работы является с одной стороны — формирование способности родителей к решению вопросов, касающихся ребенка, исходя не из своих переживаний, а «из интересов ребенка»: компетентно и ответственно; с другой стороны — поиск и актуализация личностных ресурсов детского развития как условие противостояния психоэмоциональной травме, полученной вследствие развода родителей.

Два вектора психологической практики ориентированы: 1) на консультирование родителей в предразводный период и в ситуации высококонфликтного развода, 2) психодраматерапию травмы/посттравмы детского развития.

Развод, являясь результатом кризисного развития отношений супружеской пары, представляет собой ненормативный кризис семьи, приводящий ее к реорганизации как системы. Одной из основных задач, стоящих перед разводящимися супругами, является их эмоциональная сепарация и трансформация эмоциональной привязанности, напряженности, враждебности, чувства гнева в сторону устойчивого доброжелательного или нейтрального отношения к бывшему супругу. В ситуации развода наличие конфликта между родителями является нормой. В последующем выраженность конфликта уменьшается по мере эмоционального освобождения родителей и принятия новой ситуации. Через 1-3 года после развода родители справляются со своими переживаниями и, исходя из интересов ребенка, приходят к соглашению о порядке участия каждого из родителей в воспитании детей.

В ситуации высококонфликтного развода родители амбивалентны, имеют выраженные личностные и/или психопатологические особенности, высокий уровень недоверия друг к другу, вербальной и физической агрессии, трудности в коммуникации и кооперации, неспособность сфокусироваться на нуждах детей и отстраниться от своих собственных проблем, неспособны защитить ребенка от своего собственного эмоционального недовольства. Все это трансформируется в длительные судебные разбирательства о порядке воспитания детей. Спор об опеке и порядке общения с ребенком становится новой формой их взаимоотношений. Разведенные родители осознанно или неосознанно ищут в детях психологическую поддержку или «союзников», тем самым вовлекают их в конфликт выбора между родителями или конфликт лояльности. Тогда как запрос на психологическую поддержку корректнее и эффективнее адресовать специалисту-психологу.

Практика психологического консультирования и психотерапии травматических переживаний супругов позволит избежать когнитивного и социального диссонанса, оставив эмоции и аффекты в кругу супружеских отношений и защитит ребенка от ответственности за распад отношений родителей.

Родительские группы, практикуемые в пермском центре психодрамы, позволяют мамам и папам понять и принять себя в роли родителя, понять и принять своего ребенка, сфокусировать личный запрос и получить профильную тематическую консультацию. Тематика родительских групп разнообразна: «Дети XXI века: мифы и реальность», «Поведение ребенка: как понять, что делать?», «Самостоятельность и инициатива в жизни ребенка», «Кто в доме хозяин?», «Кризисы детского развития», «Трудный ребенок в школе (детском саду) и дома», «Мальчики и девочки: сходства и различия в воспитании»», «Ребенок и социум», «Семейная история», «Я + Ты = Мы?», «Я-мама».

У детей, вовлеченных в супружеский конфликт, формируются сложные психологические переживания, чувство вины, раздражительность, агрессивность, нарастает зависимость от родителя, с которым он остается совместно проживать. Феноменология детей разведенных родителей при минимальном уровне конфликта обращает на себя внимание в психотерапевтическом процессе. Внешнее благополучие, доверительность отношений, конструктивное общение разведенных родителей, тем не менее, порождает у детей неуверенность в себе, в своем социальном положении и статусе, иллюзию идеальной семьи и отсутствия разногласий, приведших к разводу. Комплекс отличника или стереотип нарушителя порядка выступает как психологическая защита от страха, что «нельзя ссориться, а то и со мной тоже могут развестись», «лучшая зашита — это нападение», «лучше буду отталкивать я, чем бросят меня». Радость от наличия двух домов для такого ребенка сменяется растерянностью, непредсказуемостью, а соответственно, и небезопасностью обозримого будущего. Попытка «усидеть на двух стульях» заканчивается трагическим разочарованием, личностной тревожностью, неуверенностью в себе, социальной отгороженностью.

С профессиональной точки зрения, если пострадавший способен сформулировать, что именно шокировало его в происходящем, мы имеем дело с попытками здоровой души переработать, интегрировать потрясшиий ее опыт (О.В.Бермант-Полякова). Коррекционные, психотерапевтические встречи с детьми, пережившими развод родителей, могут быть организованы как в индивидуальном, так и в групповом формате. При определении содержания психокоррекционной и психотерапевтической работы принципиально важно иметь представления о потенциальных личностных возможностях развития детей, о возможностях их общения, о гуманизации социально-педагогической среды, о возрасте столкновения с травмой.

Авторская программа сопровождения детской группы работает с минимизацией рисков и угроз психологическому здоровью детей в травматической ситуации. В цикле из 24 занятий реализованы разделы «Уверенность в себе», «Вот какой Я», «Я и мои друзья». Техники психодрамы расширяют представление ребенка о себе, учат осознавать и выражать свои чувства/мысли/желания, учат видеть потребности и значимые переживания других, развивают эмоциональный мир детей, способность к эмпатии, коммуникативные умения и навыки, толерантность, саморегуляцию, формируют чувство самоценности и ценности другого.

О травме нельзя рассказать, она раскрывается в неподконтрольном воспроизведении пережитого, в избегании стимулов, связанных с ней и в постоянной настороженности. О масштабе душевной травмы психотерапевт судит по степени умолчания о ней. Именно поэтому психодрама — это тот инструмент, который позволяет экологично заглянуть в душу ребенка и настроить этот душевный инструмент, который социально и эмоционально начал звучать фальшиво.

Ситуация развода может быть отнесена к особым психотравмирующим социальным ситуациям с высоким риском формирования психических нарушений у детей, являющихся предметом спора между родителями. Продолжительность и выраженность конфликта, степень вовлеченности и возраст детей, индивидуально-психологические характеристики участников приводят к особым формам реагирования. Представленный опыт эмпирической и практической работы дополняет существующие исследования в области высококонфликтного развода с участием детей и обосновывает необходимость психотерапевтического сопровождения ребенка и его семьи.

Литература

1. Берковиц Л. Агрессия: причины, последствия и контроль/Л. Берковиц. – Прайм-Еврознак, 2007.
2. Бермант-Полякова О.В. Посттравма. Диагностика и терапия/О.В.Бермант-Полякова. – М.: Речь, 2006
3. Куличковская Е.В. Это горькое слово «Развод». Психологическая работа с детьми/Е.В. Куличковская, О.В. Степанова. – Генезис, 2010.
4. Савинов Л.И. Социальная работа с детьми в семье разведенных родителей (учеб.пособ)/Л.И. Савинов, Е.В. Кузнецов. – М., 2002.
5. Сафуанов Ф.С. Психолого-психиатрическая экспертиза по судебным спорам между родителями о воспитании и месте жительства ребенка/Ф.С. Сафуанов, Н.К. Харитонова, О.А. Русаковская. – М., 2012
6. Фигдор Г. Дети разведенных родителей: между травмой и надеждой (психоаналитическое исследование)/Г. Фригор. – М., 1995.
7. Фигдор Г. Беды развода и пути их преодоления/Г. Фригор. – М., 2006
8. Хоментаускас Г. Семья глазами ребенка: дети и психлогические проблемы в семье/Г. Хоментаускас. – Екатеринбург, 2006

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

Заметка для Психологического навигатора. Актуальная тема: Страх

Заметка для Психологического навигатора. Актуальная тема: Страх
Лопухина Елена

Лопухина Елена

Институт Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ) Психолог, психотерапевт, психодрама-терапевт юнгиански ориентированный, бизнес-тренер и коуч, консультант по организационному развитию, директор Института Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ), чле...
Страх – это повседневный персонаж нашей жизни. Он сигнализирует нам об опасности. Страх делает нас осторожными, помогает нам выжить. Но это касается того страха, который основан на реалистичной оценке конкретных ситуаций и обстоятельств. Но есть и другой страх — страх, «у которого глаза велики». Страх, который заставляет нас видеть то, чего нет. Это страх воображаемых опасностей. Этот нереалистичный страх способен ходить за нами по пятам всегда и везде. Такой страх заставляет нас совершать поступки, которые на самом деле приносят нам вред или не дает делать то, что важно и нужно нашей душе, он порой так ограничивает и обедняет нашу жизнь, что делает нас несчастными.
Читать далее

Целостность и смысл как образ результата в работе с психологической травмой

Целостность и смысл как образ результата в работе с психологической травмой

Идея этой статьи появилась в результате работы семинара «Психодрама в работе с шоковой травмой». Дискуссии, разыгрывание кейсов, психодраматические исследования в кругу коллег — все это помогло конкретизировать образ желаемого результата работы с психологической травмой. Нам удалось выразить свои идеи психодраматическим языком и насытить этот образ живыми высказываниями клиентов, завершивших работу с травматическим опытом.

Мы выражаем благодарность за вклад на разных этапах работы семинара нашим коллегам: Андреевой Н., Григорьевой М., Касимовой К., Коробкину А., Крыжановской Т., Куприянчук М., Могуновой Л., Носиковой О., Розиной Е., Хитровой Н.

В статье раскрываются ключевые критерии исцеления психологической травмы:

  1. появление целостности как восстановление взаимодействия между ролевыми кластерами внутреннего мира протагониста;
  2. нахождение жизненных смыслов в случившемся событии.

Особое внимание уделено трансцендентным ролям как возможной и важной части исцеления психологической травмы.

Ключевые критерии исцеления психологической травмы

Верник Мария

Верник Мария

Психодраматерапевт. Травматерапевт. Бизнес-тренер. Образование 2001-2006 - Московский Городской Педагогический Университет, факультет психологии. Специальность: Психолог. Преподаватель психологии. 2003-2004 - Переквалификация по специализации «Психологическое ...

В момент травматического события во внутреннем мире человека разворачивается характерный сценарий реагирования. Разные школы и направления по-своему описывают этот сценарий. Например, психоаналитики говорят о срабатывании диссоциативных защит. Д. Калшед пишет о «диадической защите», в которую входят регрессирующая часть психики и фигура Демона [2]. Гештальт-терапия считает, что мозг человека в момент травмы прокручивает множество сценариев реагирования, которые не могут быть осуществлены и, следовательно, завершены в реальности одновременно.

Для нас как для психодраматистов важно, что в момент шоковой травмы происходит раскол ролевого атома и появляются четыре автономных ролевых кластера.

  1. Изгнанная часть.
  2. Сохранная часть — кластер ролей, условно не затронутых травмой.
  3. Стражник, закрывающий доступ к переживанию травматического опыта.
  4. Свидетель, осознающий все происходящее.

Раскол вследствие травматического события происходит до основания, то есть до первой психической вселенной. Все базовые составляющие психологического здоровья страдают: блокируется спонтанность, замораживается акциональный голод, не проявляется креативность, обедняется ролевой репертуар, страдает центрированность социального атома. (Центрированность социального атома понимается нами как ощущение себя автором, точкой отсчёта собственного мира.)

Травматическое событие приводит к отсутствию контакта с отщепленными ролями на всех уровнях. На уровне соматических ролей теряется, например, целостность восприятия своего тела. На уровне психических ролей это может проявиться как отсутствие возможности вспомнить событие, ясно думать и чувствовать при приближении к травматическому опыту. Одним из примеров изменений социальных ролей может  служить отсутствие контакта человека с внешним миром, безэмоциональность, «витание в облаках».

Исцелением будет являться возвращение нарушенной целостности на уровне тела, во внутреннем мире человека и в отношениях с окружающими людьми и миром.

Возвращение целостности на уровне тела. В момент травмы Стражник, чтобы не допустить контакта с невыносимыми чувствами, переводит эмоциональное переживание (уровень второй психической вселенной) в психосоматическое ощущение (уровень первой психической вселенной).

В первую очередь в психодраматической работе с травмой мы исследуем соматическую роль, проявляющуюся в форме  телесного симптома. Телесный симптом  —  один из доступных для психики способов проявлять роль Изгнанной части, которая не может в данный момент выражаться напрямую.

В одних случаях травматический опыт изгоняется целиком в одну зону тела, например, в случае астмы психосоматической природы. В других случаях травматический опыт разделяется на парциальные роли и попадает в разные части тела, дробясь на множество мелких симптомов. Мы можем услышать от протагониста такую фразу: «Я рассыпалась на множество кусочков, на куски мяса», — это прямая иллюстрация телесной дезинтеграции, где каждая часть тела контейнирует свою часть ролевого кластера травмы.

Когда интеграция будет достигнута, на уровне тела целостность проявится в уменьшении и/или исчезновении телесной симптоматики. Скорее всего, пройдет напряжение в зонах, заблокированных травмой, уйдут панические атаки, вернется способность к концентрации внимания, возможность замечать телесные ощущения. Иногда до телесной целостности клиенты не чувствуют какие-то части своего тела вообще («Как будто нет ног, смотрю — вижу ноги, не смотрю — не чувствую ноги») или не ощущают их связанными между собой («Моя голова не часть моего тела; ноги, руки, туловище  — вместе, а голова как будто отдельный организм»). После работы с травмой нередко возвращается физическое ощущение связанности частей тела.

Целостность на уровне соматических ролей возвращает телу здоровое функционирование, жизненную энергию, способность к саморегуляции, телесные симптомы больше не живут самостоятельной жизнью, физические ощущения могут быть дифференцированы и названы человеком.

Важно, что телесная целостность не может быть устойчивой, если она достигнута лишь на уровне соматических ролей. Поддержка телесной интеграции происходит на уровне психических ролей, когда соединяются Изгнанные и Сохранные части Я. В этом случае у психики больше нет необходимости говорить соматическим языком.

Возвращение целостности во внутреннем мире. Первое, что происходит при интеграции на уровне психических ролей, — появление воспоминаний прошлого и травматического опыта, которые больше не нужно удерживать вне сознания. Высвободившаяся энергия проявляется спонтанно в ранее недоступных эмоциях, воспоминаниях, суждениях о себе; происходит возвращение некоторых чувств, ощущений, желаний.

Эмоции становятся более понятны самому человеку: часто уходят неожиданные, «из ниоткуда взявшиеся» вспышки ярости, приступы смеха и другие чувства, проявлявшиеся автономно. Почти всегда переживается ощущение новизны жизни. Часто приходит желание действовать, общаться, заниматься творчеством или чем-то приятным для себя. Иногда происходит получение большего доступа к своим желаниям и их реализации, чем до травмы.

Одним из проявлений целостности является восстановление линии времени с равноценным участием времен — прошлого, настоящего и будущего. Человек начинает смотреть в будущее с некоторым любопытством, интересом. Постепенно возвращается чувство безопасности, свобода думать на любые темы, уходят навязчивые мысли («Все, кто сближается со мной, умирают»), происходит поиск возможностей заботиться о себе. В некоторых случаях протагонисты чувствуют укрепление своих границ и возможность их отстаивать. Переработка травматического опыта в большинстве случаев дает возможность не переживать флешбэки, не вести себя рискованно, не избегать больше стимулов, запускающих травматические переживания. Человек чувствует себя освободившимся от действий, которые обслуживали травму.

Психодраматически мы говорим о восстановлении ролей Радующегося, Творящего, Умеющего за себя постоять, то есть о возвращении психических аспектов спонтанности, акционального голода и некоторых других признаков психического здоровья.

Четырехчастная структура травмы видоизменяется. Сохранная часть при участии Свидетеля проводит переговоры со Стражником. Цель переговоров — поиск ресурса для воссоединения Сохранной и Изгнанной части психики. При этом роль Стражника уточняется, и взамен: «Защищаю Сохранную часть от разрушения, не давая соприкасаться с травматическим опытом», он получает новую работу, например: «Анализирую опасные ситуации и сообщаю (протагонисту) о возможных последствиях». Таким образом, происходит восстановление взаимодействия между ролевыми кластерами внутреннего мира протагониста.

Возвращение целостности в отношениях с другими людьми и миром. Человек восстанавливает круг общения, заново обрастая социальным атомом. В новом социальном атоме есть место ближним и дальним людям: детям, супругам, родственникам, друзьям, знакомым, коллегам, соседям. После исцеления повышается уровень социальной активности, часто появляются новые знакомства. Возвращается возможность увидеть другого человека без ненависти, раздражения.

Способность контактировать со своим опытом напрямую влияет на возможность соприкасаться с болью других людей, терпимостью и широтой взглядов на особенности других. Иногда человек открывает в себе большие возможности общения, чем до травмы. В любом случае, социальный атом восстанавливает целостность существования человека на уровне социальных ролей.

Появление смыслов. Травма сама по себе бессмысленна, смысл случившегося может быть порожден только самим человеком. Появление такого смысла — шаг в исцелении. Протагонист, наделяя событие смыслом, входит в роль Творца и перестает быть объектом. Возвращается центрированность социального атома.

Даже если в момент травмы протагонист был жертвой обстоятельств, он не является ею теперь, сумев извлечь личный смысл из случившегося. Часто после нахождения смысла становится меньше желания возвращаться мысленно к случившемуся. И если возращение к истории происходит, то уже в другой роли — «Победившего», «Того, кто пережил это событие и сделал это достойно».

«Трагическую драму можно снова превратить в героическую, если открыть тайну, доверить её кому-нибудь, написать другую концовку, исследовать свою роль в ней и свою способность её вынести. Эти уроки чреваты в равной степени болью и мудростью. Если мы их переживём, это триумф высокого и дикого духа» [К. Эстес, с.366].

Изменение взгляда на травматическое событие может потребовать пересмотра всей картины мира, дающего понимание, что потеряно и что найдено. Травматический опыт вписывается в жизнь, получает уникальное объяснение и занимает место в череде жизненных событий.

Если сравнить исцеление от травмы с появляющимся на теле рубцом после раны, можно заметить: рубец — это не ровная гладь и не прежняя живая ткань, но это — снова целое.

На одном полюсе находятся понимание, что «случившееся — это часть меня, часть моей жизни»; право гордиться собой, полученным опытом, фактом того, что выжил. На другом полюсе — понимание, что шрамы душевных ран остаются навсегда и накладывают свои ограничения. «Клан раненых — старое как мир племя женщин всех цветов кожи, всех национальностей, всех наречий, которые испокон веков переживают что-то серьёзное и все же сохраняют гордость». [К. Эстес, с. 364].  Понимание двойственной природы шрама: «это и уродство, и украшение», «это и ограничение, и новые возможности» зачастую помогает в реалистичном поиске смысла травматического опыта.

Важно отметить, что смысл случившегося может не появиться в процессе исцеления, смыслы ищутся не всеми людьми.

Чаще всего мы встречали такие смыслы у людей, переживших травму:

  • большая ценность самой жизни;
  • ощущение уверенности, большей силы; ощущение, что можно опираться на себя;
  • нахождение своих собственных ценностей;
  • ощущение выполнения своего предназначения;
  • понимание, что после того события в жизни произошли значимые изменения к лучшему.

Работа с травмой — болезненная и трудная. На первых ее этапах человеку может не хватать физических и душевных сил, уверенности в том, что боль может пройти, и тогда мы слышим: «Давайте не будем это трогать». Минусы работы с травматическим опытом клиенту очевидны, а вот плюсы — нет. То, что за болью появится большая свобода, целостность от присоединения Изгнанной части, скорее всего, не будет чувствоваться протагонистом до выхода из травмы.

Мы подумали, что высказывания тех, кто прошел путь исцеления травмы, могут помочь тем, кто только приступает к такой работе, чтобы, возможно, найти в себе решимость работать. Для директора признаки исцеления травмы могут служить ориентиром терапии.

В Приложении мы собрали коллекцию фраз людей, которые сумели залечить душевные раны. В основном высказывания взяты из работ наших клиентов, некоторые фразы говорят герои фильма Ирины Скуминой «Точка возврата». [6]

Как упоминалось выше, поддержка телесной интеграции происходит на уровне психических ролей. Стабильность же психических и социальных ролей (и тем самым стабильность всей работы с травмой) создается трансцендентными ролями.

Выход из травмы и трансцендентный уровень ролей

Парамонова Наталия

Парамонова Наталия

Психолог, психодрама-терапевт, сказкотерапевт, тренер Федерации психодраматических тренинговых институтов России, тренер Института психодрамы и психологического консультирования, действительный член Сообщества сказкотерапевтов, руководитель редакционно-издательского...

Если бы кто-то меня спросил,
Как я чую присутствие высших сил –
Дрожь в хребте, мурашки по шее,
Слабость рук, подгибанье ног, –
Я бы ответил: если страшнее,
Чем можно придумать, то это Бог.
Д. Быков, Новая графология –2

Хотя мне и везет с детства встречать на своем пути людей ищущих и духовных, минуты откровенного разговора о сакральных переживаниях все-таки редки. И дорогого стоят.

Для откровенности важна атмосфера. Тут спасибо бережности коллег — на семинаре мы могли делиться многим, рассказывать о себе самое сокровенное. Те личные истории, которые мы услышали, помогли нам исследовать и рефлексировать для себя неизбежную в работе с психологической травмой тему трансцендентных ролей. Тема эта  подспудно возникнет даже в том случае, если клиент и не будет готов к рефлексии трансцендентного. Возникнет и обязательно будет частью процесса, потому что травма — это репетиция смерти, а в каком-то смысле и сама смерть.

Причина психологической травмы, раскола, который переживает душа, — это мгновение убежденности (или бессознательного признания) того, что жизнь на самом деле закончена. Страдание, которое случилось, невыносимо.

После таких событий жизнь меняется сразу, необратимо и навсегда. Меняется настоящее и сколь угодно отдаленное будущее. К примеру, никогда более не вернется потерянное зрение, ушедший человек.

И даже если физического вреда не случилось — прежнего «Я» уже не будет. Отныне и навсегда. Одна часть личности в травме потеряла другую. И каждая из частей на пути к возрождению целостности пройдет свою трансформацию.  Когда они смогут встретиться вновь — это будет уже «совсем другая история».

В терапевтической работе мы, естественно, приближаемся к травматическому опыту. Бессознательное переживает это событие как смертельную угрозу. Как признание того факта, что жизнь хрупка, непредсказуема, конечна. И человек бывает бессилен что-либо в этом изменить. А смерть — это врата, открывающие дорогу в неизвестность.

Как сказал поэт, «… если страшнее, Чем можно придумать, то это Бог». Говоря языком психодрамы: «Смертельный опыт порождает контакт с трансцендентными ролями» и с вопросами о ценностях и смысле жизни.

В практике семинара мы впервые столкнулись с ситуацией ценностного выбора протагониста, когда описывали ролевой кластер травмированного, проживая на сцене включенные в него роли. Перед нами предстала роль, которую на сцене обозначал прямоугольник черной цветной бумаги, лежащий  в центре сцены. Мы назвали его «Выход №1». (Выход из травмы в небытие, бессознательность любого рода — самоубийство, забытье, безумие, зависимость). Роли Переживающий Боль и Испытывающий Страх были ближе всего к Выходу №1.

Эта сцена материализовала, сделала для нас явным и эмоционально заряженным тот выбор, который делает клиент, начинающий работать с травмой, вновь прикасающийся к Боли и Страху. Он отходит от Черного квадрата в сторону Выхода №2. Он отказывается от небытия, принимает вызов и намерен вернуться в жизнь!

Ради чего? —  Возможно, он допускает, что в жизни может быть ценность и смысл?

И тогда становится очень важно ответить себе на вопрос: «Что помогает справляться с вызовом Смерти?» Здесь я вспоминаю опыт ХIII Московской психодраматической конференции. Я участвовала в мастерской Власовой Юлии «У кого велики глаза?» — психодраматическое расследование архетипического Страха». В малой группе мы обсуждали свой страх смерти и рассуждали о том, что помогает делать этот страх переносимым:

  • Пережить глубокую печаль и увидеть в этом смысл.
  • Проживать то, что есть, а, пережив, действовать.
  • Не давать страху смерти разрушать смысл жизни.
  • Смотреть смерти в глаза.

Как это возможно? В книге «Травма и душа» Дональд Калшед убеждает нас, что необходимые силы парадоксальным образом приходят в нашу жизнь именно благодаря ощутимому присутствию на сцене все того же «Черного прямоугольника» — своеобразных ворот бессознательных архетипических энергий.

Через созданный диссоциацией «разлом» в  психике травмированный человек попадает в « … мир экстраординарной реальности. Растерзанная душа становится участницей драматической истории, принадлежащей архетипическому репертуару древней психе. Юнг был очарован этими историями и их универсальными чертами. Он был убежден, что они составляют образную матрицу, которая служит ресурсом для души». [Д.Калшед, Травма и душа]

«Когда Бог начинает вести в глубину, все, за что мы хватаемся, начинает разрушаться. Продвижение на глубину — продвижение после потери опоры. И если дойти до этой глубины, то мы становимся очень могущественны. Потому что это — уже не «я». Это величайшее могущество величайших сил. Оно в нас все может. В этом есть настоящая жизнь», – этот  образ проживания травмы нашла для себя (и для меня) Зинаида Миркина[1].

Итак, травма открывает дверь для работы глубинных энергий исцеления. При этом раскол внутреннего мира рождает мучительные переживания бессмысленности и потери опоры. Внутренний конфликт отражается в структуре социального атома ощущением одиночества, «богооставленности», изгнанности. Возникает парадокс:  «Для меня сейчас ничего нет важнее моей боли, моей потери. Ничего нет важнее меня. Но — я выброшена из мира. Но — и я не важна».  И встает задача каким-то образом парадокс разрешить.

Решение этой задачи подсказывают страшные сказки: чтобы раны начали срастаться, нужна мертвая вода. Мертвая вода — символ завершения, остановки. Все роли травмы должны быть отыграны, все чувства прожиты и исчерпаны, все фантазии отпущены на свободу, все мысли осознаны. Больше ничего нет.

Пустота души приносит некоторое облегчение. «Я как будто бы растворяюсь в мире. Мыслей нет. Я могу смотреть на себя со стороны. Смотреть другими глазами. И вижу, что… в реальном мире прошлое ушло безвозвратно. И мир, и я уже другие». Вот тут и накрывает нас Священное Бессилие. Мы сдаемся.

По счастью, в большинстве случаев, так приходит к нам не физическая, а символическая смерть — трансформация ролевого и социального атома.

Именно этот трагический миг бессилия и пустоты возводит всю работу с шоковой травмой в ранг жизненного подвига, в ранг поэзии! Именно в этот миг в терапию может вмешаться Чудо.

«Я помню, что первые полгода мне была необходима физическая помощь окружения, которое меня кормит, одевает, выставляет за дверь идти на работу. Затем настал момент, когда я очнулась и поняла, что нахожусь в панцире. Появилась возможность уже понемногу вытаскивать голову, смотреть. И позволять себе горевать, плакать, плакать, плакать, плакать. И там вперемешку были фазы желания жить и нежелания жить. И однажды через четыре года после травмы мне пришло в голову, что ценность жизни — это сама жизнь.  И возник просто космический энергетический поток. Такой, что я задыхалась. Природа. Март. Мороз с теплом. Закат. И этот поток. Смысл жизни в детях, в работе — не получается. Только в самой жизни» (из воспоминаний Протагониста).

Космический энергетический поток, он же — живая сказочная вода. За мертвой водой приходит черед живой воды. И мы слышим: «Ни моя жизнь. Ни жизнь других. А ценна жизнь, протекающая через меня». Космический поток, протекающий ко мне, во мне, через меня — это и есть ценность жизни.

Это и есть завершающий этап выхода из травмы. Ценность жизни. Радость жизни. Полнота жизни. Переход в третью вселенную.  Парадокс разрешается через преодоление деления мира на «я» и «не я» и нахождение баланса собственной важности-ничтожности, свободы-подчиненности, ответственности-смирения. Через освоение трансцендентного уровня ролей.

На стадии третьей вселенной «… на новом уровне переживается тождество с трансперсональным бытием … без утраты способности к дискурсивному мышлению» [Г. Лейтц, с. 106].

«Стереотипные роли воспринимаются здоровым человеком как подчиненные его личности, архетипические — как роли, которым он подчинен сам» [Г. Лейтц, с. 121].

В ходе нашего семинара оказалось, что участникам было непросто создать для себя ясный образ трансцендентной роли. Для наглядности соберем в этой статье виртуальную психодраматическую группу. Позовем в нее самых разных героев. И поставим на воображаемой сцене воображаемый пустой стул для тех, кто захочет что-то сказать и чем-то поделиться в своем понимании трансценденции.

Якоб Л. Морено (в роли Отца, обращаясь к сыну).

«…И если кто-нибудь придет и спросит,
Какое твое имя,
Ты загляни на дно души своей
И громко отвечай:
В моей душе нет имени.
И если кто-нибудь придет и спросит,
Какого рода ты,
Ты загляни на дно души своей
И громко отвечай:
В моей душе нет рода.
И если кто-нибудь придет и спросит,
Какой ты веры,
Ты загляни на дно души своей
И громко отвечай:
В моей душе нет веры.
В моей душе отец,
Лишь он один».

[Я.Л. Морено, Завещание Отца]

З. Миркина (в роли пережившего травму).

«…И Тот, кто нас безмерно боле,
Кто держит каждого в горсти,
Склоняясь к нам, смиренно молит:
– Дай Мне ожить в тебе – вмести!»

[Зинаида Миркина, Журнал «Новая эпоха», http://www.newepoch.ru/journals/poetry/mirkina.html]

Участник группы по  Cказкотерапии средствами психодрамы (в роли Песчинки в Большом Песчаном Бархане Пустыни).

«Я — Песчинка. Маленькая янтарная полупрозрачная песчинка в большушем бархане огромной пустыни. Я — Песчинка. Но я и Песок. Я знаю себя маленькой. Свои четкие грани и теплую поверхность, соседей песчинок, свой маленький мир. Но знаю себя и большим текучим барханом, горячим песчаным пространством, дрожащим воздухом над песком. Без меня и таких, как я, Бархан не может быть Барханом. Я нужна ему, как он нужен мне».

Аглая Датешидзе (в роли Поэта).

«…Кто-то заметил, что тихая пустота
Всех принимает в объятия. И тогда
В ней происходит чудо. И если встать
Не шевелясь, начинает нас исцелять.
Я бы хотела сказать вам, что все ништяк,
И что дыра затянется просто так.
Но вы простите, я точно не буду врать,
Я не знаю, как мне её залатать.
Мудрые говорят, к сорока годам,
Там, на месте дыры, остается шрам.
Если погода к нам, смертным, благоволит,
То он почти не ноет и не болит.
Может быть, по прошествии многих дней
Я успокоюсь и стану чуть-чуть мудрей.
Даже однажды пойму, что дыра и грусть
Точно размером с Бога. И улыбнусь.
Точно размером с душу. И, не спеша,
Я осознаю, что это и есть душа».

[Аглая Датешидзе, http://dateshidze.ru/blog/pro-knigu-stikhov-gde-ia-seichas-/]

Принцесса (в роли Принцессы из сказки Обыкновенное чудо).

«Однажды, когда Смерть подошла уже совсем близко, я решилась следовать за своей Любовью. И тогда я сказала Медведю:

  • У меня теперь есть тайна, которую я не могла бы поведать даже самым близким людям. Только вам. Вот она: я люблю вас. И я все Вам прощу. Вы хотите превратиться в медведя  — хорошо. Пусть.
  • Боже мой, какое счастье,  что я так решила!  А я, дурочка,  и  не догадывалась, как это хорошо. Пусть будет, как ты хочешь.

Мне стало очень хорошо. Я почувствовала, как важно для меня следовать Любви. Даже если это очень страшно. Ведь мой возлюбленный должен был стать Медведем».

И тогда Волшебник сказал мне: «Слава храбрецам,  которые осмеливаются любить, зная, что  всему этому придет  конец. Слава  безумцам, которые живут так,  как  будто  они  бессмертны,  —  смерть  иной  раз  отступает  от  них».

Иванушка. (В роли Царя Ивана).

«Был я когда-то юн, горяч и беззаботен. Странствия и приключения сделали меня взрослым. Я получил батюшкин трон и корону. Теперь у меня совсем другая жизнь. Я служу своему царству».

 Участник группы.

«Я так понял, что трансцендентные роли, не в полном смысле самостоятельные роли. Это, скорее, уровень освоения любой роли. Например, Смотрящий-Воспринимающий-Видящий-Созерцающий это соматический-психический-социальный-трансцендентный уровень одной роли.

Мне больше всего откликнулась история Принцессы. Вы, Ваше высочество, рассказали о себе как о Жаждущей-Влюбленной-Подруге-Любящей.

Очень хочется услышать еще чей-то рассказ из реальной земной жизни. Как можно почувствовать трансценденцию?»

Госпожа Фостер (клиентка Д. Калшеда).

«Любая работа, которую я делаю теперь, оказывается не личным достижением, а приношением Другому, надличностному, которому я теперь отдаю должное. Существует уже не столько чувство, что я делаю то или это («я живу», «я делаю карьеру»), сколько то, что жизнь проживается через меня».

[Калшед Д.Травма и душа.]

Психодраматерапевт.

«Я хочу поделиться фрагментом одной сессии. Мы работали с одной девушкой в течение некоторого времени. Ее шоковая травма была уже во многом проработана. Эта драма была поставлена на одной из встреч фазы завершения работы с травмой. В ней протагонисту удается сделать шаг к обретению трансцендентной роли Любящего, Проявляющего Любовь к Себе.

В самом начале сессии Протагонист задается вопросом:

  • Как вы полагаете, связаны ли уверенность в себе и доверие к миру?

И отвечает себе:

  • Я полагаю, что это связь двусторонняя. Уверенность в себе — это понимание, что в случае, если доверие окажется обманутым, то я смогу справиться с последствиями, выдержу, сохранюсь. С другой стороны, уверенность в себе — это ощущение, что во мне есть сила, ценность и возможности. Оно складывается в раннем детстве, если мое изначальное доверие к миру не было обмануто.

Когда-то я мечтала о том, что в моей жизни появится человек, который меня ценит. И когда однажды я проснусь возле него, выяснится, что у меня нет никаких внутренних конфликтов, претензий и ненависти к себе, я вполне счастлива.

Директор: — А что в ваших мечтах мог сделать для вас этот человек?

Протагонист: — Когда вы просите меня сосредоточиться на этом вопросе, у меня затуманивается мозг.

Д. — Можете ли вы исполнить роль того, кто затуманивает мозг?
П.  Исполняя роль Тумана, встает слева от своего места, сильно обхватывает руками виски Протагониста.
Д. — Что ты делаешь сейчас?
Т. — Я не даю П. сосредоточиться на этом вопросе, чтобы не было больно.
Д. — Из каких чувств ты действуешь?
Т. – Я знаю, что она — уникальная, единственная, ни на кого не похожая. И очень ценная.
Д. — Я слышу, что ты очень эмоционально говоришь. Какое чувство сейчас в тебе ожило?
Т. — Некое подобие радости.
Д. — Как ты переживаешь свое подобие радости?
Т. — Я чувствую тепло в груди, вот здесь, за грудиной. Это приятное тепло.
Д. (обращаясь к П.) — Когда ты слышишь это, что происходит с тобой?
П. — Я бы очень хотела поверить, что это так и есть на самом деле.
Т. — Что могло бы убедить тебя?
П. — Молчание. Трудное раздумье. Нет ответа.
Д. — Туман, а ты можешь убедить в своей радости?
Т. — Это невозможно. Речь ведь идет о моем чувстве. Оно у меня есть. Я про него говорю. Тебе придется просто поверить. Или не поверить.
П. — Да. Мне пока трудно поверить в тебя. Но важно тебя видеть и слышать.

Так возник первый опыт контакта с трансцендентной ролью Любящей. И этот контакт — огромный ресурс.

Обретение трансценденции придает особенный смысл всем травмировавшим историям: «Да, прежнего счастья не вернуть. Но то, что есть сейчас — имеет ценность. Мое новое видение мира и своего места в нем важнее того, что это далось мне таким трудным опытом».

Освоение третьей вселенной завершает работу по выходу из травмы, создает новое качество жизни, меняет фокус рассмотрения прошлых, настоящих и будущих событий; повышает устойчивость к возможным в будущем жизненным неурядицам, дарит возможность получать от жизни особенное удовольствие.

И мне хочется выразить бесконечное уважение к тем, кто решился и прошел свой путь исцеления от травмы.

И свою благодарность тем, кого довелось сопровождать на этом пути мне.

Благодарю вас за право быть сопричастной Чуду.

Приложение. Что чувствуют и как про это говорят те, кто сумел залечить душевные раны

Про тело:

  • После того пожара я постоянно чувствовала, что мое тело как будто рассыпалось на куски мяса. У меня было остановлено дыхание. Я была как будто парализована. Наконец, я чувствую себя целой.
  • Тело не зажато, удобнее стало ходить.
  • Я могу спать не просыпаясь, прекратились кошмары.
  • Я практически не принимал лекарства от своей астмы этой весной.
  • Я могу спускаться в метро без панических атак.
  • Теперь я могу концентрироваться, ушло «витание в облаках».

Про внутренний мир:

  • У меня прекратились состояния, когда я как бы оказываюсь в зоне боевых действий — слышу шум, крики, вижу, как люди падают, хоть и знаю, что все это в прошлом.
  • Мои эмоции стали понятнее. Меня мотало: я была то в отчаянии, то в дикой злости, то в депрессии; сама не понимала, куда попаду в следующую минуту.
  • Я успокоился, не боюсь каждого куста. Даже если ничего не происходило, у меня было ощущение «что-то будет», «скоро грянет гром».
  • Я могу думать на разные темы, не прокручивая то, что случилось в тот страшный день.
  • Все время рисковала, попадала в новые неприятности. Было ощущение, что я хочу ходить по краю пропасти без страховки. Сейчас этого желания нет.
  • Хожу, куда хочу. Я пытался не попадать в ситуации, которые хоть как-то напоминали мне то событие. Например, если светило солнце, как тогда, я из дома не выходил.
  • Есть смысл жить, двигаться. Ко мне возвращается возможность улыбаться, интерес к тому, что я любила делать. Мне перестало казаться, что ничего хорошего со мной уже не случится. Я ведь думала, что у меня не будет ни карьеры, ни замужества, ни детей, ни долгой жизни. Снова мечтаю об этом.
  • Ушла мысль, которая мешала мне подходить к людям. У меня умерло несколько друзей за год, и мне казалось, что все, кто сблизится со мной, умрут.
  • Сейчас потихоньку начинаю жить тем, что приносит новый день. Стала говорить «завтра», «на следующей неделе».
  • Я перестала злиться на себя за то, что там оказалась. Стараюсь напоминать себе всякий раз, что я ни в чем не виновата. Учусь говорить с собой мягко, успокаивать себя, подбадривать.
  • Когда ко мне возвращаются воспоминания, я кутаюсь в одеяло, обнимаю себя. Если я не дома, и уже поздно, нахожу тех, кто меня провожает. Для своего шва я купила крем от рубцов, втираю его, когда рана ноет, делаю упражнения для мышц.
  • Чувствую себя более самостоятельным. Меня не парализует мысль о том, что обо мне подумают, скажут. До травмы я как будто жил не своей жизнью. Что мне скажут, то и делал. Теперь я сам решаю.
  • Я стала ощущать себя более чувствительной, открытой и одновременно более сильной.
  • Смотрю на преграды как на нечто изменяемое. Я спрашиваю себя: «А почему нет? Это уже двери. Это не стенка. Из чего она состоит?» Риски меня не останавливают.
  • Эта ситуация больше не вызывает ужаса. Вспоминаю, представляю себе эту историю — и чувствую спокойствие, уверенность. Это очень радует. И энергии прибавилось. И веры в то, что и другие проблемы могут быть решены.

Про отношения с другими людьми и миром:

  • Я смотрю на мир с открытыми глазами, как будто пелена упала с глаз и чувства освободились. Я больше не зациклена на себе, перестала себя жалеть. Начала замечать, что есть люди вокруг. Больше не чувствую себя изолированной.
  • Я теперь могу общаться на разные темы. Я вываливал на каждого прохожего рассказ о том, что со мной случилось.
  • Чувствую себя ближе с родными. Не могла с ними общаться в больнице, они меня раздражали. Сейчас я понимаю, что они действительно хотели помочь, благодарю их.
  • Я не строила раньше отношений с мужчинами. Я стала более открыта и активна в отношениях.
  • Бывало, что девушка нравится, а я боюсь неудачи. А тут познакомился. Подумал — не получится, так не получится. Я вообще стал больше говорить про то, что хочу от людей, понимая, что мне могут сказать «нет», но спросить я могу.
  • Я стала замечать, когда кто-то нарушает мои границы, легче стало говорить «нет». Я и сама стала спрашивать разрешения, прежде чем прикасаться к кому-либо или взять чужую вещь.
  • Я могу рассказывать другим о том, что пережил. Я чувствую, что то, что я справился с этим важно для других людей. Они мне говорят: «Мои проблемы кажутся не такими уж неразрешимыми, когда я знаю, через что прошел ты».
  • Я получила помощь от близких и совершенно незнакомых мне людей. Чувствую большую связь с другими, доверие, сострадание к чужой боли. Мне хочется помогать другим людям.
  • Я простила «обидчиков», тех, кто наблюдал за всем, и ничего не предпринял. Не хочу найти, доказать, пусть живут своей жизнью.
  • Я снова могу играть с детьми, флиртовать, развлекаться.
  • Я не сторонюсь людей, похожих на избивавших, но и не прохожу рядом, если идет драка.
  • Раньше я пыталась подладить себя под мнения других людей, всякий раз измениться, если мне кто-либо говорил, что во мне что-то не так. Теперь я думаю, насколько близок мне человек, который хочет меня поменять, и нужно ли это изменение мне самой.
  • Я снова могу без ненависти смотреть на свою маму.

Про смыслы и душу:

  • У меня появилась большая благодарность к жизни, к себе, к своему телу. Уважение, восхищение тем, как я вообще выжила. Оказалось, что я сильнее, чем я про себя думала.
  • Через четыре года после травмы мне пришло в голову, что ценность жизни — это сама жизнь. В момент, когда я это почувствовала, я ощутила такой космический энергетический поток, что я задыхалась. Это очень продвинуло. Мне говорили, что смысл жизни в детях, в работе, я пробовала себя в этом убеждать, не получалось. Для меня смысл жизни только в самой жизни.
  • В том ДТП погибли мои родственники, а я выжила. В результате работы я приняла свое право жить. Мой смысл жить и в том, что я продолжаю род, что все мои родственники и живые, и нет, хотели бы этого.
  • Умер наш сын. Не дай Бог, никому такое пережить. Мне стало легче, когда я подумала: «Мы ведь уже старые. Он открыл первым дверь к смерти. И теперь нам не так страшно к ней подходить».
  • У меня умерла бабушка. В психодраме мы говорили с ней. Я по-прежнему ее люблю, разговариваю с ней, чувствую ее любовь. Наша связь не прервалась. Любовь больше, чем смерть.
  • Я понимаю, что если бы не этот случай, в моей жизни никогда бы не случилось многое из того, что теперь в ней есть. Я встретилась с новыми людьми, познакомилась с другой собой, по-другому к жизни отношусь.
  • Чтобы не случилось дальше, у меня уже был опыт, как из этого вылезать. И думаю, я смогу справиться с очень многими вещами в жизни.
  • Я поняла, что уникальна в том числе и тем, какие истории со мной в жизни произошли, и как я смогла с ними справиться. Я для себя стала еще более особенной, чем раньше.
  • Та ситуация изменила моё отношение к Богу и Вере, я почувствовала поддержку, что я в этом мире не одна. Мне стало спокойнее. Мне помогал и помогает Бог.
  • Я стала в целом счастливее, несмотря на то, что боль от того события не исчезла полностью, и, наверное, уже не исчезнет. Я знаю, что я нашла, и знаю, что потеряла.
  • Даже в тех обстоятельствах я сумел остаться Человеком. Я принимал решения, да они были малы, но многим я, чем смог, помог. Уважаю себя за то, что не струсил.
  • Я поняла, как я рада тому, что со мной произошло такое «горе». Ни на какое счастье я не променяла бы такое горе. Как радостно и сколько сил сейчас — жить!

Литература

  1. Власова Юлия. Мастер-класс на ХIII Московcкой психодраматической конференции «У кого велики глаза?» – психодраматическое расследование архетипического Страха»
  2. Калшед Д. Внутренний мир травмы: архетипические защиты личностного духа: пер.с англ. – М.: Академический Проект, 2007. – 368 с.
  3. Калшед Д. Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию. М: Когито-Центр, 2015. – 488 с.
  4. Лейтц Г. Психодрама: теория и практика. Классическая психодрама Я.Л. Морено. М.: Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994. – 352 с.
  5. Скумина И.В. Фильм «Точка возврата» — URL — https://gumroad.com/l/OJZC#
  6. Стенограммы семинара «Психодрама в работе с шоковой травмой» (рукопись).
  7. Эстес К. «Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях». – М.:София, 2003. С.364-366.

[1] З.А. Миркина (род. 1926) — поэт, переводчик, эссеист.

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти