Роли

«Хорошая женщина — мертвая женщина»

Ефремов Станислав Психодраматистам, Психологам и психотерапевтам , , , ,
Ефимкина Римма

Ефимкина Римма

Психодраматическое образование МИГИП, Нифонт Долгополов, Татьяна Бессонова Образование НГПИ, филфак (1983), НГУ, психфак (1990), диплом кандидата психологических наук (2004), МИГИП (сертификаты гештальттерапевта, психодраматерапевта, артгештальттерапевта (1...
Горлова Марина
Горлова Марина

Психолог, конфликтолог. Член AAGT (Association for the Advancement of Gestalt Therapy). Имеет сертификаты международного образца по гештальт-консультированию, психодрамаконсультированию, социальной работе, арт-консультантированию, нейро-лингвистическому программированию, техникам психомоторики и др. Автор статей по групповой и организационной психологии.

Авторы статьи в течение трех лет проводят долгосрочные терапевтические группы для женщин в гештальт-подходе и психодраматическом подходе. Центральной темой большинства женских сессий является тема женской инициации. Этот термин авторы вводят, чтобы обозначить определенный феномен в жизни женщины, когда она осуществляет переход от стадии девушки к стадии зрелой женщины.

В этой статье мы даем определение женской инициации, сравниваем стратегии инициированных и неинициированных женщин, описываем схему инициации, иллюстрируя ее ключевыми моментами психотерапевтических сессий, и проводим аналогии между терапевтическими сессиями и сказками.

Определение инициации

Каждой женщине необходимо в своей жизни осуществить переход от состояния девочки к состоянию взрослой женщины. Мы называем этот переход «инициация» женщины. Слово «инициация» заимствовано нами из антропологии, в переводе с английского оно означает «переход». Традиционно в обыденном сознании признаком того, что женщина прошла свою инициацию, считается начало сексуальной жизни, замужество, рождение детей – то есть социальная атрибутика. В своей психоконсультативной практике мы обнаружили, что наши клиентки, обладая перечисленными признаками, реально не чувствуют себя взрослыми зрелыми женщинами.

С нашей точки зрения, для реальной инициации недостаточно формальных признаков. Необходима психологическая инициация женщины, то есть не внешний, а внутренний переход из одной стадии в другую. Проводя психотерапевтические сессии, посвященные психологической инициации женщины, мы обнаружили, что все они укладываются в определенную схему. Мы заметили также, что эта же самая схема  запечатлена в сказках и мифах.

Сказки на темы женской инициации

Мы обратились к сказкам, так как они являются отражением коллективной метафоры, содержат в себе и передают из поколения в поколение общечеловеческие истины, в том числе затрагивающие тему инициации женщины. С нашей точки зрения, это такие сказки, как «Морозко», «Крошечка-Ховрошечка», «Госпожа Метелица», «Золушка» и «Спящая красавица» Ш. Перро, «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях» А.С. Пушкина, «Снегурочка», а также древнегреческий миф о Психее, подробнее о котором можно прочесть в прекрасной книге Р. Джонсона «Она»[1].

Впервые мы заметили, что эти сказки связаны с темой инициации, когда наши клиентки во время сессий проигрывали сходные сюжеты, например, «прохождение через разного рода испытания», «пробуждение спящей красавицы», «смертельный сон от укола спицей», «предсказания злой пожилой женщины», «диалог с волшебным зеркалом» и др. Мы предположили, что если общие моменты повторяются с такой регулярностью, то эта связь не может быть случайной. Другими словами, мы считаем, что в сказках содержится схема коррекции, которую психотерапевт может использовать в своей работе с данной темой.

Сходство сюжетов

Сюжет кратко можно изложить так: мачеха, обнаружив, что падчерица подросла и хороша собой, старается сжить ее со свету. Отец не заступается за дочь перед обидчицей. Наконец, мачеха дает задание, которое представляет собой смертельное испытание для девушки. Кто-то помогает девушке с ним справиться. Появляется молодой человек, который влюбляется в нее. В эпилоге – счастливое замужество героини, зависть сестер, посрамление мачехи или даже гибель ее.

Выделим общие моменты сюжета:

  • Героиня находится в переходном периоде, когда девушка уже не ребенок, но еще не женщина;
  • В большинстве сказок у девушки мачеха, а не родная мать.
  • Есть родной отец, который ведет себя по отношению к дочери пассивно, не заступается за нее и не поддерживает.
  • Как правило, у девушки есть сводные сестры, являющиеся для мачехи родными дочерьми, к которым последняя добра.
  • Девушка должна пройти смертельное испытание.
  • Есть наставник – человек, животное или волшебное существо. Он помогает девушке справиться со смертельным испытанием, поддерживает или даже спасает ее.
  • В итоге у девушки появляется жених, с которым героиня счастлива.
  • Посрамление мачехи, а иногда смерть.

Итак, что хочет народ сказать сюжетом, повторяющимся из сказки в сказку? Возникает целый ряд вопросов, ответы на которые, как нам кажется, проливают свет на то, как должна проходить психологическая инициация девушки:

  • Почему мачеха, а не мать?
  • Почему мачеха добра к своим родным дочерям, которые в том же возрасте, что и падчерица?
  • Почему отец пассивен и не заступится за дочь?
  • Почему в сказке главная героиня в возрасте девушки, а не ребенка, например?
  • Почему девушка обязана умереть, прежде чем выйти счастливо замуж?
  • Почему наставники – не люди и не женщины?
  • Что происходит с мачехой, когда девушка проходит через смертельное испытание?

Почему мачеха, а не мать?

Начнем с первого вопроса, в котором, на наш взгляд, содержится ключ ко всей теме. Что такое мачеха? Какая метафора скрыта за этим образом? Это злая мать, причем не родная. Что здесь принципиально? Формально она не мать, а жена отца. В обычной семье у женщины  две функции: мать и жена. Как мать она любит свою дочь и желает ей добра, а как жена она является женщиной и соперницей своей дочери в конкуренции за мужчину. В этом, как известно, суть комплекса Электры.
Когда девочка растет в семье, она входит в треугольник: отец-мать-ребенок.
Рис 1
Когда она вырастает и перестает быть ребенком, меняются роли людей, входящих в треугольник. Родительские функции матери ослабевают, и тогда она выступает как женщина, отец – как мужчина, а дочь – как женщина, претендующая на мужчину. Самый близкий и доступный для дочери мужчина – отец. Таким образом, мать и дочь превращаются в женщин-соперниц, борющихся за мужчину – отца.
Рис 1
Эти два треугольника сливаются в один до поры до времени, пока ребенок не вырос. Но вот дочь вырастает, она перестает нуждаться в родителях, и тогда резко и внезапно меняются роли в треугольнике. Женщина больше не востребована как мать, и метафорически она превращается в «мачеху», то есть женщину, соперничающую с другой взрослой женщиной (своей дочерью) за самца, партнера, мужчину. Вот откуда в сказке появляется мачеха: ей легче играть свою роль, если она не разрывается надвое между любовью к дочери и враждой к более молодой сопернице, как это бывает в реальной жизни. Материнскую функцию она осуществляет по отношению к своим родным дочерям, о чем речь пойдет ниже.

Почему мачеха добра к своим родным дочерям, которые в том же возрасте, что и падчерица?

В большинстве сказок у мачехи есть родные дочери, и она к ним очень добра. Почему это особо подчеркивается в сказках? Исходя из сказанного выше, становится понятно, что, мачеха злая к падчерице не сама по себе, а в силу своей второй роли. Дело в том, что соперницей является только падчерица, так как она красива и молода. Поскольку собственные дочери в сказках не востребованы мужчинами, то матери не о чем переживать, они для нее продолжают быть детьми, а не соперницами.

Почему отец пассивен и не заступится за дочь?

Все эти  сказки вообще как бы не про мужчин. У главной героини ни в одной из сказок нет братьев – только сестры! Активную роль в конфликте играют две фигуры: девушка и взрослая женщина, которая царила до того, как расцвела молодая соперница (ср. у Пушкина: «…между тем росла-росла, поднялась и расцвела». Так, в роли соперницы в мифе о Психее выступает не мать, а сама Афродита, заподозрившая, что юная Психея может затмить богиню своей красотой. В «Спящей красавице» у главной героини есть мать и отец, но конфликт развернут не между девушкой и матерью, а между девушкой и старой, забытой всеми Злой феей, а если еще точнее – то между двумя феями – старой и молодой, а главная героиня – орудие в этих «разборках».

Несмотря на эти нюансы, во всех сказках центральной темой является женский конфликт, больше ничей. Тогда ясен ответ на вопрос, почему отец пассивен и не заступится за дочь перед своей жестокой и несправедливой женой (в сказке «Морозко» он даже сам отвозит ее в лес на верную погибель). Вместо отца мы должны видеть мужчину, который между двумя женщинами выбирает ту, которая может быть партнершей. Поэтому он выбирает свою жену. Если говорить по сути, то девочки и бабушки мужчин не интересуют, интересуют женщины в детородном возрасте.

Почему в сказке главная героиня в возрасте девушки?

По какой-то причине детство героини неинтересно, хотя про детство существует множество сказок («Сестрица Аленушка и братец Иванушка», «Гуси-лебеди» и др.). Интересен именно тот возраст, когда девушка выросла. Например, в сказке «Спящая красавица» завязка происходит во время рождения главной героини, когда Злая фея, внезапно появившаяся на празднике, пророчествует, что в 16 лет девушка умрет, уколовшись веретеном. Затем сразу же следует кульминация: девушке уже шестнадцать, и пророчество сбывается. Если вспомнить психоаналитическую символику, то речь, безусловно, идет о первом сексуальном опыте, дефлорации («уколоться веретеном»). Помогает Добрая фея: нет, ты всего лишь уснешь, пока не придет избранник. Тогда можешь растрачивать дары юности.

В этой сказке другие феи сделали множество прекрасных подарков, олицетворяющих богатство  и прелесть юности. К сожалению, кроме этого роскошного приданого в юности таится и «смертельная опасность», о которой не обмолвилась ни одна из Добрых фей. Злая фея как бы делает легальным кризис, связанный с инициацией.  Обращаясь все к той же схеме (см. выше), мы делаем вывод, что в сказке взят наиболее кризисный, переходный момент у обеих женщин. До этого момента конфликта не было, треугольники совпадали, и одна роль не противоречила другой. Теперь же былая иерархия – «взрослый-ребенок» – должна замениться отношениями равенства. Но здесь-то как раз и нет равенства: в доме две взрослые женщины, одна из которых имеет мужчину, а другая нет. Задача девушки – пройти инициацию и найти своего собственного мужчину. Задача матери – пересмотреть свою уже не востребованную материнскую функцию и сменить сферу продуктивности. Запутавшись в социальных ролях, она становится для девушки буквально мачехой, что и отражено как в сказках, так и в сессиях.

У обеих женщин – период смены жизненных задач. Он может быть пройден через проделывание глубокой личной работы. Если этого не происходит – обостряется комплекс Электры. В сказках мы наблюдаем его проявление как смертельную борьбу двух соперниц, смертельную, потому что каждая из них умирает, мнимо или явно, в буквальном или переносном смысле.

Почему девушка обязана пройти смертельное испытание, прежде чем выйти счастливо замуж?

Смерть как тема настолько необъятна, что нуждается в рамках. В контексте данной статьи мы рассматриваем смерть как трансформацию: героиня «умирает» как девочка и «рождается» как женщина. Причем в сказках описано два исхода: прошедшие инициацию девушки обретают жениха, счастье в личной жизни, богатство («Морозко», «Крошечка-Ховрошечка» и др.) Не прошедшие – погибают реально (Снегурочка в сказке «Снегурочка»).

Мы не рассматриваем в данной статье сказки, посвященные мужской инициации («Царевна-Лягушка», «Иван Царевич и Серый волк» и др.), хотя темы очень близки друг другу. В психологической и в антропологической литературе тема инициации связывается, как раз, скорее, с мужчинами и описывается как тяжелое испытание, граничащее с физической смертью и включающее следующие стадии:

  1. Испытание.
  2. Трансформация.
  3. Возрождение.

Так, в нашем обществе, например, олицетворением ритуала мужской инициации является армия.

Как видим, женская инициация также включает данные стадии и несет элементы страдания, поскольку психологически переживается как смерть.

Почему наставники – не люди и не женщины?

Если внимательно читать сказки, то в них мы видим, что инициация не может быть совершена девушкой самостоятельно. Нужна сильная поддержка и разрешение стать женщиной кого-то старшего, более мудрого, того, кто сам инициирован. В жизни этим человеком является мать, которая сама прошла инициацию (об этом ниже). В сказках же материнскую функцию берут на себя другие герои: корова в «Крошечке-Ховрошечке», Дед Мороз в «Морозко», госпожа Метелица в «Госпоже Метелице», Добрая фея в «Золушке» и «Спящей красавице».

Особняком стоит русская народная сказка «Снегурочка». Снегурочка погибает, когда вместе с подружками прыгает через горячий костер, хотя остальные девушки справляются с испытанием. Удивительно символично: молодую девушку обращаться «с огнем» учит мать, но у Снегурочки приемные родители – бабушка и дедушка, которые уже «отыгрались с огнем» в этой жизни. И девушку некому наставить в этой жизни…

Нам представляется символичным также то, что герои-наставники, оказывающие девушке поддержку, в большинстве случаев не являются не только женщинами, но даже людьми (например, корова в «Крошечке-Ховрошечке»). Дед Мороз из «Морозко» – дед, не мужчина, то есть не в детородном периоде, само олицетворение мудрости. Почему это важно? Наставник – тот, кто не может быть конкурентом в борьбе за мужчину – животное, волшебное существо (фея), дед. Не будучи женщиной, наставник не попадается в ту же ловушку соперничества, он может быть искренним в своей помощи.

Таким образом, в сказках у девушки есть как бы две «матери». Одна – мачеха, соперница, другая – наставница и помощница. В сказках эти две роли  разделены, но в жизни они слиты в одном и том же человеке, и их очень трудно различить. Две роли – стареющая женщина и мать выросшей дочери – находятся в конфликте между собой.

Что происходит с мачехой, когда девушка справляется со смертельным испытанием?

Привычное восприятие комплекса Электры в психологической литературе – через призму дочери. Но в сказках мы имеем дело с двумя женщинами, каждая из которых, как мы уже сказали, решает свою жизненную задачу. Что при этом переживает мачеха? Чего боится? «Если моя дочь – женщина, то я – старуха». А за старостью стоит страх потери привлекательности и потери партнера. А еще глубже – страх смерти. Стареющая женщина хотела бы удержать молодость, красоту, цветущее плодоносящее состояние. И когда она терпит поражение в конкуренции, то ведет себя как при дедовщине. Вместо того, чтобы проделать глубокую внутреннюю работу и обрести новую продуктивность в новой сфере, она включается в соревнование за власть. «Я ль на свете всех милее?» – эти ставшие бессмертными строки Пушкина отражают суть женских «замерялок», кто тут «главный». Вместо полноценной женской жизни и проживания момента идет набор очков.

Поэтому можно вести речь о двух инициациях: одна происходит у девушки (переход в женскую фазу), другая – у женщины (переход в фазу старости).

Вывод

Подводя итоги, мы делаем вывод: в сказках рассматривается самый острый момент в жизни женщины, от исхода которого зависит, будет ли женщина плодоносящей, активной, счастливой или же погибнет как женщина.

Женская инициация на психотерапевтических сессиях

А теперь обратимся к конкретным терапевтическим сессиям, которые мы проводим на наших тренингах «Инициация женщины». Участницы наших групп – женщины 30-40 лет, замужние и одинокие, имеющие детей и бездетные.

Если сравнивать терапевтические сессии со сказками, то в глаза бросается сходство сюжетов. В основе каждой сессии лежит конфликт клиентки с матерью, возникший, когда первая вступила в пубертат, и резко обострившийся, когда ей исполнилось 13-14 лет. Мать, до тех пор мягкая и любящая, вдруг начинает контролировать дочь, запрещает ей поздно возвращаться домой, надевать нарядную одежду, заставляет просиживать часами за уроками. Рано или поздно дочь срывается и нарушает запрет – поступает по-своему. За это следует жестокое наказание матери. Такие стычки повторяются все чаще. Как следствие, дочь либо рано выходит замуж, чтобы только покинуть родительский дом, либо «идет по рукам», чтобы сделать матери назло, либо покоряется и отказывается от борьбы.

В психотерапевтических сессиях мы имеем дело с последствиями этого конфликта, когда прошло уже около 20 лет и наши клиентки зачастую имеют дочерей в подростковом возрасте, с которыми история повторяется. Ни одна из них не осознает истоков своей проблемы, с которой пришла на группу, но имеет желание что-то изменить в своей жизни.

Заявки

Начиная группу, мы спрашиваем, с какой целью они пришли, что хотят получить от взаимодействия. Как правило, уже в самых первых словах заявок содержится в метафорическом виде тема инициации:

  • Я не умею возбуждаться. Иногда моя «самка» приходит, иногда – нет. Заранее никогда не знаю, подведет она меня в этот раз или нет.
  • После операции (удаление матки) не клеятся отношения с мужчинами. Я с ними борюсь, меряюсь силами, побеждаю. А хочется теплых отношений.
  • Не могу родить ребенка мужу. Несколько лет больниц – хочу забеременеть. Не беременею, хотя стараюсь изо всех сил. Я не уверена в себе как женщина.
  • Мужчины видят во мне только сексуальный объект. Не умею отказывать. Хочу научиться.
  • Мужчины не воспринимают меня как женщину, а, скорее, как партнера. Ненавижу позу амазонки. У меня действительно есть проблемы, например, по несколько месяцев отсутствуют менструации, я живу на гормонах.
  • Хочу влюбиться, чтобы было интересно. Ненавижу старух.
  • Боюсь стареть.
  • Я бы хотела правильно жить. Но не знаю, как правильно. Хочу узнать.
  • Меня стали считать женственной некоторые мужественные женщины, а мужчины считают пустым местом. Боюсь, что стану лесбиянкой. Хотела бы построить отношения с мужчиной.

Все эти заявки, такие разные на первый взгляд, можно объединить по общему признаку – во всех случаях речь идет о том, что какая-то часть личности, говоря метафорически, «мертва». Именно на этих сессиях возникла групповая метафора[2], вынесенная нами в эпиграф статьи: «хорошая женщина – мертвая женщина» – по аналогии с поговоркой «хороший индеец – мертвый индеец», возникшей в те времена, когда переселенцы осваивали территорию Америки и истребляли коренное население – индейцев. Речь идет о войне не на жизнь, а на смерть. Если индеец мертв – то побеждает оккупант, вот почему хороший индеец – мертвый.

Какое отношение эта метафора имеет к нашим клиенткам? О завоевании какой территории идет речь? Для кого хороша «мертвая» женщина? Кто ее убивает? Как это ни парадоксально звучит, убить в себе женщину заставляет девушку родная мать. И это иногда не метафора, а реальность.

Стратегии неинициированной женщины

Как мы уже сказали, когда девочка растет в семье, она входит в треугольник: отец-мать-ребенок (см. схему 1). Когда она вырастает и перестает быть ребенком, меняются роли людей, входящих в треугольник. Родительские функции матери ослабевают, и тогда она выступает как женщина, отец – как мужчина, а дочь – как женщина, претендующая на мужчину. Самый близкий мужчина – отец. Таким образом, мать и дочь превращаются в женщин-соперниц, борющихся за мужчину – отца.

Итак, первая стадия: отношения между матерью и дочерью становятся отношениями соперниц.

Если мать – инициированная женщина, то она не скрывает тему секса. Она дает своей дочери разрешение на то, чтобы та стала женщиной, и помогает ей пройти инициацию, сама бессознательно представляя собою пример женщины, живущей полнокровной жизнью.

Если же мать не инициирована сама, то тема секса в семье табуирована. Мать манипулирует дочерью, чтобы последняя не получила разрешение быть женщиной. Дочь под влиянием манипуляций видит только один «треугольник» в их отношениях – тот, который ей показывают открыто: «Мать-отец-дочь». Мать сознательно или бессознательно скрывает от дочери то, что в треугольнике «женщина-мужчина-девушка» она выступает как соперница собственной дочери.

Во всех сессиях, несмотря на различия в заявках, обязательно присутствует одинаковая сцена: клиентка вспоминает, что в возрасте 13-14 лет, когда она стала девушкой, мать запретила ей встречаться с мальчиками. Поскольку в реальной жизни суть отношений скрыта, а именно слиты в одну две роли матери (мать и соперница), то скрыты и манипуляции, запрещающие девушке жить как женщине. Например, мать может демонстрировать заботу, говоря дочери: «Не пойдешь гулять, пока не сделаешь все уроки». Скрытое послание: «Боюсь, что ты встретишься с мальчиками и вступишь в сексуальные отношения», «Боюсь потерять власть над тобой, если ты станешь сильной». «Ты моложе и красивее меня, если ты вступишь в возраст сексуальности, мне придется уступить тебе свою власть».

Манипуляции неинициированной матери можно разделить на три группы в зависимости от ее стратегий[3]:

Изоляция («Синий чулок», «Бабушка») Протест («Шлюха») Подчинение («Вечная девочка»)
«Секса не существует».
«Ты должна посвятить себя детям (родителям, воспитанию сестер и братьев, учебе, работе, науке, Родине, Богу и т.д.).		 «Если ты занимаешься сексом – значит ты шлюха».
«Секс – это грязно».
«Поцеловалась с мужчиной – иди в ЗАГС».
«Попробуй только принеси в подоле!»		 «Если ты потеряла девственность, ты больше непривлекательна для мужчин».
«Ты у меня под колпаком, вижу тебя насквозь».

Все три типа легко узнаются по внешнему виду и поведению.

  1. Изоляция. К первой группе относятся женщины, которые изолировались от своей женской сексуальности либо уйдя с головой в работу («Синий чулок»), либо в заботу о других («Бабушки»). Первым присущи черты мужского поведения (особенно если они выросли без отца и заменяли матери мужа); симптомы работоголизма (они уходят с головой в науку, учебу и т. д.), фанатизм. Вторые, как правило, посвящают себя детям, причем не своим, а чужим (они воспитывают либо приемных детей, либо детей родственников (племянников, например). У тех и других асексуальная внешность, только первые берут пример с мужчин, а вторые – с бабушек. «Бабушки», кроме того, часто страдают от лишнего веса.
  2. Протест. Это группа женщин с протестным поведением, которых характеризует сверхвнимание к внешности, тему секса подменяют суррогатом – демонстрацией сексуальности. Это те женщины, которые либо вступили в ранний брак (как правило, по беременности), либо они имеют множество партнеров; женщины с темой насилия, содержанки. Если представительницы первой группы скрывают сексуальную жизнь, то представительницы второй выставляют ее напоказ. Используя терминологию Э.Берна, любимой игрой протестных женщин можно назвать «Динамо»[4]. В общении для них характерны кокетство, сексуальные провокации и авансы по отношению к мужчинам и конкуренция с женщинами. Среди заявок звучит тема чистоты-грязи.
  3. Подчинение. В глаза бросается неконгруэнтность во внешности: например, женщина, которой за тридцать, может одеваться как школьница, говорить детским голосом, вести себя капризно. Озабочена тем, чтобы как можно дольше не стареть, сохранить внешность девочки.

Объединяет представительниц всех трех групп то, что все они, так или иначе, асексуальны, или «мертвы» как женщины, не удовлетворены своей сексуальной жизнью и продуктивностью в самом широком смысле.

Пример сессии. «Спящая красавица»

Мы назвали эту сессию «Спящая красавица». Участница группы – Галина. Галине 31 год, она второй раз замужем, имеет дочь от первого брака. Сессия началась с заявки Галины поработать с собственным сном. Когда пересказ сна закончился, Галина сказала: «Меня разбудил мой ребенок». Мы восприняли эти слова как метафору: «мой ребенок» может восприниматься как внутренний ребенок клиентки, который, несмотря на взрослость клиентки, остается в детском состоянии, не получая удовлетворения.

Тема Галины – ребенок в обличье взрослой женщины – видна еще до того, как она заговорила о сне. Во-первых, по профессии она косметолог, то есть ее бизнес связан с внешностью женщины. Метафорически род ее занятий выглядит таким образом: как подольше удержать женщину в состоянии девушки. Во-вторых, что касается внешности самой Галины, то в глаза бросается ее неконгруэнтность: женщина, которой за тридцать, состоящая во втором браке, мать – и при этом бантик в начавших уже седеть волосах, короткая юбочка в складку, напоминающая пионерскую, быстрые движения, детский голосок.

Содержание сна следующее. Галина закрывает ребенка в пустом доме, уложила спать, а сама пошла гулять. Заперла, чтобы с ним не случилось «ничего плохого».

Т:  А что с ним может случиться плохого?
К:  Могут ворваться мужчины, которые чем-то опасны, и напугать.

Мы предложили Галине инсценировать сон, взяв на себя роль ребенка. На роль двери предложили выбрать кого-то из членов группы. «Дверь» оказалась двустворчатой, ее играли два человека, мужчина и женщина. Когда Галине предложили посмотреть на сцену со стороны, то это напомнило ей сцену из собственного подросткового детства. Так поступала мать, не пуская дочь гулять, чтобы ничего «такого» не случилось. На вопрос, что «такое» могло случиться, Галина ответила далеко не сразу. Подумав, она предположила, что речь шла о запрете играть с мальчиками. Это никогда не говорилось матерью напрямую, а давалось понять косвенно, манипулятивным способом. Суть манипуляции: мать делает отношения полов непривлекательными, представляя женщину как «тетку», «старуху». И перед дочерью на бессознательном уровне ставится неразрешимая задача: нужно все время оставаться девушкой, не развиваясь, удерживая себя годы и годы в состоянии ребенка.

Мы предложили Галине сыграть взрослую женщину. Она поморщилась.

Т:  А что мешает это сделать?
К:  Для меня женщина – это что-то непривлекательное, бесформенное…
Т:  Непривлекательное для кого?
К:  Для мужчин. Мне кажется, им должны нравиться молодые девушки, а не старухи.

Стало понятно, что для Галины между девушкой и старухой нет связующего звена, нет стадии «женщины».
Тогда мы сделали Галине другое предложение – сыграть старуху.

Т:  Чем тебе не нравятся старухи?
К:  Они напоминают о смерти.

Следующая сцена была про смерть. Галина построила для себя гроб, что напомнило и ей, и группе сказку «Спящая красавица».

Т:   Что бы помогло тебе ожить? Кто может тебя разбудить?
К:   Собственный ребенок. (Вспоминаем начало сессии – сон Галины, в котором ее будит собственный ребенок. Теперь уже понятно, что речь идет о собственной неудовлетворенной потребности, без которой жизнь – сон).

Т:   Побудь в роли этого ребенка. Чего ты хочешь?
К:  Хочу пойти на улицу погулять с друзьями.

Далее следует сцена диалога с идеальной матерью, в котором та разрешает общаться с детьми, в том числе мальчиками. В сессиях, которые мы проводили на женских тренингах, легко «озвучить» «мачеху», но «хорошую мать» приходится «выстраивать». Первая запрещает вступать в половые отношения, вторая должна дать такое разрешение и поддержать. Звучит это разрешение парадоксально: «ты можешь жить с мужчиной, даже если я против». Перевод: «Я как мать желаю тебе женского счастья, хотя я как женщина завидую твоей молодости и конкурирую с тобой».

Во время шеринга[5] в группе родилась пародия[6]:

Девочка: «Я с вами еще не…»
Бабушка: «Я с вами уже не…»
Между ними женщина, которая: «ДА!»
Голос мужчины: «Да где ж таких увидишь…»

Стадии инициации

Как же должна проходить психологическая инициация? Где женщины, которые говорят «ДА»?

Сказки говорят нам: чтобы стать взрослой женщиной, девушке, во-первых, нужно «победить» свою мачеху, которая не разрешает ей взрослеть, потому что не хочет уступить свою территорию. Далее – получить разрешение от матери (в сказках ее роль играет кто-то другой) на личное счастье и совет, как себя вести. И последнее – найти своего мужчину и построить свой дом, свою территорию, свои границы.

Коррекция на психотерапевтических сессиях состоит из таких же стадий, кроме одной: если в сказках понятно, где злая мачеха, а где добрая фея, то в жизни невозможно различить эти две роли, так как они слиты в одной и той же женщине. Вот почему клиентка не может отреагировать свой протест – ей мешает сделать это любовь к матери. И наоборот: она не может сказать о своей любви, потому что мешают неотреагированная обида и гнев.

  1. Таким образом, первая стадия в коррекции – развести роли, то есть показать две части личности матери: любящую («мать») и запрещающую («мачеха»).
  2. Далее: отреагировать чувства обиды, гнева по отношению к той части личности матери, которая запрещает девушке вступать в отношения с противоположным полом и ассоциируется с мачехой.
  3. Третье: получить разрешение на право быть женщиной от любящей части матери.
  4. Четвертое: получив разрешение вступать в отношения с мужчинами, девушка должна найти «своего» мужчину, а не отца. Таким образом, схема приобретает следующий вид:
  5. Наконец, девушка должна обозначить свою территорию и суметь защитить ее от контроля матери.
  6. Последняя стадия – шеринг, поддержка группы, которая символизи­рует социальное одобрение.

На наш взгляд, нужно сказать несколько слов о роли «хорошей матери». В жизни формам взрослого поведения обучает девочку собственным примером инициированная женщина. В сказках эту роль – роль помощника – берет на себя сказочное волшебное существо. На сессиях – терапевт либо член группы, которого выбирает клиентка на эту роль.

Приведем еще один пример из терапевтической сессии, который иллюстрирует коррекционную часть сессии.

Пример сессии. «Снегурочка»

Светлане 35 лет. Разведена, дочери 16 лет. Заявка: «Не могу сама возбуждаться. Иногда моя самка приходит, иногда – нет. Я заранее никогда не знаю, подведет она меня или нет в этот раз».

Сессия проводилась в гештальт-подходе, с использованием метафор.

Т:  Возбудись сейчас.

К:  Как! Сама? Как это возможно при всех? Это стыдно…

Чувство стыда – основная фигура, с которой проходила работа на этой сессии. Интроект клиентки, вынесенный из общения с «запрещающей частью» матери – женщина не должна сама нести ответственность за свое возбуждение, это ответственность мужчины. Женщина – некая «снегурочка», холодная, без чувств, не отвечающая на любовные призывы мужчины. Суть проблемы Светланы в том, что женщина не может говорить о своей любви, проявлять свои чувства открыто.

Следующим шагом после осознания интроекта было получение разрешения от «разрешающей части» матери быть женщиной. Клиентка выбрала на эту роль участницу группы, которой дала слова: «женщина сама активна, она может говорить о том, чего ей хочется, это не стыдно, а нормально».

Третий этап – обучение матерью. Сессии на сексуальные темы в группе сложно проводить из-за социальных табу на эту тему. Как была решена проблема в данном случае? Как стало возможным здесь-и-теперь научить клиентку возбуждаться самой в присутствии 20 человек? Это удалось сделать через метафору. На вопрос, что хочет сделать, клиентка ответила: «Помяукать». Метафорически это означает: проявить собственную сексуальную активность, побыть самкой. Однако в тот же момент вернулось чувство стыда, и, по словам клиентки, у нее «пересохло горло», она не смогла произнести ни звука. Тогда она сама обратилась за поддержкой к «идеальной матери» – женщине, выбранной ею на эту роль из группы. Сначала им удалось помяукать вдвоем, а потом  – одной.

Еще одна стадия – поддержка мужчины. Клиентка «проверяет», «работает» ли новый механизм. Мужчина вступает в диалог своим мяуканьем. Символически это выбор «своего» мужчины и выстраивание своих собственных границ.

Последняя стадия – поддержка группы. Группа мяукает хором с удовольствием вместе с клиенткой, подтверждая тем самым, что то, что происходит, нормально, приемлемо.

Инициированная женщина

Итак, мы рассмотрели стадии инициации в сказках и на психотерапевтических сессиях. Теперь мы можем предположить, как же все-таки должна проходить инициация в жизни? Как выглядит инициированная женщина? Нам представляется, что говорить придется о некоем идеале, опять-таки имеющемся, скорее, в сказках, нежели в реальной жизни: о Марье Искуснице, Василисе Прекрасной, Василисе Премудрой и др. Если неинициированных женщин мы видим повсеместно, то про инициированных можно сказать, что некоторым женщинам удается более или менее приблизиться к этому идеалу. В заключение приводим еще одну схему, иллюстрирующую два пути психологического развития женщины:

Схема Марины

 

[1] Джонсон Р. А. Она. Глубинные аспекты женской психологии. – Харьков: «Фолио», 1996. – 124 с.

[2] См. Ефимкина Р. П., Горлова М. Ф. Развитие метафоры в групповом процессе. // Журнал практического психолога. – 1998. – №4.

[3] Мы используем термины, введенные К. Хорни, для описания стратегий невротического поведения личности (см. Хорни К. Невротическая личность нашего времени. – М., 199?).

[4] Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. – М.: Прогресс, 1988.

[5] От англ. share – “делиться” – обмен чувствами между участниками группы после сессии в психодраматическом подходе.

[6] См. Горлова М.Ф., Ефимкина Р.П. Излечение неминуемо. Психотерапевтические пародии. – Новосибирск, 1999.

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

Как бояться, чтоб не испугаться? Или храбрый не тот, кто не боится…

Ефремов Станислав Психодраматистам , , , ,
Писаренко Наталья

Писаренко Наталья

Образование Психолог (1999) Кандидат психологических наук (2004) Психолог-консультант (2011) Психодраматист (2015) Место работы Тренер 1-й и 2-й ступени обучения в МИГИПе (Санкт-Петербургское региональное представительство) Пси...

Страх – это базовая эмоция, связанная: с ожиданием угрозы или опасности (про опасное будущее); с нахождением в небезопасной ситуации (про опасное настоящее); с воспоминаниями об опасности (про опасное прошлое). И в страхе всегда есть предмет опасности.

Тревога – это беспередметный страх, размытое психическое возбуждение, связанное с неясной опасностью. Переживая тревогу, организм мобилизует и генерализует энергию для действия в стрессовой ситуации. И тогда это позитивно. Но, если я в состояниитревоги не перехожу к действию, она накапливается. Это как бы прерванное или остановленное психическое возбуждение. И тогда это негативно, потому что зачастую это возбуждение соматизируется – идет в тело.

Человек может переживать страх в самых разнообразных ситуациях, но для него все они имеют одну общую черту: всегда воспринимаются человеком, как ситуации, в которых под угрозу поставлено его спокойствие и безопасность. Таким образом, нормальное состояние для человека – это безопасность. Это вторая по значимости потребность человека после физиологических.

У маленьких детей и животных переживание страха связано с боязнью физического повреждения или дискомфорта.

По мере взросления человека меняется характер объектов, вызывающих страх. Потенциальная возможность физического повреждения для большинства из нас не представляет собой угрозы в силу её редкости. Гораздо чаще нас страшит то, что может уязвить нашу гордость, самолюбие, снизить самооценку. Мы боимся неудач и психологических потерь, приводящих в нашей душе настоящий переворот.

Страх, как базовая эмоция имеет физиологические проявления: выброс адреналина, учащение сердцебиения, уменьшение глубины дыхания, повышение уровня сахара в крови, сужение поверхностных сосудов, повышение потоотделения, определенные изменения позы тела, передвижение глаз к периферии и т.д.

Эти проявления считаются физиологической подготовкой к бегству (которое, впрочем, может не состояться) или реализоваться в замирании, затаивании, а в некоторых случаях эта подготовка может реализоваться в защитной агрессии.

Для чего же нам бояться? Исходя из идеи, что изначальное предназначение большинства эмоций – это регуляция взаимодействия живого существа с окружающей средой, можно выделить, по крайней мере, два важных для нас способа того, как это регулирование происходит. Применительно к страху это будет звучать так:

  • Страх стимулирует появление энергии, которая побуждает к бегству из опасной для индивида ситуации.
  • Страх как сильный эмоциональный отклик оставляет в памяти образ опасных ситуаций (в которых было испытано это переживание) для более успешного их избегания в будущем.

В результате переживания страха возможны следующие  реакции:

  1. Бегство от опасности (страх остается, но не копится — энергия переходит в действие).
  2. Замирание и оцепенение, что приводит к состоянию и переживанию беспомощности (страх остается и копится, становится «токсичным»).

Эти реакции характеризуют «детское» поведение, человек переживает регрессию, слабость и беззащитность.

Но есть «взрослые» реакции на опасность:

  • Агрессия (преодоление страха через гнев, выражение злости, когда «уже нечего терять!», есть готовность все потерять, пережить ужас и принять то, что может исполниться. Как правило, пережив ужас и шагнув навстречу страхам, страхи «испаряются»). Энергия переходит в активное действие навстречу опасности, и страх улетучивается.
  • Интерес и Азарт (энергия переходит в действие, и страх обесценивается).

Как работает психодрама в практике психотерапевтической помощи клиенту?

Здесь важно определить, насколько страх клиента рациональный или иррациональный.

Рациональные страхи всегда имеют «объективную» сторону опасности (например, страх простудиться, легко одевшись в холодную погоду), в отличие от иррациональных, фантазийных страхов, не имеющих обьективную сторону опасности (например, страх пауков, страх опозориться, страх публичного выступления).

Рациональный, реальный страх терапевту как раз стоит поддерживать, опираясь на здравый смысл и передавая клиенту мысль о том, что этот страх снимается действием (в подобном случае – действием одеться потеплее в холодную погоду) или информацией (узнать прогноз и, если похолодания не ожидается, – одеться легко).

В более серьезной ситуации, если клиент (женщина) говорит о том, что приближается к возрасту мамы, которая умерла от онкологии, и боится такой же смерти, важно донести до нее мысль о необходимости ее личного обследования или анализов. В этом случае полезна будет организация психодраматической встречи с ее мамой. В ходе такой психодраматической постановки возможна не только более авторитетная передача мысли клиенту о важности медицинского обследования и наблюдения от самой важной и ценной фигуры для клиента (ее матери), но и возможность переживания этого страха в непосредственном контакте с образом матери. Дело в том, что этот страх не только регрессирует клиента – она переживает слабость и беспомощность, но и возможно является эмоциональным «мостиком» ее связи с мамой.

В практике, с помощью материализации этих переживаний в психодраматическом действии удалось помочь клиенту вернуться в детское состояние (легализация ее регресса), а также с помощью ролевой психодраматической постановки воспроизвести контакт с матерью и в диалоге получить от нее много разных посланий. В психодраматическом действии степень здорОвости посланий от матери и чувственном принятии их клиентом терапевт мог корретировать техникой дублирования в сцене и аналитической работой с клиентом в Зеркале. Такой психодраматический способ контакта с мамой помог ей реализовать потребность этой связи и пережить ее напрямую, а не невротически «криво»: через непрекращающийся страх или, тем более, через подобный диагноз. В этом смысле психодрама в работе с таким рациональным страхом может быть очень целительна.

Но чаще всего терапевт имеет дело с невротическими, иррациональными страхами: страх абсолютного  безденежья, страх опозориться, страх осуждения, страх голодной смерти – и это все это часто про страх будущего. Будущее непредсказуемо, но клиент часто рисует страшные его картинки и, естественно, сам себя ими пугает, переживая «предвосхищенную травму»: плохого в реальности еще ничего не произошло, но своими фантазиями о будущем клиент уже «поранился». Такие фантазии могут блокировать его действенность в настоящем, что может быть для него неполезным.

Опишу случай и психодраматическую работу с клиентом, который часто пребывает в состоянии страха и боязни, которые блокируют его активную жизнедеятельность и движение к реализации его потребностей.

Женщина, 35 лет, врач, не замужем и не имеющая детей, обучается психотерапии по методу психодрамы, в групповой терапии оформила запрос на работу со страхами: страх быть красивой, страх быть лидером, страх быть психотерапевтом, страх иметь семью, страх быть благополучной. В начале психодраматической работы были выбраны актеры на роли конкретных страхов. Эти страхи были материализованы через 4 оболочки роли: соматическую, психическую, социальную и трансцендентную, которые, «ожив», дали протагонисту свои послания запрещающего и пугающего характера.

В Зеркале, когда сцена взаимодействия дубля протагониста и «страхов» ожила и была проиграна, директор протагонисту задала вопрос: «от кого в семье она могла вербально слышать или невербально чувствовать и воспринимать подобные послания?» Когда протагонист начала осознавать, что эти послания давались людьми ее рода и семьи, сцену изменили по модели выстраивания социального атома.  У страхов появился «адрес» и «человеческое лицо».

Страх быть красивой превратился в мамино послание, страх быть лидером – в послание бабушки по маминой линии, страх благополучия в дедушкино послание, а страх иметь семью – в слова бабушки по папиной линии.

Кроме того, когда протагонист встала в свою роль и услышала все эти послания, она смогла перестроить сцену со страхами, используя социометрический подход, являющийся важнейшей частью работы с социальным атомом клиента. Протагонист выстроил определенную дистанцию с каждым персонажем, находящимся в той или иной роли. В Зеркале картинка ожила уже совершенно по-другому. Стало видно, какой из персонажей является важным для протагониста, так как он дистанционно ближе всего к нему находится и его послание протагонист слышит наиболее ярко, а какие послания каких персонажей почти не слышны.

Такой перевод символической сцены со страхами в реалистичную сцену с персонажами и посланиями членов семьи протагонииста уже имеет целительный характер. Уровень невротического напряжения иррациональных страхов всегда снижается, когда они оформляются в определенный человеческий образ персонажа и его субьективные послания. Когда есть адрес и есть дистанция, диссоциация (я – это не моя мама, я – это не мой дедушка), всегда легче с этим адресом конфронтировать, принимать или не принимать послания определенного персонажа.

В этой работе мы пошли дальше, так как протагонист жаловался, что из-за страхов он не может действовать, и я, как директор, решила дать ему возможность «пожить» в сцене в контакте со своей семьей и их посланиями. Во-первых, встав в свою роль, протагонист уже мог что-то свое сказать в ответ на послания членов своей семьи. Во-вторых, я как директор, предложила всем персонажам бывших «страхов» озвучить свои послания одновременно, устроив психодраматический хор, а протагонисту, одновременно с этим, что-то поделать и телесно пожить в сцене, а также невербально поактивничать. Протагонист живо подхватил эту идею и в сцене отделил всех персонажей символической загородкой, а затем начал дурачиться, двигаться как хочется, танцевать, потому что позволил себе это, несмотря на послания об опасности своих родственников. То, что у протагониста высвободилась энергия, и он смог пожить в сцене, подвигаться так как он хотел, позволило продвинуться протагонисту в своей цели стать более свободным внутренне и более активным в жизни.

Одной из форм работы с иррациональными страхами может быть психодраматическая работа с травмой. Возможно иррациональные или фантазийные страхи могут преследовать человека в связи с травматическими переживаниями прошлых вытесненных событий, оставившими след в психике в виде страха за близких. Например, страх смерти у вполне благополучного клиента (женщина), которая здорова, у которой в семье никто не болеет, никого нет из пожилых людей преклонного возраста, которые могут в ближайшее время умереть. Но этот страх оказался связанным с травматическим переживанием смерти бабушки, когда она, будучи ребенком лет 6-7 оказалась одна с ней в доме. Бабушка, которая только что была жива и вот, она уже умерла, а взрослых рядом не оказалось, произвело на девочку неизгладимое впечатление. И этот  страх как оказалось, эмоционально «фонил» все эти годы. Травму удалось «вытащить» психодраматически: директор предложил протагонисту изобразить скульптуру «я и мой страх смерти». Важно было дать клиенту опыт побыть с этим страхом, пожить в этом страхе – что как раз позволяет организовать психодраматический метод, и таким образом, приблизиться к нему, пережить этот страх и освободиться от него.

Когда был введен в роль страх, который давал протагонисту через скульптуру некое телесное послание, протагонист вспомнила, что нечто подобное она впервые ощутила, как раз в 6-7 летнем возрасте, и она «увидела» себя у постели умершей бабушки, когда она один на один с покойницей и ей очень страшно, она растеряна и не знает, что же теперь делать. Тем более выяснилось, что девочку никто не готовил к тому, что больная бабушка может уйти из жизни, поэтому тогда ее встреча со смертью близкого родственника оказалась внезапной, страшной и очень жесткой.

Для «подлечивания» протагониста была сформирована ресурсная символическая сцена, когда рядом с ребенком в этой сцене соприкосновения с умершей бабушкой, ее поддержали два символических, но очень сильных и важных персонажа: «Жизнь» и «Смерть». Оба персонажа были материализованы через людей из группы, самых близких для протагониста. Таким образом, в воспроизведенной травматической сцене детства протагонист оказался уже не один. Кроме того, детские страхи во многом  исцеляются честными рассказами взрослых о том, как устроен мир? Что ждет ребенка в будущем и чего ему нужно бояться, а чего не стоит? Ресурсные персонажи «Жизнь» и «Смерть» в сцене «рассказали» ребенку как устроен мир живых людей, каков естественный порядок жизни: рождение-жизнь-смерть, поругали родителей ребенка, которые оставили девочку одну с умирающей бабушкой. Протагонист в роли ребенка получил желанное облегчение – во-первых, он оказался в страшной для него ситуации не один,  во-вторых, получил информацию о том, что случилось, и что это – нормальное естественное явление в жизни каждого человека, в-третьих, получил обьяснение от авторитетных лиц, что самым «нездоровым» в этой ситуации является то, что родственники оставили ребенка одного в доме, где бабушка была при смерти, в-четвертых,  ребенок получил разрешение позлиться на всех – на бабушку, которая вдруг удумала умереть, когда никого кроме девочки не было дома, на родственников, оставивших ее одну. Легализованная злость ребенка, позволила протагонисту прорваться сквозь сковывающий его страх, освободиться от токсичного заряда, копившегося все эти годы. Такой страх называют посттравматическим.

Еще важно отметить, что многие иррациональные страхи перестают беспокоить человека тогда, когда ему дают возможность пережить их в психодраматическом пространстве по принципу: «что произойдет, если…». Часто материализация страшной сцены дает выход на бессознательные потребности клиента, к которым напрямую нет доступа.

Так, была проведена психодраматическая работа с клиентом, который боялся нищеты. Я, как директор, предложила ему детально материализовать этот страх через сцену: что самого страшного может случиться, когда у тебя не будет денег. Протагонист построил сцену того, как он без денег опускается на самое дно жизни, становится бомжом, который живет на улице общается с себе подобными, и ни за что не отвечает. В ходе постановки важно было выяснить чувства протагониста, который, по мере драматизации, расслаблялся, блаженная улыбка посетила его лицо, он получал удовольствие, когда чувствовал опору, валяясь на земле, он радовался тому, что не надо никуда спешить и ничему соответствовать. В этой сцене протагонист получил много кайфа – эмоциональной радости. Когда в Зеркале он посмотрел на свою жизнь «без денег», как бы со стороны, он понял, что очень устал – от своей жизни, где много напряжения, от того, что надо все время находиться в цейтноте, чего-то достигать и чему-то соответствовать, насколько он соскучился по размеренной и беззаботной жизни, но эту потребность он упорно игнорировал. Игнорировал настолько, что только через страх нищеты удалось ее выявить. Таким образом, эта сцена позволила выявить  «вторичную выгоду» такого иррационального страха и получить доступ к скрытым истинным потребностям клиента. С  протагонистом состоялся разговор том, как можно все-таки реализовать потребность в отдыхе, расслабленности и спокойствии в его жизни, не прибегая к крайней мере «жизни в нищете».

Таким образом, страх имеет некоторые выгоды для человека: защита и безопасность. Когда страх выступает у человека в форме защиты – это контроль над ситуацией, контроль над своей безопасностью. Страх и тревога – это бдительность, это «сторожевой пес» на защите здоровья, комфорта и спокойствия человека. Именно рациональные страхи и тревога оберегают человека от «уничтожения» и «самоликвидации».

Но страх может быть и токсичным, отравляющим реальную жизнь человека, препятствующим спокойствию, расслабленности и наслаждению жизнью. И, поскольку, иррациональные страхи имеют глубоко бессознательные основания, психодраматический метод «материализации страхов» является очень эффективным в работе над «доступом» к истинным причинам страха человека, к его вторичной выгоде или к проявлению скрытых потребностей клиента.

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

Невидимая черта

Ефремов Станислав Психодраматистам, Психологам и психотерапевтам , , , ,
Невидимая черта
Куприянчук Мария

Куприянчук Мария

Образование 2004 МПСИ  Московский психолого-социальный институт 2007 МГППУ Московский городской психолого-педагогический университет.Программа «Психология игры и сказки. Сказкотерапия средствами психодрамы  и ролевой игры». 2015 ИГПиСП Институт групповой псих...
В статье рассматривается тема формирования психологических границ и развитие ролей человека, их взаимосвязь друг с другом. Представлены некоторые аспекты развития границ и ее функций, и факторы, влияющие на искажение функций границ. На примере воркшопа показано, что психодрама, является эффективным средством развития и освоение ролей, в том числе тех, которые содержат в себе функции, связанные с формированием и оптимизацией психологических границ.

 

«Хорошие заборы создают хороших соседей».

Роберт Фрост

В своей практике я обратила внимание, что клиенты часто сталкиваются с темой границ, и ни описывают свои мысли и состояния: «я застываю и не знаю, что говорить или делать, когда в мою сторону направлена агрессия», «готова убить, когда диктуют, что мне делать в той или иной ситуации», «не могу сказать «нет», боюсь обидеть», «я надеялась, что догадаются сами».

Для того чтобы понять, почему возникают такие запросы у клиентов, с чем они связаны, необходимо разобраться: что такое границы? Как они формируются? Отчего возникают сложности их развития?

Личные границы — это осознание собственного «Я» как отдельного от другого. Они формируются и изменяются на протяжении всей нашей жизни. Параллельно их формированию мы можем наблюдать социоэмоциональное развитие человека, развитие ролей: от соматических до трансцендентных. Роли представляют собой множество отдельных способов реагирования и поведения. Эти роли помогают или мешают выстраивать интеракции между людьми.

Рассмотрим эту параллель развития границ и ролей. Физические границы начинают формироваться внутриутробно на 3-м триместре беременности до 8 месяцев. И этот внутриутробный период Морено описывает, как функциональное органическое единство ребенка и матери. И первой ролью человека является соматическая роль — роль паразита в теле матери.

После рождения мать с ребенком находится в симбиотической связи. И ребенок воспринимает мать, как единое целое, продолжение самого себя. В этот период ребенок начинает ощущать, чувствовать свою кожу, тело. Ему знакомы прикосновения, уже понимает, что холодно и голодно, удобно ли, комфортно или больно. Функция границ становится вбирающей, активной и развивающейся. Эту стадию развития Я.Л. Морено называет стадией, или матрицей, вселенской идентичности, на которой ребенок воспринимает себя тождественным с миром. «Он пока еще не делает различия между «Я» и «Ты», между людьми и предметами, равно как между собой и своим телом» (Г. Лейтц). Выходя из-под «эмоционального поля» влияния мамы, в период сепарации от 8 месяцев до 1,5 лет начинают формироваться психологические границы ребенка. Это происходит, когда у него удовлетворены потребности в заботе, любви, внимании, безопасности, и он начинает изучать окружающий мир. Сформированное чувство базового доверия позволяет развиваться самостоятельности у ребенка в освоении мира. Исследуя пространство, приходит понимание границ своего тела, осознания себя как отдельной единицы от матери, что способствует формированию отдающей функции границ. Я.Л. Морено описывает те процессы, которые происходят в этом периоде ролевого развития: «единое восприятие мира ребенком разделяется на переживание восприятия реальности и на переживание мира представлений», то есть разделяется на мир реальности и фантазии.

«В процессе нормального развития разделение мира на восприятие реальности и на представление или фантазию приводит к появлению новых ролевых категорий. Наряду с соматическими ролями и пока еще недифференцированными соматопсихическими ролями первой вселенной теперь на передний план выступают психические и социальные роли». (Г.Лейтц)

Если роли недостаточно сформированы, недоразвиты, искажены другими функциями, то возможность и способность защиты своих границ нарушены.

При нарушениях детско-родительских отношений матери и ребенка у человека формируются размытые границы. В случае гиперопеки, мама опекает свое чадо в дошкольном периоде, контролирует, не дает ребенку быть самостоятельным, тогда ему трудно понять свои желания, свои потребности. Родитель все знает наперед, что надо или хочет ребенок, не спрашивая его мнения. У человека во взрослой жизни возникают трудности понимания себя.

Если же мама отвергает ребенка по какой-либо причине (нежелательная беременность, психологическая травма и т.д.), то ребенку приходится подавить в себе свои желания, потребности. Во взрослой жизни такие люди не умеют выражать свои чувства, и боятся быть отвергнутыми, если сделают попытку рассказать о своих желаниях, когда они появляются. По этой причине границы выполняют сдерживающую функцию.

Чтобы сложились здоровые отношения и приемлемые границы, человеку необходимо осознавать свои желания, чувства, мысли, потребности, уметь их выражать, и соотносить с чувствами, желаниями другого человека. Самое сложное, удерживать баланс между своими потребностями и требованиями общества, в котором мы живем.

Данные теоретические основы легли в программу воркшопа. Актуальность данной проблемы подтверждающейся запросами участников: как человек ощущает границы, понимает и чувствует их? Как понять, где мои, и где начало границ другого человека? Как отстаивать свои границы? Участникам группы было предложено изучить свои собственные границы. И для начала разогревом было представление образа, когда мы говорим о границах. Образы возникали самые разные, достаточно яркие «Желтая линия в поле. Охранник с автоматом на посту», «Прозрачный стеклянный вакуум», «Колючая проволока», «Бетонная стена с шипами» и мн. др.

После этого для введения в тему дана была теория о формировании границ у человека, о видах: от физических до социальных, и их функциях. Главная мысль теории состояла в том, что границы обладают гибкостью, и развиваются в течение всей жизни человека, ими можно управлять в зависимости от жизненной ситуации.

Далее в психодраматическом пространстве у участников была возможность этот образ не только представить в своем воображении, но и воплотить в реальности с помощью дополнительных средств (платков, лент, стульев и т.д.) для того, чтобы посмотреть границы, потрогать, почувствовать, и изменить их, если в этом есть необходимость и желание, и узнать каковы ее функции. Эти образы наглядны, и отражают то состояние человека, в котором находился при травматическом опыте. Обнажается роль раненного внутреннего ребенка, что ищет защиты. И эти защиты бывают слишком сильны, что невозможно построить отношения с окружающими людьми, или очень хрупки и размыты, что человек не может отделить себя от другого, и находится порой в слиянии с другим человеком.

И продолжением изучения своих границ при взаимоотношениях с другими людьми участникам было предложено упражнение «Государство». Я его модифицировала под цель исследования темы. Каждый участник создает свое государство. Наполняет его какими-либо ресурсами: природными, финансовыми, социальными, информационными. В этом могут помочь все предметы, которые находятся в комнате, обозначая символически тот или иной объект, в своем государстве. Придумывают название, решают, есть ли правила въезда в страну, где проходят границы, есть ли соседние государства или это отдельный остров, омываемый со всех сторон морями и океанами. Далее проигрываются две версии событий:

1. Мы оказываемся в эпоху завоевательных войн. И каждое государство решает, нападать ли, захватывать другие земли.

Так как конференция — мероприятие открытое, люди все разные, я напоминаю о правилах безопасности и «стоп». Так как есть риск ретравматизации, участникам дается инструкция:

— Это игра. Она не навсегда, имеет временный характер. Можно использовать правило «Стоп» в случае дискомфорта.

— Возможно, поднимутся сильные чувства, ранее пережитого опыта. В этом случае прошу отнестись к себе бережно. Пообещать своему внутреннему ребенку эту тему обсудить и проработать в других условиях, например у своего психолога.

Участники воркшопа, впрочем, как и в других группах, играют в завоевательные войны с удовольствием. Картинка меняется на глазах, взрослые люди перевоплощаются в маленьких детей, которые хотят «чужую лопатку, ведерко, машинку», т.к. там интереснее и лучше.

2. Затем переносимся в эпоху цивилизованного общества. Перестраивается заново государство с ресурсами, с законами и правилами. Задача участников, взаимодействовать с учетом закона чужого государства.

После упражнение в шеринге обсуждали впечатления от упражнения. Какие чувства поднимались в разные эпохи? Если завоевывали чужую страну, то зачем? Какая потребность в завоевании?

В завоевательных войнах были обнаружены различные стратегии поведения: кто-то хитрил, кто-то запугивал — атаковал, или выжидал, кому-то приходилось держать оборону, дабы чужого не надо, и есть желание свое сохранить. В результате этой игры «пострадали обе стороны». Не сохранилось ни одного государства в целости и сохранности. «На войне победителей нет». Нужно было выживать.

В цивилизованном обществе участники обратили внимание на то, что было время на знакомство с новой страной, на установление контакта, договоренностей. Что позволяло им почувствовать и присвоить себе право выбора. В этом задании в каждой из эпох, в зависимости от конкретной ситуации мы наблюдали, как у участников происходили изменения ролей, некоторые роли были более выражены, чем другие, и взаимно влияли друг на друга. Психические роли в эпоху завоеваний: «играющий», «получающий удовольствие», «радующийся» и социальные роли: «друзья», «соседи», «враги» и т.д. сменялись на актуальные роли в цивилизованном времени: «опасающийся», «интересующийся», «любопытствующий» и социальные роли «дипломаты», «переговорщики», «союзники», «наблюдатели» и т.д.

В итоге этого разогрева мы можем сказать о том, что психологические границы выполняют функцию защиты нашей психики от внешнего вредного воздействия с одной стороны, с другой, позволяют человеку проявлять себя, устанавливать контакт и взаимодействовать с внешним миром.

От разогрева далее перешли к выбору протагониста. Его запросом было: «Как защитить себя в отношениях с мамой и выстроить приемлемые границы?» Протагонисту было предложено себя обозначить с помощью лент (интрапсихическое пространство), и выбрать дубль на свою роль и на роль мамы. Мама произносила только одну фразу. В процессе диалога между антоганистом и протаганистом, постепенно вводили на сцену новых персонажей — внутренние роли/субличности. Вспомогательные «Я» были расставлены, как чувствует сам протагонист, и озвучены послания из роли. Важно было посмотреть: как устроена граница протагониста? Какие внутренние роли реагируют на действия другого человека? Как эти субличности взаимодействуют друг с другом? Чтобы прояснить, кто стоит на страже границ, кто ведет переговоры, кто доверяет, кто ненавидит и т.д.

Из зеркала видно было, что переговоры ведет внутренний ребенок, он же и пытается защититься. Попытки договориться с мамой были сделаны ребенком от 5 до 16 лет. Все тщетно. Ребенок страдал, был напуган и растерян. Протагонист ввел роль взрослого, ожидая помощи. Этот взрослый наблюдал за происходящим, не предпринимая попыток защитить или вести переговоры с мамой. Таким образом, мы обнаружили роль «наблюдателя». Эта часть присутствовала и свидетельствовала все, что происходит с человеком, просто бесстрастно наблюдала. У протагониста внимание фокусировалось на всех других ролях, кроме внутреннего ребенка. В зеркале протагонисту было предложено рассмотреть этого ребенка, как он себя ведет в этой ситуации. Для протагониста было открытием, что с ним что-то происходит, и что на него необходимо обратить внимание. Дали время для знакомства с ним, более внимательного рассмотрения. На вопрос: «Что ты хочешь изменить в этой сцене? Что хочешь сделать для этого ребенка?» протагонист захотел обнять этого ребенка, и поговорить с ним. Из роли «любящего, обнимающего» дано было послание ребенку, и возможность протагонисту услышать это послание, и принять поддержку. Осталось найти ресурсную роль, которая будет вести переговоры с мамой. После того, как протагонист побыл в «объятиях», ресурсная роль была найдена легко. Это была роль значимого родного человека. В беседе с мамой нашли нужные слова и доводы, чтобы пересмотреть формат отношений с дочкой.

Запрос был удовлетворен, результатом своей работы протагонист остался довольным. Участники группы получили одну из техник работы с темой границ, и разогревов, начиная от образа до воплощения в реальном пространстве. Интересно было наблюдать, как меняется картинка психических ролей интрапсихического пространства, реагируя на определенную ситуацию, в которую вовлечены другие лица.

«В ходе драмы воссоздается субъективная реальность сложного мира внутренних переживаний и отношений протагониста». И в процессе разыгрывания драмы, мы наблюдали ролевой дефицит, который проявлялся как недостаточное освоение какой-либо роли, или отсутствие какого-либо уровня ролей. Некоторые кластеры ролей были скрыты, не проявлены, например, «любящий», «обнимающий», «наблюдающий», «защищающий», что мешало протагонисту в выстраивании приемлемых границ. Другие же роли, в свою очередь, выполняли не свою функцию. Ребенок 5 лет «испуганный» пытался отстаивать, защищать свои границы в роли «защищающего», но он не мог изменить ситуацию должным образом, так как находился заведомо в травматической ситуации.

Проигрывание в драме ранее латентных ролей позволило протагонисту проявить их, сформировать к ним новое отношение, и научиться их актуализировать, таким образом, расширив ролевой репертуар. Психодрама, является эффективным средством развития ролей, в том числе тех, которые содержат в себе функции связанные с формированием и оптимизацией психологических границ.

Литература

  1. Лейтц Г. — «Психодрама: теория и практика. Классическая психодрама Я.Л. Морено», 2007
  2. Т. С. Леви «Динамика психологических границ в процессе личностно развивающей работы, основанной на телесном движении»//Культурно — историческая психология, №1/ 2009
  3. Леви Т. С. Психологическая граница как телесный феномен // Бюллетень ассоциации телесно — ориентированных психотерапевтов. № 9/ 2007
  4. Гриншпун И. Б., Морозова Е. А. Психодрама // Основные направления современной психотерапии. — М.: Когито-Центр, 2000

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

В контакте – новый уровень

Ефремов Станислав Психодраматистам, Психологам и психотерапевтам , , , , , ,
Васянович Александра

Васянович Александра

Завершила обучение в ИПКиРТ в 2016 году и получила сертификат ИПКиРТ. Образование 2014: МГУ им. М. В. Ломоносова, факультет психологии. Психолог, преподаватель психологии 2016: Психодраматерапевт, групповой терапевт, социометрист - Институт Психодрамы...
Таранова Инна

Таранова Инна

Психодраматическое образование Завершаю обучение в Институте Психодрамы, коучинга и ролевого Тренинга, сертификация в октябре 2017 года Образование Диплом факультета психологии Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (2015 год)...

Мы — ведущие мастерской «В контакте — новый уровень» представляем Вашему вниманию свое детище — мастер-класс, родившийся в результате нашей любви к психодраме и НЛП. Языком психодрамы мы рассказали о НЛП-технике «Логические уровни» — технике, дающей возможность взглянуть на интересующий контекст со стороны, лучше его осознать, наполнить желаемыми ресурсами.

Эта техника привлекла нас тем, что мы на своем клиентском опыте ощутили ее окрыляющую силу. Там, где было так тревожно, скомкано и непонятно, появляется прозрачная, выстроенная структура, которая помогает сфокусироваться на важном, отбросив несущественное. Энергия и силы прибавляются, позволяя двигаться в осознанно выбранном направлении.

В своей статье мы описали то, как мы реализовали свою идею на конференции.

Наш мастер-класс на конференции был продолжением предыдущей мастерской «Настройся на отношения» 2017 года. Там мы настраивались на новые отношения, загадывали желания. Жизнь идет дальше, новые запросы про отношения стали приходить, и возникла следующая потребность — улучшать контакт, делать отношения теплее, ближе, роднее. Так родилась идея для следующей мастерской, где мы хотели работать с контактом: в отношениях с собой, со значимыми близкими и другими людьми. При проведении мастерской нам хотелось создать возможность почувствовать себя более комфортно и радостно в тех отношениях, над которыми участники хотели бы поработать.

На выбор технологии, которую мы хотели использовать в нашем мастер-классе, значительно повлияли труды Надежды Владиславовой, и участие в ее обучающем курсе «НЛП-практик».

Участникам мастерской было предложено психодраматическое упражнение, базирующееся на технике нейролингвистического программирования «Логические уровни» [1]. Мы адаптировали технику «Логические уровни» к методу психодрамы. Работы проводились в формате монодрамы, с активным применением обмена ролями и дублирования протагониста директором. В упражнении использовались элементы работы с метафорой. Перед началом работы с упражнением мы провели для участников демонстрацию того, как правильно проводить обмен ролями и дублирование протагониста в роли.

Желаемым результатом психодраматической рабты было прояснение роли и поведения протагониста в контексте, выбранном им для работы.

Контекст — это те события и процессы (физические и психические), которые характеризуют конкретную ситуацию и оказывают воздействие на поведение индивида (внешнее и внутреннее) [2]. В терминах психодрамы, контекст — это роль. Например, я как профессионал, я как женщина (мужчина), я как муж, жена, дочь, брат, сестра и т.п.

Упражнение состоит из шести шагов, описывающих контекст. Каждый шаг позволяет взглянуть на проблемный контекст с разных логических уровней:

1 шаг — уровень окружения — среда, в которой протагонист бывает в конкретной выбранной роли;

2 шаг — уровень поведения — все действия протагониста в заданном на предыдущем шаге окружении;

3 шаг — уровень способностей и возможностей — то, благодаря чему протагонист осуществляет определенное поведение в конкретном окружении;

4 шаг — уровень убеждений и ценностей — то, для чего протагонист осуществляет определенное поведение в определенном окружении;

5 шаг — уровень Я — самоидентификация, личностное своеобразие протагониста в выбранном и описанном ранее контексте;

6 шаг — уровень идеала — то, к чему протагонист стремится, иногда не осознавая этого.

Технология проведения упражнения

После разогрева участники мастерской разбились на пары, в которых им было комфортно работать. В парах участники договорились о том, кто из них начнет работать первым. Номером один являлся протагонистом в начале работы, а второй — директором. Протагонист работал со своими логическими уровнями, а директор задавал вопросы, предусмотренные для этого шага. Затем они менялись ролями, и директор становился протагонистом, а протагонист — директором. Смена ролей происходила первые три уровня, а с уровня ценностей и убеждений директор вел монодраму до конца. По завершению работы для первого участника, пара менялась ролями. После этого завершалась монодрама для второго участника.

Перед началом упражнения каждый из участников писал на отдельных листах А4 названия уровней. Протагонисты раскладывали на полу свои листы, располагая их по прямой линии, устремленной вперед. Первый уровень размещался рядом с клиентом, остальные по порядку, указанному выше. Расстояние между листами должно было позволять удобно перемещаться по уровням. Рассмотрим шаги упражнения на конкретном примере (см. Таблицу 1).

Таблица 1. Описание пошагового выполнения упражнения в контексте «я как женщина».

№ Уровни Вопросы уровня, которые задает директор Возможные ответы/действия протагониста
1 Уровень окружения Где ты бываешь как женщина? Какими дорогами ты ходишь? Что ты видишь? Что ты при этом слышишь? Дома, на работе, в парикмахерской, в магазине и др. Вижу свою квартиру, комнату, мебель, красивую одежду и др. Чувствую запах выпечки, своих духов, запах любимого мужчины и др.

Слышу свой голос, голос своего мужа, голоса детей, звонок телефона и др.
2 Уровень поведения Что ты, как женщина, в этом окружении делаешь? Дышу, хожу, вяжу, готовлю, обнимаю, целую, ругаюсь, танцую и др.
3 Уровень способностей и возможностей Как? Благодаря какой своей способности ты это делаешь? Какие способности и возможности тебе в себе нравятся?

Назови, пожалуйста, одну свою способность, которая тебе не очень нравится в себе?

 Благодаря своей способности вкусно готовить, точно чувствовать настроение других и др.

Мне не нравится своя способность лениться.
4 Уровень убеждений и ценностей На этом уровне работа идет только со способностью, которая протагонисту не нравится. Директор ищет скрытое положительное намерение этой способности.

Что важного и ценного делает для тебя твоя способность лениться? Чему она служит?

Предположим, что у тебя есть это расслабление?

Что еще более важного и ценного оно тебе дает?

Несколько раз необходимо повторить эти вопросы, чтобы достичь высокого уровня обобщения.

 Лень — расслабление — творчество — свобода
5 Уровень Я И, наполнившись этой свободой, представь, кто ты как во всем этом? Какой символический образ у тебя возникает?

Когда ты сделаешь шаг вперед, ты станешь этой птицей. Обрати внимание на то, где находится символический образ света?

 Например, птица, бутон, дерево, звезда и т.п.

(Протагонист переходит на наивысший уровень).
6 Уровень идеала На этом этапе задача директора — помочь протагонисту погрузиться в роль, и сопроводить его инструкцией.

Наполнись этим светом. Это твой символический первоисточник, место, откуда ты пришел, куда ты стремишься, откуда ты всегда получаешь силы жить и творить. Помни, чем больше ты берешь, тем больше света становится.

Необходимо дать немного времени протагонисту, чтобы он соединился со своей ресурсной частью (полторы-две минуты).

Как только ты почувствуешь, что ты наполнился светом в достаточной степени, можешь поворачиваться на 180 градусов и символически наполнить все ступени своего контекста этим светом, в той степени, в какой считаешь нужным. Света от этого станет только больше.

(Далее протагонист возвращается назад к первому уровню, а директор на каждом шаге обращает внимание протагониста на произошедшие изменения в восприятии контекста).

С учетом того, что участники имели различный психотерапевтический опыт и в разной степени были знакомы с психодрамой, на мастерской проявились ситуации, когда протагонист, находясь в роли, начинал говорить не от первого лица, а как будто со стороны. В таком случае директор с нашей помощью возвращал протагониста в роль и напоминал вопросы уровня.

Работая на первых трех уровнях, протагонист имел возможность добавить желаемые ресурсы, в виде объектов или метафор: символических предметов или образов, обозначающих тот или иной ресурс. Ресурсы добавлялись после перехода на следующий уровень. Таким способом протагонист имел возможность посмотреть со стороны, из «зеркала», на то, каких ресурсов ему не хватает на предыдущем уровне. Терапевтический эффект этого этапа упражнения состоял в том, чтобы увидеть недостающее и восполнить его метафорически, тем самым приблизиться к желаемому состоянию и мироощущению. Заметим, что при выполнении упражнения, ресурсы протагонист мог добавить только себе внутри своего контекста.

На уровне ценностей мы работали с теми способностями и качествами протагониста, которые ему не нравились в себе в выбранном контексте. Задачей директора было выявить позитивное намерение названной нежелательной способности. В этом директору помогали специальные вопросы уровня ценностей и техника дублирования. Под позитивным намерением мы понимали неосознаваемую цель, которая стоит за поведением протагониста.

Во время работы с уровнем Я, директор направлял протагониста к представлению и отождествлению с метафорическим образом, который рождался у протагониста при перечислении директором тех качеств/позитивных намерений, которые были выявлены на предыдущем этапе.

Завершением работы был уровень идеала, на котором протагонист, находясь в метафоре предыдущего уровня, соединялся со своей ресурсной частью.

Достоинствами упражнения являются его глубина и завершенность. Каждый из участников мастерской успел сделать свою клиентскую работу на комфортном ему уровне погружения. Кроме этого, участники испытали на практике новую структуру ресурсной работы. Работа в данном формате позволила исследовать существующую проблему, не погружаясь в негативный и травмирующий опыт.

Во время проведения мастер-класса мы столкнулись с особенностями психодраматического исполнения этой техники. На директоров легла большая нагрузка по ведению монодрамы. Было важно, чтобы ведущий был всегда в доступе, мог отследить корректность проведения техники и помочь в случае затруднений. В связи с этим, при выполнении упражнения есть ограничение по количеству участников в группе: один ведущий качественно может работать с двумя-тремя парами участников в течение одной мастерской.

У упражнения есть еще одно ограничение — необходимость наличия достаточного количества места для того, чтобы каждая пара могла комфортно работать и не отвлекалась на посторонние процессы.

Наша групповая работа завершилась традиционным шерингом. Участники делились своими впечатлениями о проделанной работе на мастерской. Был упомянут опыт работы с похожими упражнениями в других направлениях психотерапии: нарративной психотерапии и гештальт-терапии.

Мы надеемся, что результаты, полученные участниками мастерской, станут важными кирпичиками в строительстве их личного счастья и удовлетворяющих их отношений.

Литература

  1. Оксфордский толковый словарь по психологии / Под ред. А. Ребера: в 2-х тт: Т.1. / Пер. с англ. Чеботарева Е.Ю. — М.: Вече АСТ, 2003. С. 487.
  2. Н. Владиславова, Возрождающие техники NLP. Четыре уровня сложности

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

«О пользе консервации» или использование народных обрядов в работе психодраматиста.

Ефремов Станислав Психодраматистам , , , ,
Крюкова Екатерина

Крюкова Екатерина

Психолог, психодраматерапевт, гештальт-терапевт, старший тренер и заведующая кафедрой Психодрамы МИГИП. Образование Волгоградский Государственный Университет, 1993 г. Санкт-Петербургская Академия Постдипломного педагогического образования, 2004 г. Институт Современны...
В традиционной культуре каждый этап в жизни человека сопровождался обрядами и специальными ритуалами. Смысл и значение любого ритуального действия – в символизации, обозначении и закреплении человеческого опыта, придании ему сакрального смысла. Наполняя человеческую жизнь ритуальными действиями, сопровождающими важные жизненные события, общество помогало отдельному человеку пройти и прожить нормативные кризисы, освоиться и адаптироваться в новой социальной или возрастной роли. Человек, участвуя в обрядах, не только осваивал нормативное поведение, необходимое на новом этапе жизни, но и получал огромный опыт социальной поддержки, включенности и принятия.

В современной жизни многие обряды утрачены, вместе с ними ушли в прошлое не только важные социальные знания, но и возможность безопасно и благополучно прожить кризисы, интегрировать полученные навыки, знания и укрепить собственную идентичность.

Я решила написать эту статью, чтобы поделиться своим опытом использования обрядов в групповой работе и помочь психологам практикам, психодраматистам пополнить свой рабочий репертуар, обогатив его ресурсами, накопленными в народной традиции и культуре.

Итак, Обряд — совокупность действий, установленных обычаем или ритуалом. В них выражаются какие-то религиозные представления или бытовые традиции. Обряды не ограничиваются одной социальной группой, а относятся ко всем слоям населения,  сопровождают важные моменты человеческой жизни, связанные с рождением (крещение, наречение именем), свадьбой (сватовство, выкуп невесты, помолвка), вступлением в новую сферу деятельности (воинская присяга, посвящение в пионеры, в студенты, в рабочие) или переходом в другой возраст (инициация), смертью (погребение, отпевание, поминки).(1)

Отец-основатель групповой терапии и психодрамы Якоб Леви Морено называл «культурными консервами» какие либо законченные творческие произведения, например книги, картины или пьесы.

Морено много боролся с «культурными консервами», особенно в театре. Он считал, что они являются препятствием для творчества, и мечтал заменить их новой альтернативой — спонтанным поведением.  Его ученица и методолог психодрамы Грета Лейтц в своей книге пишет: «В состоящей из одной только спонтанности и креативности вселенной Создатель так бы и остался навсегда только Создателем, не наполнив вселенную, как мы знаем, телами и существами. Если бы Бог — Создатель, Дао, Брахман, высшая ценность, как бы мы ни называли принцип первопричины, —  решил не создавать «консервов», то универсальный процесс протекал бы иначе: как креативность без мира».(2) Однако мир существует; и даже человеческим творениям присуща определённая долговечность. Тому, что стихотворение или музыкальная композиция не исчезают раз и навсегда уже в момент своего возникновения, мы обязаны изобретению письменности и прочим «средствам консервации». «Законсервированные» продукты творческого акта характеризуют культуру и — что ещё существеннее — стимулируют спонтанность новых и новых поколений. Морено подчёркивает важность креативного круговорота, своеобразного «рециклического» процесса, в котором задействован продукт человеческой креативности — «культурные консервы». «В качестве конечного продукта творческого процесса сами по себе они не содержат уже ни спонтанности, ни креативности. Оживлённые новыми поколениями, они, тем не менее, способны всколыхнуть новых людей и побудить к собственной творческой деятельности»». (3)

Ритуал или обряд это тоже не что иное как «культурный консерв», способ передачи предками потомкам наиболее важной и регламентированной информации по смене или принятию новых ролей в важнейшие периоды жизни.

Классификация обрядов.

В примитивных обществах не существовало какой-либо дифференциации обрядовых действий. Сегодня мы имеем достаточное количество различных классификаций. Осмелюсь предложить свой простой и короткий вариант. Итак, обряды бывают:

  • Религиозные
  • Государственные
  • Семейные, бытовые
  • Инициационные
  • Календарные

Религиозные обряды и ритуалы столь многочисленны и составляют отдельную область исследования. К ним относятся: конфирмация, крещение, венчание, отпевание, причастие, исповедь и т.д.

Календарными называют те обряды и ритуалы, которые изначально были связаны с земледелием (жатвой, пахотой, обмолотом) и животноводством, а так же охотой и рыбной ловлей.

Термином «государственные» я назвала ритуалы и церемонии, связанные с общественной и государственно-политической жизнью. Это обычно масштабные мероприятия, например коронации, военные парады, инаугурации президентов, корпоративные мероприятия и т.п.

Семейные обряды и ритуалы связаны с рождением, введением ребенка в род/семью, свадьбой, годовщинами, похоронами, поминовением.

Особый интерес для психолога, на мой взгляд, представляют иннициационные обряды и ритуалы. Их еще называют «обрядами перехода». Рассмотрим их подробнее.

Инициационные обряды

Термин «ритуалы (обряды) перехода» был введён в научный обиход голландским антропологом Арнольдом ван Геннепом, автором первого научного труда на эту тему, впервые признавшего их важность и повсеместное распространение (van Gennep 1960). Церемонии подобного рода существовали во всех известных туземных культурах и соблюдаются по сию пору во многих доиндустриальных обществах. Их основной целью является трансформация, изменение и преображение, новое определение роли и освящение отдельных людей, групп или даже целых культур.(4)

Обряды перехода выполняются во время критических изменений в жизни человека. Важно отметить, что трансформация происходит на всех ролевых уровнях в жизни посвящаемых, когда их тело, душа, социальный статус и священная (трансцендентная) роль претерпевают значительные изменения. Похожие ритуалы связаны с посвящением в воины, вступлением в тайное общество, с календарными праздниками обновления, переселением групп людей на новое место жительства и тому подобное. Мне кажется, что один из главных обрядов перехода, который утерян и не функционирует в нашем современном обществе –  переход от детской роли к роли взрослого. Особенно это затронуло мужскую часть населения России, у женщин остались роды и период пребывания в родильном доме, у мужчин никакого преобразующего обряда я сейчас не наблюдаю. Хотя во время советского периода истории он был – служба в армии. Сегодня молодые ребята тоже иногда служат, почему же это мероприятие перестало работать как трансформационное?  Потому, что у ритуала (обряда) перехода есть определенные стадии и составляющие, если ими пренебречь, трансформация не состоится.

Я полагаю, что психологу-практику, психодраматисту, особенно важно знать «устройство» трансформационных обрядов, чтобы иметь возможность конструировать техники или образцы таких действий и применять их в своей работе с группами. Я провела несколько групп по обрядам перехода, в частности направленным на осознанное взятие роли взрослого. Важно помнить, что такие действа имеют три стадии: отделение, переход и объединение.

На первой из них, при отделении, посвящаемых принудительно изымают из общественного окружения — семьи, клана или племени и изолируют. Они могут оставаться либо полностью в одиночестве, либо в группе сверстников. Типичной реакцией, переживаемой испытуемыми, становится сильная печаль из-за утраты привычного образа жизни. Может также возникать страх от лишения опоры, страх перед неведомым, которое ожидает впереди. Изоляция длиться от суток до недели. Основная цель этого действия для посвящаемых – смириться с тем, что прошлая жизнь не вернется, и захотеть измениться, чтобы выжить. Когда это удается, когда старшие члены племени передают посвящаемым представления о космогонии и мифологии, готовя их к следующей стадии ритуала — переходу.

Во время второй стадии, названной ван Геннепом переходом (4), неофиты продвигаются от преимущественно умственного постижения устройства мира к непосредственному глубокому действенному переживанию, это черед испытаний. Помогать им призваны различные ритмичные действия с использованием барабанов, бубнов и прочих ударных инструментов, музыки, пения, ритмических танцевальных движений. Длительная социальная и сенсорная изоляция — пребывание в пещере, пустыне, на льду в условиях Арктики, высоко в горах — играют важную роль в достижении испытуемым измененного состояния сознания. Ценность подобных состояний для различных групп людей была весьма велика, что отражается в тех чрезвычайных способах физиологического воздействия, к которым прибегали ради того, чтобы ввести посвящаемых в них: от длительного лишения сна, воды, пищи до применения сильнейших слабительных средств, кровопускания и причинения сильнейшей боли. Вообще, стоит заметить, что подобные обряды включали в себя ряд достаточно жестких, порой жестоких испытаний, проходили их не все. Были те, кто умирали во время их проведения, были те, кто отказывались от испытания и не получали новой роли. Они возвращались в племя к матерям и жили с ними дальше, никогда не обладая правами взрослого, то есть, не могли принимать собственных решений, охотиться, идти сражаться, сидеть с мужчинами на праздниках, иметь свой дом, жениться и иметь детей. Не получали они и нового взрослого имени, до конца жизни отзываясь на детское прозвище.

Третья стадия по ван Геннепу это объединение. Она заключается в возвращении личности к обществу в новой для неё роли, с новым именем,  в зависимости от типа церемонии — как взрослого члена племени или вступившего в брак, или как родителя, воина и т. п. Недавно прошедшие инициацию значительно отличаются от себя же до момента начала обряда. Прежде всего, значительно расширяется взгляд на мир, происходит лучшее осознавание себя и меняется система ценностей.

Опыт переживания самоценности и принадлежности к сообществу.

В этой части статьи я приведу пример семейного обряда введения в род «Годовины». Я проводила мастерскую «Отцова каша» на 11-й Московской психодраматической конференции, где мы проигрывали обряд годовин для девочки в технике социодрамы.

В прежние времена из-за высокой детской смертности до года ребенка никому не показывали. Когда проходил первый год его жизни, считалось, что малыш достаточно окреп, чтобы остаться в этом мире и его знакомили с «большой» семьей и обществом – общиной. Следует заметить, что обряд как некоторый порядок, становился необходимым тогда, когда действие имело множество смыслов для всех участников. Тогда установленный порядок действий – обряд, позволял не допустить хаоса, сохранив все смыслы, а так же снизить тревогу участников.

Опишем кратко содержание обряда «годовин» для девочки и мальчика, затем попробуем проанализировать основные смыслы этих обрядов.

Годовины девочки.

Рано утром в день годовин мать малышки топит печь в доме и варит «отцову кашу»: кашу, в которую добавляет соль, перец, горчицу или уксус, делая ее малосъедобной. Затем в дом приходят крестная девочки и другие женщины семьи: бабушки, тетушки, сестры, племянницы, золовки, невестки и прочие. Каждая идет с подарком, который призван подчеркнуть сейчас или в будущем красоту и пригожесть девочки – гребешки, зеркальца, ленты, бусы, платья и тому подобное. Крестная приносит сережки. Женщины начинают купать в корыте маленькую, рассказывают ей и друг другу о своих подарках, замечают, на кого малышка похожа: чьи ушки, носик, глазки, родинки…

Во время этого действа малышке прокалывают уши и крестная надевает ей сережки. Отец девочки, единственный мужчина, допущенный в дом, на виду у всех женщин семьи ест ту самую горькую кашу. Очень важно, чтобы каша была съедена вся, без остатка. Затем пустой горшок из-под каши и наряженную девочку выносят на крыльцо и представляют мужчинам семьи, которые все это время ждали во дворе. После, обычно, следовала совместная праздничная трапеза или молебен в церкви, а часто и то, и другое.

Теперь поговорим о смыслах данного обряда.

Основная цель понятна – ввести нового члена в род, семью. Но вы, конечно же, заметили, что действие все время делится на две части, которые происходят одновременно:

  1. Действие происходит и в доме, и во дворе, где, обычно, ставилось легкое угощение для мужской части семьи. Что делали мужчины во дворе? Ели? Нет, обрядовая цель была другая.
    Во-первых, они охраняли дом и двор от вторжения чужих и не добрых людей.
    Во-вторых, они были первыми, кто встречает малышку и мать на пороге дома (читай – в миру) доброжелательно. Это важно!
    В-третьих, они выполняли роль «экзаменаторов» отцовских качеств папы девочки, ведь именно им показывали пустой горшок из-под горькой каши, то есть присваивали статус.
  1. В доме действие тоже делится на два параллельных процесса: отец ест кашу и купают, дарят девочку. Собственно, эта постоянная дуальность призвана на символическом уровне показать женщине дуальность ее природы, то, что женщина никогда не сама по себе – она всегда часть пары: дочь матери, жена мужа, мать ребенка.
    Ритуальные присловья, которые используют в этом обряде, направлены на подчеркивание самоценности женщины как дарительницы жизни. Ее называют «умницей, красавицей, кровиночкой, лапушкой, радостью, усладой», то есть «хвалят» ее просто за то, что она есть, пришла в этот мир. И даже если она в будущем не сделает ничего, кроме рождения новой жизни – этого будет достаточно. Зачем же малышке надевали серьги? Что бы отныне все, кто увидят ее, знали, что это девочка, будущая мать и относились к ней бережно. А выделять сережками было принято потому, что раньше малышей одевали одинаково – в рубашонки, это было практично.

Ритуальное купание с хвалениями и прибаутками давало возможность познакомиться женщинам семьи с малышкой на первом – соматическом уровне ролей через поглаживание, прикосновения, объятия. Потрогать малыша, подержать на руках, значит немного присвоить его, дать возможность подняться чувствам – нежности, любви, желанию заботиться.

Зачем мама портит кашу папе? Смысл этой части обряда тоже несет двойную нагрузку. Во-первых, материнство сопряжено со многими физическими и эмоциональными страданиями, как то: тяготы беременности, муки родов, страх, что либо беременность прервется, либо в родах можно умереть и потерять ребенка, да и детская смертность того периода была высокой. Бывает, что возникали различные чувства – злость на мужа за несправедливость природы, например, ведь «сладку ягодку ели вместе, горьку ягодку – я одна!». Так вот, соля и перча кашу, женщина получала возможность официально «отомстить» мужу за тяготы материнства первого года. И когда он признавал эту несправедливость в действии, поедая кашу, обиды проходили – внутренняя справедливость пары восстанавливалась. Можно было не задвигать свои эмоции в область бессознательного, а завершить их в действии и приступить к новому периоду отношений. Вторая смысловая часть связана с принятием роли отца, в части ответственности и заботы о судьбе дочери. Считалось, что добровольно съедая горькую кашу, отец «съедает» все возможные трудности и  горести дочерней судьбы, чтобы ее жизнь была легче.

Вот слова  одной участницы мастерской «Отцова каша»:

«Я выбрала для себя в обряде роль главной героини – годовалой девочки. Желающих на эту роль было много, мы сидели всемером в импровизированной лохани, но у меня было ощущение, что это все для меня одной, будто это все взаправду. В женщинах, которые меня мыли я узнавала и свою маму, и сестру старшую Катю, и крестную Олю, и любимую Калужскую тетушку… было так благостно, хотелось смеяться и брызгаться! Думаю, они бы мне это позволили! Одним глазом я все поглядывала на отца. Я видела, как он морщился, когда ел горькую кашу, но продолжал есть, чтобы мне жилось легче. И тогда меня просто осенило – должно быть я — ценность, если все это происходит из-за меня! Эта мысль наполнила меня такой силой и любовью, и даже гордостью, что я есть, я выросла! Не знаю, как передать это словами, было так много чувств, что я расплакалась! Я никогда прежде не ощущала, что могу быть такой важной и ценной для кого-то. Я так благодарна за этот опыт!»

Годовины мальчика «Пострижины».

Обряд годовин мальчика похож на предыдущий, но, разумеется, отличия есть. Стоит сразу оговориться, что я буду описывать здесь обряд, использовавшийся в воинских или военизированных сословиях, как то: княжеские или боярские семьи в Древней Руси, дворянские и казачьи семьи в России 17-19 веков. То есть это те семьи, где первейшей обязанностью и честью для мужчины считалась воинская наука и служение Родине. В семьях ремесленных и крестьянских этот обряд проходил с некоторыми «вариациями» действия.

Итак, утром в первый год после рождения мальчика, в дом приходили женщины семьи. Мужчины, включая на этот раз отца, оставались во дворе. Родственники приносили подарки, однако их свойства должны были быть связаны с возможностью развития полезных навыков мальчика. В богатых семьях это могла быть лошадь или оружие, которое будет ждать «до срока», в семьях скромнее это могли быть игрушки (сабельки, лошадки), отрез кожи на сапожки, игрушки, имитирующие инструменты  для работы по дому (маленький молоток, лопатка, рубаночек и т.д.), именные иконы, музыкальные инструменты, книги, маленькое седло и упряжь. Крестная приносила шелковый платок, самый дорогой, что могла себе позволить купить. Купали малыша так же с различными приговорами, припевками, сравнивали его глазки-ушки-губки со своими, находили схожести, радовались. Но даже содержание «припевок» отличалось от того, что пели на годовины девочке.  Например, ей пели: «Помоем лапочке ножки сладеньки, чтоб сама была складненька!», а мальчику пели: «Помоем тебе ножки, чтоб резво бегали по-дорожке, тело крепкое носили, тебе пользу приносили!». Мальчика воспитывали, делая акцент на том, что он делает или сделает в будущем. Затем крестная стригла малыша, и все волосики, что удавалось собрать, пусть даже щепоть, заворачивались в принесенный ею шелковый платок, и убирались за именную икону. Эта прядь хранилась там до самой смерти владельца, чтобы, если смерть застигнет далеко от дома и родные не смогут похоронить тело и оплакать дорогого человека, они похоронят в родной земле эту прядь волос, как частичку тела. Будет место (могила), где можно оплакивать сына и родича. Это очень важно и для родных, и для самого мальчика в будущем. Вырастая, он получает большую эмоциональную свободу уходить из родного дома в мир, на войну (помните, мы пишем про военное сословие), не пугаясь, что в случае его гибели у родных ничего от него не останется. К укреплению этой свободы относился обычай рано женить дворянских или казачьих детей, чтобы к сроку, когда придет время сражаться было кого оставить после себя.

Вернемся к обряду. После ритуальной стрижки, мальчика одевали и мать вручала его на крылечке отцу. Это было символическое напоминание матери, что ее время безраздельного «господства» над сыном конечно, он принадлежит миру мужчин. Мужчины семьи, во главе с отцом обязательно носили мальчика в церковь, где обычно совершали молебен за здравие малыша, причащали, а возвращаясь домой, шли громко, с песнями и музыкой, давая возможность соседям увидеть нового члена сообщества и познакомиться с ним.

 

Формат данной статьи, к сожалению, не позволяет мне осветить все интересные обряды, о которых мне хотелось бы рассказать. Подчеркну лишь главную мысль, вдохновившую меня на написание статьи: народные обряды, во всем своем многообразии и богатстве смыслов, являются прекрасным подспорьем для благополучного проживания различных нормативных кризисов, формированию или укреплению человеческой идентичности, появлению и развитию сложных трансцендентных ролей в репертуаре личности.

Я хочу надеяться, что этой статьей смогла пробудить интерес у читателей к нашему общему культурному наследию, а так же надеюсь, что мне удалось показать возможности использования обрядов различной тематики в групповой терапевтической работе.

Литература:

  1. Кравченко А.И. Культурология: Учебное пособие для вузов. — 3-е изд.- М.: Академический проект, 2001.
  2. Грета Лейтц, Психодрама: теория и практика.
  3. Классическая психодрама Я.Л. Морено, М., «Прогресс»; «Универс», 1994 г., с. 116-117.
  4. Арнольд ван Геннеп.  Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов. М., изд.Восточная литература, 1999,  с. 64-107
  5. Новиков, Алмазов: Казаки. Иллюстрированная история Отечества. Изд: Бертельсманн, 2013.
  6. Очерки общей этнографии. Европейская часть СССР. – М.: АН СССР, 1968 г.
  7. Костомаров Н.И. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа. – М.: Экономика, 1993 г.
  8. Русские. – М.: РАН, 1998 г.

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

«Девять жизней». Ресурсная работа с нереализованным прошлым, забытыми мечтами и упущенными возможностями

Ефремов Станислав Психодраматистам , , , ,
Моксякова Елена

Моксякова Елена

Психолог-психотерапевт, психодрамотерапевт, семейный коуч, автор и ведущая групповых программ. Специалист по работе с супружескими парами. Образование Степень магистра по арт-терапии и психодраме, университет Хайфы, Израиль: Master of Arts (M.A.) in Psychodrama Therapies - ...

В статье рассматриваются различные аспекты пcихотерапевтической работы с темой альтернативной судьбы, используемые в этой работе особые возможности психодрамы. Приводятся примеры авторских структурированных техник.

В последние месяцы перед конференцией телевидение было попросту наводнено сериалами и фильмами о путешествиях во времени, об исправлении судьбы. Сама тема эта всегда была несказанно популярна и в художественной литературе и, позднее, в кинематографии. Она чем-то созвучна мифологии народов, верящих в переселение душ. И востребованность эта не может быть случайной. Такие произведения обслуживают вполне объяснимую психологичеcкую потребность.

Читая книгу или просматривая фильмы, человек погружается в некий опыт. Он присоединяется в сопереживании к кому-то из главных героев и отчасти наблюдает сюжет из его роли. И, таким образом, проигрывает внутри себя некую психологическую работу, получая некий опыт, в котором он нуждается в реальности. Что же это за опыт?

Все мы когда-то принимали судьбоносные решения. Мы выбирали профессию, и это предопределяло наш род занятий на много лет, а порой, и навсегда лишало нас какой-то возможности. Например, настоящее актерское образование в вузе можно получить только до 25 лет, а фотомодели, спортсмены и танцовщики выходят на пенсию годам к тридцати. Так, став сперва, например, юристами мы уже не смогли бы сделать шаг назад и пойти поступать во ВГИК. Так же мы выбирали себе спутника жизни из многих вариантов, решали, остаться ли с выбранным спутником, когда наступал кризис в отношениях. Или же мы обдумывали, стоит ли потратить ещё пять лет, чтобы добиваться чьей-то любви. Нередко мы выбирали из двух зол, находясь в стрессе, в суженном сознании, имея тоннельное зрение, и любой из этих выборов, как на развилке, вынуждал идти по одной дороге и навсегда отказаться от другой. Забегая вперед, стоит подчеркнуть, что дороги жизни – извилистые линии. Они нередко снова пересекаются. Но, пребывая в горечи потери, нереализованных возможностей, непрожитой альтернативной жизни, мы отказываемся смотреть на всё, что связано с темой утраченного, так как это для нас травматично. И только «проработав эту тему», мы начинаем видеть пересечения. В психодраме такие новые пересечения можно отыскать, используя различные модификации хора, ролевой кластер, ресурсные работы на поддержку извне или собирание палитры своих собственных сил и талантов.

Однако, не только запоминающиеся травматичные выборы являются судьбоносными. По сути, вся наша жизнь – это неприрывная цепочка выборов. Даже автор, печатающий эти строки, задумывается в каждую микросекунду – стоит ли сейчас нажать следующую клавишу или нужно ещё что-то продумать, и тогда результат кардинально изменится.

Как правило, поледствия принятых решений особенно очевидными становятся в периоды возратных кризисов, когда идет переоценка ценностей, перевзвешивание прожитого отрезка жизни и подведение итогов. И тогда вдруг выясняется, что время упущено, потрачено не на то, что можно было жить сейчас по-другому (и кажется, что «другой», незнакомый вариант лучше). Более того, будущее, отнясящееся к «другому настоящему» кажется светлее, трава в нём зеленее и вода мокрее.

Для чего стоит применять психодраматические путешествия во времени (проекцию в будущее и т.п.) в такой ситуации? Безусловно, мы не можем, как Марти Макфлай, отправиться в прошлое и так его изменить, чтобы настоящее стало совсем другим. Если тридцатилетняя женщина не стала балериной в прошлом, то сегодня ей не танцевать на сцене Большого театра. Если сегодня вы не миллиардер, то с помощью исправления детских сцен у вас не обнаружится забытый миллиардный счёт в банке прямо сейчас. Если человеку в 1995 году поездом отрезало ногу, то после психодрамы нога не вырастет. Наша работа направлена на совсем другие задачи. Например:

  • Снять стресс и ложные убеждения по отношению к альтернативной непрожитой жизни. Примерить на себя эту роль, найти ее плюсы и минусы. Убедиться, что в ней тоже есть баланс хорошего и плохого, она не лучше и не хуже, она другая.
  • Заврешить подвешенный процесс – реализовать мечту, перестать о ней думать или прятаться от этих мыслей.
  • Приобрести в прошлом такой ресурсный опыт, который позволит сегодня уверенно осуществлять мечту своей жизни. Смоделировать будущее по своему вкусу и поставить цели в соответствии со своими истинными желаниями.
  • Перестать видеть чёрно-белую реальность, где все пути –взаимоисключающие. Найти точки пересечений, найти новый способ реализовать свою мечту в прямом смысле.
  • Найти то, что на самом деле было утрачено вместе с нереализованной мечтой. Что за чувство, что за роль была не реализована. Реализуется ли она сегодня и как можно её осуществить в будущем.
  • Вернуть утраченный ресурс «непрожитой жизни». Отказавшись от одного из путей и всего, что с ним связано, мы чувствуем себя уже не такими «живыми», как раньше.
  • Найти переломные точки (например, с помощью техники “линия времени”) принятых решений и связанных с ними потерь и проработать травматический опыт.
  • Отделить мечты от фантазий, построить цели, план их достижения, опираясь на мечты.
  • Вернуть себе Контакт с желаниями и мечтами, избавившись от страха, что они не будут реализованы.

Этот последний пункт и стал, пожалуй, центральной идеей воркшопа. Ведь оглядываясь назад, мы больше всего сожалеем о нереализованных желаниях и мечтах, а ещё о фантазиях, которые однажды испарились, когда наша защитная «скорлупа» разбилась об некую правду жизни.

Вот некоторые ключевые техники, использованные в мастерской «9 жизней».

Разогрев «Детский сад»

         В начале воркшопа участникам было предложено вернуться в то далёкое прошлое, где они ещё мало что знали о жизни, слушали сказки и умели мечтать – в детский сад. Все участники вошли в роль пятилетних детей и под песню «В траве сидел кузнечик» стали играть и дурачиться. Каждому из них был задан вопрос «Мальчик (девочка), кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» Затем группа вернулась в настоящее время и сравнила – реализовалось ли детское представление о будущем, и какие чувства оно вызывает сейчас?

Структурированная техника “Параллельное Я”

Участники разделились на пары для того, чтобы встретиться с собой из параллельной реальности. С той версией себя, которая когда-то иначе приняла решения и сейчас живёт совсем иной жизнью. Возможно, этот Я получил другую профессию, находится не в этой стране или имеет иной семейный статус. Из обеих ролей протагонист рассказывает ключевые особенности своей жизни и подводит итог: что самое приятное и что самое неприятное в этой его жизни.

Результат техники в среднем по группе дал неожиданный результат. Описывая плюсы и минусы жизни в обеих версиях себя, они использовали похожие метафоры, как если бы суть процесса оставалась неизменной, какой бы путь они не выбрали в прошлом.

Структурированная техника «Мечта или фантазия»

Телесно-ориентированное психодраматическое упражнение в пятёрках (директор, протагонист и три вспомогательных я), направленное на распознавание истинных желаний, отделение мечты от фантазии. (Мечта – это то, что мы планируем осуществить. Фантазирование – то, что не планируем. Фантазия – избегание, а мечта – ресурс.)

Протагонист выделяет три своих мечты, назначает на их роли вспомогательных Я, задает текст их посланий. Затем выслушивает эти послания и калибрует свой телесный отклик – способно ли такое послание сорвать его с дивана и включить в реализацию? Или же хочется расслабиться, лечь поудобнее и просто думать о том, как здорово будет, когда оно исполнится.

Завершением стала виньетка на желание в метафоре любимого протагонистом художественного произведения. Этот выбор также был не случаен для данной темы. Ведь однажды каждому ребенку приходится отделить сказки от реальности, и этот переломный момент нечасто проходит без последствий, без обесценивания архетипического материала и отметания всего, что ним связано. Вот что пишет о царстве детского бессознательного Дж. Кэмпбелл, знаменитый американский исследователь мифологии, на книгах которого Дж. Лукас построил всю драматургию «Звездных войн»: “Это то царство, в которое мы вступаем во время сна. Мы вечно носим его в самих себе. В нём находятся все великаны – людоеды и таинственные помощники из нашей детской, вся магия нашего детства. И, что более важно, все потенциальные возможности жизни, которые мы так и не смогли реализовать, став взрослыми, все эти наши другие «я» тоже находятся там; ибо подобные золотые семена не погибают. И если бы лишь часть от общей суммы всего утерянного можно было вынести на свет дня, то мы бы почувствовали удивительный прилив сил, яркое обновление жизни. Мы бы возвысились в наших достоинствах. Более того, если бы нам удалось вынести на свет нечто забытое не только нами самими, а всем нашим поколением или даже всей нашей цивилизацией, то мы действительно могли бы стать благодетелями, героями культуры настоящего – фигурами не только локального, но и всемирного исторического момента.”

Виньетка

Протагонист выбрала именно вышеупомянутые «Звездные войны» в качестве отправного сюжета. Задействуя большую часть группы, мы поставили сцену, где капитан Соло признается в любви принцессе Лее. Затем протагонист вошла в роль принцессы и прошла в ней через сцену, выслушала признание. А затем ей было предложено сказать некое послание – из этого момента, из этого состояние и чувства – самой себе (вспомогательному Я) сидящей в зеркале и смотрящей фильм. И это было: «Мы обе с тобой принцессы». Завершила виньетку протагонист уже в своей роли, выслушав послание принцессы в прямом обмне ролями.

Тема возвращения непрожитых жизней, утраченных желаний и фантазий на первый взгляд казалась безобидной и и располагающей к бесшабашному спонтанному психодраматическому креативу. Сказки и чудеса – что может быть безобиднее? Однако, на поверку оказалось, что за этим стоит высочайший уровень тревоги, травмы, горький опыт несупешности и разбитые мечты. И в целом, как и любая работа с перемещениями во времени, эта тема требует много дополнительной подготовительной работы, плавных разогревов группы, то есть создания прежде всего не столько игрового пространства, сколько дополнительно безопасного. Ведь именно травмы тянут нас назад, вызывая желание исправить жизнь, заменить черновик на чистовик. Опыт проведённой мастерской показал, что с данной темой необходимо работать как с небезопасной и соблюдать все дополнительные принципы групповой психодраматической работы с травмой. Например, предупреждать группу о небезопасности темы, применять долгие разогревы на создание контейнера, давать много поддержки, упражнения про безопасное место и т.д. И тогда становится возможным залезать в любое прошлое и будущее и возвращать утраченные жизни. Попадать в сказку и воскрешать потерянные фантазии.

Когда говорят, что у кошки девять жизней, то подразумевают её особую живучесть. А значит, это огромный ресурс. А другой наш огромный ресурс  – психодрама. В ней мы можем, подобно Горцу, прожить несколько разных судеб – не выбирать, на что потратить отпущенный век, а просто по очереди стать балериной, космонавтом, физиком-ядерщиком. Можем вернуться в прошлое, что-то в нём изменить, потом перепрыгнуть в новое настоящее и будущее. Мы можем заново родиться в другом месте, времени и теле, у других родителей и прожить этот опыт. Можем прочувствовать свою собственную жизнь с любыми поправками – если бы нам повезло там, где не повезло, если бы у нас была волшебная палочка. Открыть пространственно-временной портал в параллельные миры, где все наши мечты сбываются, и в реальности вернуть своей психике то, ради чего они должны были сбыться.

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

Техника встреч. Как разрешить конфликт, если участники зашли в тупик.

Ефремов Станислав Психодраматистам , ,
Техника встреч. Как разрешить конфликт, если участники зашли в тупик.
Романова Илона

Романова Илона

Психолог, психотерапевт, кандидат философских наук, психодрама-терапевт, семейный и поведенческий терапевт. Образование В 1977 году поступила на философский факультет Уральского государственного Университета им. Горького, который закончила в 1983 году, дипло...
Человеческая коммуникация – вещь удивительная. То как мы воспринимаем мир – и то , как мы его описываем – отличается как территория и контурная карта. Ее конечно можно раскрасить цветными карандашами, но ланшафт по ней узнать все равно будет трудно.
К тому же мы все время пытаемся генерализировать («Никто меня не любит» – ты хоть, тресни рассказывай, что любишь – убеждение непоколебимо), читать чужие мысли ( «Ты считаешь, что я…»; «люди подумают» и т.д.) и устанавливать сомнительные логические связи ( «если ты опоздал, значит ты меня не любишь», «если ты пойдешь на дискотеку, я умру раньше времени!»)
Спрашиваешь иной раз клиента – что ты чувствуешь, а он тебе в ответ – я думаю, что это потому что….Прямо песня, а не диалог.
Самое удивительное, что при этом люди думают, нет, даже убеждены – что вполне понимают друг друга. Поговорили так душевно, каждый о своем, и разошлись довольные.

Ситуация становится экстремальной, когда появляются взаимные претензии. Конфликт, то есть. Один хочет одного, другой – противоположного, эмоции нарастают, кажется, чего тут непонятного – я же внятно свою позицию объясняю. Моя_Позиция_Единственно_Правильная! Ты_все_равно_ничего_умного_не скажешь! Тем_более_что_ты_ на _меня_не_смотришь_а это_значит_что_не_слушаешь!

А дальше для убедительности в ход идут вопросы. Риторические.(Видимо с целью лучше понять собеседника). Например – «Откуда у тебя руки растут?» (Угадайте, откуда?); «Где ты шлялась?» (Ты действительно хочешь знать, где именно?).

Можно легко предположить (О неискоренимая человеческая привычка читать чужие мысли!), что будет происходить дальше.

Итак, вопрос взаимопонимания часто стоит ребром. И когда конфликтная коммуникация заводит в тупик, часто единственный возможный выход – обратиться к специалисту.

Такими проблемами занимаются профессиональные медиаторы. По сути, психотерапевт или психолог-консультант – это тоже медиатор. Задача медиатора – направить коммуникацию в такое русло, чтобы люди сумели адекватно понять друг друга, и может быть, даже договориться. Чем хороша медиация по сравнению с судом, например. Судья сам решение выносит, оно может сторонам совсем и не понравиться. А медиатор никакой ответственности за решение не берет – будьте добры, сами, ребята, договаривайтесь, — но помогает коммуникацию сделать внятной и понятной обеим сторонам.

Есть множество специальных техник медиации. Одна из моих любимых – «техника встреч». Не то, чтобы я сильно люблю ее использовать – больно занудная, но как инструмент преодоления конфликтов – просто незаменимая.

Итак, «техника встреч».
В ее основе лежит психодраматическая техника обмена ролями.
Она прекрасно работает в супружеском и детско-родительском консультировании(родитель-подросток) в ситуациях, когда обе стороны, имеющие претензии, присутствуют на консультации. Мне довольно часто доводится ее использовать и всегда она беспроигрышно работает.

Что важно иметь в виду при выборе этой техники. Прежде всего, оба участника должны иметь равные возможности в принятии решения. То есть в спорах между начальником и подчиненным ее использовать бессмысленно, начальник власть имеет, подчиненный –нет, там другие техники медиации актуальны. А вот в диаде родитель-подросток она вполне приемлема, если конечно, родитель готов ДОГОВАРИВАТЬСЯ, а не добиваться что бы «все было по моему».
Во вторых, важно, чтобы обе стороны имели хотя бы минимальную готовность договариваться. Если одна сторона другую силой притащила, то толку мало будет. Поэтому готовность преодолевать непонимание проясняем до начала работы.

Обычно, перед тем, как заключается контракт, проясняем контекст конфликта. Но лучше не давать клиентам сильно подробно жаловаться друг на друга. Как правило, они как раз и пытаются это сделать – высказывают свои претензии посреднику, говоря о присутствующем здесь же партнере в третьем лице – «а он говорит», «а она…».
Этому есть два объяснения – во-первых, конфликтующие и правда больше себя слышат, чем партнера, им на самом деле трудно напрямую друг другу говорить о своих обидах и требованиях, а во-вторых – каждый из них сознательно или бессознательно стремится заполучить консультанта в союзники, перетянуть на свою сторону. Понятное дело, вдвоем нападать на одного куда проще!

Если клиенты и правда в третьем лице друг о друге говорят, на это обязательно обратить их внимание нужно, можно спросить, например, «В обычной жизни вы так же друг о друге говорите?». И предложить им в дальнейшем говорить напрямую.
Но что особенно важно для посредника – это избежать любых коалиций! Равное внимание, равная дистанция, полная беспристрастность, никаких собственных эмоций! Технически это легко делается с помощью расположения стульев в пространстве. Клиенты садятся напротив друг друга, посредник – сбоку, на равном расстоянии от обоих.

Дальше клиентам объясняются правила. Они следующие.
Первый участник высказывает претензию, обращаясь непосредственно ко второму. Второй внимательно слушает, старается понять и запомнить. После этого, второй садиться на стул первого и произносит то, что услышал ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА. Первый внимательно слушает, если слова сказаны точно, то соглашается и может вернуться на свой стул для продолжения, если не точно, то тоже возвращается на свой стул и свои слова уточняет. Далее процедура повторяется до тех пор, пока тот, кто сформулировал претензию окончательно не огласился с правильностью ее повторения.

После того, как повторение принято, можно продолжить диалог, теперь очередь для ответа второго участника. Процедура полностью повторяется.

Критерием правильности повторения является только полное согласие того, кто претензию высказал. Иногда клиенты спрашивают – нужно ли произносить слово в слово. Это по-разному бывает. Мы же помним, как мы коммуницируем.
«Ты стоишь на пороге –
я говорю «Здравствуй»,
Про себя говорю – «Царствуй»,
Вслух – «Вытирай ноги!»
(Г.Гампер)
Для одних важна точность слов, для других – интонация, для третьих – подтекст.

На приеме интеллигентная мать и вполне уже взрослая дочь. Мать говорит сложный текст из пяти предложений. Дочь пересаживается и повторяет почти слово в слово. Нет, говорит мать и повторяет текст. После пяти пересаживаний-уточнений, уставшая дочь вместо материнской тирады произносит «Ты шлюха» — «Точно!» — почти автоматически говорит мать.

Вероятно, когда мы обращаемся к другому человеку, у нас в голове есть текст, он может не совпадать с тем, что мы произносим, подбирая для пущей убедительности слова. При повторении мы бессознательно хотим услышать то, что звучит у нас в голове. Если совпадает – то клиент соглашается.

Именно поэтому, во время диалога посредник все свое внимание должен сосредоточить не на содержании текста, а на невербалике СЛУШАЮЩЕГО. Процесс утомительный для всех участников, особенно в начале процесса, говорящим трудно подбирать слова, четко высказывать претензии, текст получается длинный и иногда путаный. Повторить его бывает трудно. Поэтому, если уточнять приходится долго, клиент часто пытается схлыздить: «ну, почти точно». Почти – нам не подходит. Тщательно следим за конгруэнтностью. Если слушающий слова принимает, он автоматически будет слегка кивать.

Здесь есть и второй важный момент. Если слова повторить сложно – то либо автор слов говорит невнятно, что-то недоговаривает (например, чувства свои прячет), либо слушающий какую-то информацию бессознательно принять не может.

Выясняют отношения мама и дочь-первокурсница. Процесс идет успешно, девочка последовательно отстаивает свои права, материнские требования тоже принимаются. И вдруг процесс стопорится. «Я сама хочу решать, во сколько приходить домой и курить мне или не курить». Мама легко повторяет слова про время прихода домой, а про курение повторить категорически не может. Не просто не может повторить, а вообще забывает текст! Ну нет в ее сознании картинки про курение дочки! В результате – язык просто не поворачивается.

Когда мы натыкаемся на подобные блокировки, это как раз и означает, что мы до сути проблемы докопались. Здесь очень важно процесс уточнений-повторений тщательно довести до конца. Иногда, если процесс застревает слишком надолго, целесообразно бывает применить технику дублирования, это обычно позволяет сдвинуть процесс с мертвой точки. Но злоупотреблять этим не следует.

Еще одна ситуация, когда медиатору следует вмешаться – когда один из участников использует много риторических вопросов. Что толку повторять «Когда это кончится?», «Зачем ты так делаешь?» и т.д. Вряд ли именно конкретные ответы хочет получить говорящий. Скорее претензия могла бы звучать так : « У меня нет больше терпения ждать, когда ты изменишь свое поведение», « Я сильно обижаюсь, когда ты так делаешь». В таких случаях вежливо просим говорящего превратить вопрос у утвердительное предложение.

Важно следить за точностью соблюдения процедуры, последовательность высказываний, обязательное пересаживание, конгруэнтность при принятии точности повторения и т.д.

Из-за постоянных пересаживаний клиентов, у медиатора может возникнуть легкий транс, иногда посредник включается эмоционально. Это сильно мешает процессу. Есть простой технический прием, позволяющий преодолеть это состояние. Как только консультант почувствовал, что теряет способность следить за происходящим или что резонирует эмоционально, он отодвигает свой стул на некоторое расстояние назад, выходя из энергетического поля клиентов. Увеличение дистанции возвращает контроль за ситуацией.
Безусловно, для преодоления конфликтов можно использовать разные способы и техники. Преимущества «техники встреч» в следующем.

Когда тот, кому высказывают претензию должен ее повторить, он вынужден СЛУШАТЬ, а не обдумывать в это время ответ.
Когда слушающий повторяет претензию от первого лица и из роли партнера, он не только понимает ее, но и за счет идентификации имеет возможность ПРОЧУВСТВОВАТЬ состояние оппонена.
Снижается эмоциональный накал диалога. Даже если ты сильно злишься в ответ на претензию, то пока пересаживаешься и повторяешь, злость отступает.
В процессе работы говорящие научаются очень четко, коротко и ясно выражать свои мысли.
Позитивный опыт взаимного понимания – а у некоторых он почти первый в жизни- очень приятен, и есть шанс, что в дальнейшем участники встречи будут стремиться повторять его снова и снова. Уже без всяких посредников.

И напоследок, несколько комментариев о формате. Продолжительность такой сессии может быть от часа до четырех (с перерывами, конечно). Можно разбивать процесс на несколько сессий. Для одних клиентов важно все спорные вопросы разрешить в присутствии посредника, для других вполне бывает достаточно одной сессии, что бы понять, как справиться с взаимным непониманием и перенести новый опыт в жизнь.

Если удалось на сессии о чем то договориться, иногда полезно бывает закрепить договоренность письменным соглашением. Особенно это существенно в детско-родительских переговорах. Чтобы родители не забывали о том, что пообещали своему ребенку.

 

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

Психодраматическая группа — моя любовь на всю жизнь

Администрация конференции Интересующимся психологией, Психодраматистам , ,
Психодраматическая группа — моя любовь на всю жизнь
Ободовская Юлия

Ободовская Юлия

Психодраматическое образование 3я ступень обучения психодраме, сертификат МИГИП. 2008-2012 Московский Институт Гештальта и Психодрамы, 1ая и 2ая ступени обучения психодраме. Сертификат МИГИП. 2015-2017 Московский Институт Гештальта и Психо...

Скоро будет 10 лет как я участвую в психодраматических группах. Вспоминая первую свою группу, думаю, как сильно поразил меня метод. У меня уже тогда был опыт гештальттерапии и системной семейной терапии, но психодрама потрясла меня до самой глубины не только души, но и всего моего организма. Мое ощущение тогда было таким, что этот метод способен работать быстро и масштабно, всего одна драма может запустить кардинальные изменения в моей психике и в организме в целом.

Спустя 10 лет понимаю, что те мои первые впечатления не были ошибочными. Благодаря психодраме изменилась я сама и меняются мои клиенты. Я часто слышу от них похожие отзывы: «за небольшое время мы с тобой сделали так много» или «наконец-то мы сделали то, что не удавалось сделать долгое время».

психодраматическая группа

Психодрама — один из старейших методов психотерапии и благодаря своим качествам и эффективности уже почти 100 лет сохраняет свою актуальность.

Что же полезного делает психодрама и за счет чего метод так хорошо работает? На мой взгляд, можно выделить шесть основных терапевтических или «лечебных» факторов психодрамы:

1. Встреча с реальными чувствами, их проживание и отреагирование в настоящем времени.

Наша жизнь и события в ней порой вызывают большое количество самых сильных чувств. Они могут быть очень интенсивны и неоднозначны, часть из них не принято или небезопасно проживать и показывать в семье и обществе: не всегда понятно, каким образом это можно сделать, чтобы сохранить и себя, и отношения одновременно. Психодрама дает возможность клиенту ощутить, осознать, пережить и отреагировать свои реальные чувства в настоящем времени в безопасной обстановке группы. Это меняет человека изнутри, высвобождает много энергии.

2. Возможность увидеть и прожить ситуацию в роли оппонента.

В любом конфликте человек, как правило, так сильно захвачен своими эмоциями и фантазиями про мотивы и поступки своих оппонентов, что ему трудно сочувствовать или более реалистично оценить ситуацию с другой стороны. Психодрама дает возможность человеку увидеть ситуацию глазами своего оппонента, прикоснуться к чувствам из его роли. Вернувшись в свою роль, он обнаруживает, что его эмоциональное состояние изменилось под влиянием того, что он почувствовал в роли другого. Иногда этого действия бывает достаточно, чтобы и в реальной жизни начать вести себя по-другому.

3. Возможность посмотреть на ситуацию со стороны.

Любую свою трудность человек проживает, находясь внутри какой-то ситуации и каких-то отношений. Мы часто говорим, что «со стороны виднее», но посмотреть на свою ситуацию со стороны не так-то просто — в сильных эмоциях отстраниться практически невозможно. Психодрама обладает техническими средствами, которые позволяют это сделать, благодаря чему клиент может менее эмоционально проанализировать свою ситуацию, понять, какие роли в ней играют все участники, какие у них основания для тех или иных действий. Очень важно, что со стороны гораздо проще осознать свою роль и свой вклад, понять что можно поменять в своем поведении, чтобы изменить ситуацию в целом.

4. «Лечение группой».

Психодраматическая группа – это особенный организм. Она как и любая психотерапевтическая группа представляет собой безопасную модель мира, где значительно ниже цена ошибки или обострения реальных отношений. Здесь все «равны» — все пришли, чтобы получить помощь или поучаствовать в историях других людей. В группе есть возможность увидеть разные варианты решения жизненных проблем, и тем самым расширить видение своей ситуации. В психодраматических группах складываются, пожалуй, самые теплые и эмоциональные отношения между участниками в первую очередь за счет сопричастности всех к работе каждого. Так устроена психодрама — все работают на каждого и каждый на всех, поэтому возникает особенная близость и связанность. Такие отношения сами по себе «лечат», являются мощным источником поддержки и вдохновения для изменение себя и своей реальной жизни.

5. Реализация внутренних импульсов в действии.

Психодрама как никакой другой метод сильно направлена на то, чтобы клиент мог почувствовать свою спонтанную реакцию, опробовать, оценить, как это повлияло на ситуацию. Не менее ценно и то, что в психодраматических работах человек может дополнить, достроить тот опыт, которого в жизни не хватило в прошлом. Это помогает завершить какие-то травматичные переживания прошлого и по-новому отнестись к настоящему. В психодраме можно моделировать и экспериментировать со своим будущим. Такой опыт помогает человеку начать творчески подходить к своей жизни и ее трудностям, развивать адаптивность и стрессоустойчивость в обычной жизни.

6. Многоуровневая структура воздействия

Метод устроен так, что в работу одновременно включаются все уровни психики человека: телесные ощущения, эмоции и чувства, мышление и поведение. Благодаря такому комплексному воздействию, активизируется саморегуляция организма, увеличивается скорость, сила и глубина необходимых ему изменений, усиливается стойкость достигнутых результатов.

Помимо высокой эффективности и пользы, психодраматическая группа — это огромное удовольствие. Психодрама основана на игровой деятельности, а играть все любят с раннего детства, никакая другая деятельность не приносит столько удовольствия вне зависимости от возраста. В ходе драмы у участников может быть много разных чувств от радости до горя, но никогда не бывает скучно.

Последнее о чем хочется сказать, что психодраму всегда сопровождает что-то необъяснимое и волшебное. Многообразие и уникальное сочетание терапевтических факторов этого метода создает особую атмосферу в психодраматической группе и оказывает такое воздействие на психику человека, которое часто воспринимается как чудо. Поэтому приглашаем вас вместе с нами окунуться в «волшебный мир» потрясающего, нашего любимого, метода психодрамы.

Источник

Полет Черной Бабочки

Администрация конференции Психодраматистам , , , ,
Полет Черной Бабочки

editdocument

Власова Юлия Валерьевна

Медицинский психолог, кандидат психологических наук, член Международной Ассоциации аналитической психологии (IAAP), супервизор IAAP, психодрама-терапевт.

editdocument

Щербаков Анатолий Сергеевич

Врач психиатр-нарколог, психодраматерапевт, специалист по системным семейным расстановкам.

В представленной работе авторы обращаются к пониманию образа Тени аналитической психологии. В статье рассматриваются способы исследования коллективной и индивидуальной Тени с помощью метода психодрамы. Подчеркивается, что взгляд на Тень, как на нечто негативное в человеке носит односторонний характер. Ассимиляция Тени происходит при помощи проработки проекций, поэтому авторы статьи предлагают психодраматические упражнения, имеющие практическое значение для психотерапии. Также представлено психодраматическая групповая игра «Черная Бабочка», основанная на примитивном религиозном культе индейцев Центральной Бразилии. Эта таинственная и динамичная работа посвящена встрече с Тенью лицом к лицу.

Чем пристальней мы вглядываемся в бездну,
тем пристальней бездна вглядывается в нас.

Ф. Ницше

Думали мы, думали и пришли вот к какому выводу. Что-то последние годы все наши статьи называются как-то однотипно и построены по единому образцу. Конечно, что хорошо, то менять не надо, но хорошо ли в сегодняшней ситуации, вот вопрос? Обычно было так: «Психодраматическая работа с ……(чем-нибудь)». Итак, понятно. Что психодраматическая, ясное дело, а вот с работа с Тенью – не получится.

Дело в том, что было бы слишком дерзко называть эту статью «Психодраматическая работа с Тенью». Тень можно только осторожно исследовать. Это действительно небезопасно – структура, которую называют Бездна человеческой души. Непринимаемая часть психики, вытесненная в бессознательное и являющаяся полной противоположностью сознательным установкам, принципам и представлениям – вот определение Тени, чаще всего встречаемое в психологической литературе. Удивительно, но в процессе воркшопов, психотерапии, чтении публикаций мы все чаще убеждаемся в том, что Тень понимается не совсем верно. Можно даже говорить о некотором психотерапевтическом мифе, который сложился в коллективном сознании. Сообразно этому мифу, Тень – нечто низменное, негативное и деструктивное. Это не так. Тень отвергаема Эго, это верно. Ассимиляция Тени происходит с большим трудом и требует от человека значительного напряжения психических сил. Это тоже правда. Правда и то, что в Тень могут быть вытеснены ресурсные, позитивные и социально желательные качества. Не такое уж редкое явление, кстати. Жизнь людей складывается по-разному, вполне можно вытеснить честь, например – зачем она Персоне нашего современника, одни с ней хлопоты.

Основное, что играет роль в прикладном значении исследования Тени, — Тень антагонистична установкам Персоны. И мы не будем давать много теории, посвященной этому архетипу, а ограничимся описанием безопасных, но полезных упражнений, которые может применять психодраматерапевт в работе.

Встреча с Тенью – первый и необходимый этап любого психотерапевтического процесса. Познать темные стороны души, возможно, только освободившись от проекций. Неприемлимаемое обязательно будет спроецировано, то есть, приписано куда-нибудь в окружающий мир. Возвращая проекции личности, мы, таким образом, наводим луч света на теневое содержание психики.

Воспользовавшись классификацией юнгианского аналитика Марии-Луизы фон Франц, мы выделяем 5 стадий работы с проекцией:

  1. выявляется убеждение в том, что восприятие мира клиентом обусловлено внешними факторами;
  2. в процессе взаимодействия происходит постепенное прояснение различий между реальностью и спроецированным образом;
  3. признание и принятие клиентом этого различия, то есть фактически – признание факта проекции;
  4. соглашение клиента с тем, что его образ мира ошибочен;
  5. поиск вместе с клиентом источника проекции внутри его собственной личности.

Но это так долго, наверное… Если говорить, а не делать, конечно.

Мы хотим предложить психодраматическое упражнение, которое непосредственно направлено на осознание проекции. Оно называется «Приглашение на роль».

Ход упражнения. Инструкция участникам: «Предлагаю одному из вас сесть на стул посередине комнаты… Остальные участники внимательно смотрят на центрального персонажа. Вообразите себе, что каждый из вас – режиссер. Подумайте, какой фильм вы бы хотели снять: может быть, боевик, может, мелодраму или что-то еще. Вам нужен актер на главную роль. Посмотрите на того, кто сидит в центре. Подумайте, для какого жанра он более всего подходит, в какой роли вы его видите, каков будет его характер, что он будет делать… А теперь по кругу каждый «режиссер» сообщит «актеру», сидящему в центре, свои соображения на этот счет. «Актеру» говорить не разрешается, он только внимательно слушает».

По окончании всех высказываний «режиссеров» участника, сидящего в центре, просят поделиться своими переживаниями, рассказать, какие роли его удивили, какие – он хотел бы сыграть, что его возмутило, рассердило. Наш опыт работы с этим упражнением в группе наркозависимых показал, что большинство из них через достаточно короткое время (иногда – даже на следующее групповое занятие) становятся способными осознать, полностью или частично, те качества и свойства собственной личности, которые были спроецированы на окружающий мир. Это упражнение, на первый взгляд, похоже на всемирно известный «Горячий стул», но только по технике исполнения, поверьте.

Прежде, чем описать следующее упражнение, подчеркнем следующие свойства Тени. Здесь позволим себе маленькое лирическое отступление. Казалось бы, нет ничего более простого, чем тени – мы их видим с самого раннего детства. Все материальное отбрасывает тень. Кажется, тень неуловима, никак не меняет структуру того, на что ложится, и взглядом мы может заметить только что-то, более темное. Но иногда игра теней обманывает нас. В некоторых психотерапевтических статьях мы встречали распространенную игру в Тень: «Перечислите все те качества, которые вы считаете негативными и абсолютно неприемлемыми для себя. Это и есть ваша Тень». Справедливо и даже смело. Однако сразу задаешься вопросом: каким образом человек сможет интегрировать эти неприемлемые свойства и качества. Ну, попробуйте, докажите состоятельной бизнес-леди, еженедельно посещающей фитнесс-клуб, уверенной в себе и все прочее вплоть до красивого костюма, что в Тени она – толстая бомжиха, предпочитающая отдых на свалке и зависимая от мужчин. Или докажите крутому дяденьке родом из криминальной субкультуры, что его Тень – пассивный гомосексуалист. Пожалуй, сами уйдете в коллективную Тень, в ту самую, откуда нет возврата. Поэтому подчеркиваем, подчеркиваем и еще раз даже подчеркнем: исследовать обратную сторону Луны (личности) можно только проективными способами. Прежде, чем описать упражнение «Силуэт Тени», вспомним, что Тень бесформенна, может быть по размеру больше или меньше владельца и искажена, то есть не похожа очертаниями. Очертания Тени зависят от источника света. Не верите? Выйдите на улицу в солнечный денек.

Упражнение «Силуэт тени».

Для проведения этого упражнения необходимо взять достаточно большой лист бумаги, в крайнем случае, газету, и нарисовать фломастером свою тень. Рисунок не должен напоминать человеческую фигуру, так как Тень имеет абстрактную форму.

После этого «вспомогательное Я» занимает место Тени и, без обмена ролей, говорит, как она себя чувствует. Протагонист может придать ей определенное положение, позу. Затем производится обмен ролями. Упражнение можно выполнять в тройках, пятерках. Шеринг дается короткий. Главный вопрос – место Тени – как это представляется самому себе.

Часто бывает, что протагонист вместо Тени представляет себе какого-то человека, к которому испытывает очень много негативных чувств. Будьте внимательны, пожалуйста. Не забывайте, что Тень должна быть одного пола и возраста с Я-протагониста. Реальный человек на роли Тени есть проекция в чистом виде, а клиент нам заказывал личную свободу и развитие, а не запутывание в собственных проекциях.

В данной работе задача директора заключается в том, чтобы дать протагонисту понимание тех образов и ситуаций в своей жизни, которые спровоцированы переносом личных теневых качеств на других. Освобождение от проекций, как уже говорилось, – путь к ассимиляции Тени в сознание, и тогда возможно устранить ее жесткую хватку.

Выше мы немного скептически отозвались о предложении познать свою Тень через все противное и низменное. Но не можем не отметить, что есть нечто ценное в таком подходе. Посмотреть во мрак, который отбрасывает все сущее, например, группа, можно действительно с помощью использования антонимов. И вот мы предлагаем виньетку, которую используем на сложных этапах групповой динамики. Эта виньетка имеет и диагностический, то есть исследовательский, и целительный характер. Уже не говоря о том, что в предложенной нами работе очень много игры, фантазии и веселья.

Итак, «Тень группы».

Расстилаем ватман на полу, а не на стене, – у нас не бизнес — тренинг, а психодрама. Берем фломастер, становимся на колени и готовимся записывать в столбик. Каждому участнику задается парочка вопросов: 1) «Зачем пришел?» – то есть что хочет добыть из сегодняшней встречи; 2) «Какое сейчас настроение?» – или, для более продвинутых: «Что ты сейчас чувствуешь?».

Затем, собрав все мужество, директор задает каждому вопрос о себе самом, предлагая назвать не более двух качеств. И не ждите, что вы получите исключительно такие эпитеты, как «мудрый», «креативный», «понимающий», — всякое будет. Написали? Рядом с каждым высказыванием напишите антонимы, лучше – другим цветом. Ну, вот и все, первый этап упражнения закончен.

На втором этапе группе предлагается посмотреть на антонимы, выбрать «вспомогательного теневого директора», играть каждому роли в соответствии с альтернативными качествами и потребностями – получается теневая группа с теневым ведущим. Для пущей диагностичности можно куда-нибудь в сторонку поставить кого-либо на роль бесстрастного Наблюдателя.

А дальше – как обычно, шеринг. В нем-то и выяснится, что отвергнутое бывает порой милее и ценнее, чем то, что презентует Персона. Заодно и для себя ведущий группы узнает немало нового.

Во всех явлениях культуры, где затрагивается основная тема человечества, — антагонизм Добра и Зла, всегда присутствует некая третья сила, которая стоит по ту сторону и того, и другого. Сейчас молодежь засматривается и зачитывается Ночным и Дневным Дозорами. Мало кто вспоминает об Инквизиции – беспристрастной силе, требующей соблюдения равновесия и жесткого порядка от сил Света и Тьмы. И внутри каждого из нас есть такая структура, сохраняющая баланс, равновесие между Тенью и Эго, некая точка баланса. Ей принадлежит вся сила и энергия Самости. Познать ее в чувственном опыте очень трудно, можно только представить ее метафорически. Инквизиция – не самое лучшее слово для обозначения этой структуры, ведь оно ассоциируется, скорее, с осуждением и наказанием. Лучше назвать – Наблюдатель или Тот, кто наблюдает. Эту фигуру можно вводить в психодраматическое пространство в любой ситуации, когда мы имеем дело с противостоянием каких-либо сил. А ведь мы всегда имеем дело с внутренним конфликтом. Даже когда протагонист предъявляет нам проблему, известную под названием «У меня нет проблем». Ведь, что бы ни оказалось в фокусе внимания психодраматистов (да и психотерапевтов других направлений), все есть работа с Тенью. Открываем негативные родительские комплексы — работаем с Тенью, решаем тему злого начальника — работаем с Тенью, даже когда ресурсная фигура появляется — опять все Тень, потому что, как известно, прочтите выше, в Тень оттесняются и позитивные качества, если Эго не принимает их, поскольку они не встраиваются в Персону.

Коллективная Тень России в современности носит достаточно зловещий характер. Напомним, что Тень бессознательна, все, о чем проговаривается, открыто принадлежит сознанию, следовательно, к Тени не относится. А вот о чем умалчивается, только намекается, вызывает неясную тревогу…Это Тень. Можно было бы рискнуть перечислить темы, о которых не говорят и не пишут сейчас. Предлагаем самим читателям провести самостоятельное исследование, поскольку не претендуем на роль сил Света, признаем свою неоднозначность. Ведь отрицание Тени, личной, коллективной, архетипической ведет к одержимости. Современный человек и так достаточно беспомощен перед психической тьмой. Обретя достижения цивилизации и возведя рациональность в культ, мы лишились возможности интегрировать коллективную тень.

Итак, о личной и даже групповой Тени сказано уже более, чем достаточно. А про архетипическую Тень, которая позиционирована в коллективных представлениях Сатаной, Дьяволом, словом тем, кого к ночи не поминают…В ночи и так много мрака. Эти своерхзловещие фигуры редко возникают в личных драмах протагониста, во всяком случае, мы опасаемся вводить архетипическую тень в поле личного бессознательного, даже понарошку. Архетипические образы оживают в драматической работе с мифами, сказками, легендами. Это уже тема социодрамы.

Примитивные племена лучше ассимилируют Тень, поскольку у них преобладает групповое сознание. В силу этого Тень приобретает коллективный характер и отыгрывается в ритуалах и культах.

Наконец, мы дошли до Черной Бабочки, социодраматической работе, основу сюжета которой мы позаимствовали у племени южноамериканских индейцев саат тауока, о которых рассказал Владимир Коробов в книге «Неизвестные и малоизученные культы» (1999). Отрывок из этой замечательной таинственной книги мы цитируем:

Проведя среди индейцев два года, полковник Берннет в своей книге «Отчет о жизни индейцев Центральной Бразилии» подробно описал быт, социальное устройство, обычаи и некоторые обряды индейцев саат-тауока.

О культе «черной бабочки» он, в частности, писал следующее: «Как мне удалось выяснить, индейцы (саат-тауока) считают своим тотемом черную бабочку «хуштуг саат», откуда и происходит их самоназвание «саат-тауока», что значит «люди бабочки». Поскольку и в окрестностях деревни, в сельве и на реке обитает огромное количество разнообразных бабочек, мне было очень интересно узнать, какую же из них индейцы считают своим тотемом. Однако на все мои вопросы саат-тауока отвечали, что их бабочки здесь еще нет, что она еще не прилетала. Наконец, устав от моих вопросов, вождь племени Абиквара объяснил мне, что их «хуштуг саат» живет далеко на звездах и прилетает только раз в году, чтобы передать своему народу «мудрость прежних пространств». Он сказал, что бабочка должна прилететь через одну луну (т. е. через месяц) и что будет большой праздник, на который я тоже приглашен, потому что бабочка «может захотеть поцеловать не только индейца, но и белого охотника». Спустя какое-то время индейцы стали готовиться к празднику: женщины и дети наводили порядок в деревне, складывая весь мусор на площадку, где обычно проходили общинные собрания. Мужчины занимались починкой всякой хозяйственной утвари и собирали хворост, который также складывали на площадку для собраний. По всему было видно, что индейцы собираются развести большой костер.

Праздник состоялся в ночь с 25 на 26 июня. Как только стемнело, все от мала до велика собрались на площадке собраний перед огромной кучей хвороста. Абиквара поджег кучу хвороста с четырех сторон, и вскоре языки пламени взвились к самому небу. Старики выкатили большие деревянные колоды и палками стали отбивать какой-то замысловатый ритм. Женщины затянули мелодичную, протяжную песню на незнакомом мне языке. Абиквара, сидевший рядом со мной. Объяснил, что это песня из прежних времен «о грустном сне богов и их скором возвращении». Я спросил, на каком языке исполняется песня, и Абиквара ответил, что это язык, на котором боги иногда разговаривают с людьми. Песня закончилась, а старики продолжали отбивать палками ритм. Так продолжалось довольно долго. Вдруг ритм совершенно изменился – стал каким-то беспорядочным, рваным, и я увидел, что над головами сидящих индейцев мечется большая черная тень. Наконец, в свете костра я разглядел, что это гигантская черная бабочка. Бабочка размером с крупного ворона, как-то неуклюже размахивая огромными черными крыльями, кружилась над головами собравшихся. Пролетая надо мной, она чуть не задела меня своим крылом, и мне стало не по себе. Неожиданно бабочка словно завалилась на бок и упала прямо на колени юноше, который сидел не очень далеко от меня. Юноша вздрогнул и словно окаменел. Стук колотушек резко оборвался. Неуклюже перебирая тонкими лапками, бабочка стала медленно карабкаться с колен к лицу юноши. Я получил прекрасную возможность разглядеть это создание, воистину принадлежащее другому, чуждому нам миру. Природа Мату-Гросу не скупится на выдумки, но, глядя на эту бабочку, я был готов поверить, что это насекомое не имеет ничего общего с земными формами жизни. Я не испытываю страха перед насекомыми, но эта бабочка была в высшей степени отвратительна. Ее непроницаемые черные крылья шуршали при каждом движении, а толстое брюшко покрывали длинные и редкие волоски. Несмотря на весьма крупное тело, ножки у бабочки были тонкими и чем-то напоминали паучьи лапки. На крупной голове торчали небольшие, похожие на рожки антенны, а из ротовой полости высовывался ярко-красный, влажно блестящий хоботок, скорее напоминающий жало. Бабочка вскарабкалась к плечам юноши и практически закрыла собой все его лицо.

– Сейчас она поцелует Панангу (так звали юношу), — возбужденно прошептал мне Абиквара.

Бабочка замерла. Со своего места я не мог видеть, что же именно происходит, — я видел только неподвижно сидящего юношу и тяжело пульсирующее брюшко бабочки. Спустя какое-то время бабочка снова упала на колени сидящего юноши, раскрыла свои крылья и, тяжело взлетев, исчезла в ночи. На губах у Пананги я увидел кровь. Старики вновь принялись отбивать ритм своими палками. Внимание всех собравшихся было теперь приковано к бледному Пананге. Какое-то время он сидел совершенно неподвижно. Глаза его ничего не выражали. Потом он вдруг резко вскочил, и колотушки опять смолкли. Воздев руки к небу и запрокинув голову, Пананга начал выкрикивать что-то на все том же непонятном языке.

– Что он говорит? – спросил я Абиквару.

– Это древнее пророчество о худурш (hoodursh) – потомках древних богов, которые тайно живут среди людей и ждут того времени, когда вернутся те древние, кто будет править миром.

Пананга опустил руки и замолк. Какое-то время царило всеобщее молчание, а потом все присутствующие по очереди стали подходить к Пананге. Каждый что-то говорил ему и каждому юноша что-то говорил в ответ.

– Они спрашивают у черной бабочки о своей жизни, и она им отвечает, – объяснил мне Абиквара.

Я не стал дожидаться окончания церемонии. Голова у меня болела, ноги затекли от долгого сидения. Пожелав Абикваре доброй ночи, я пошел спать.

На следующий день я узнал, что Пананги в поселке нет. Как объяснил мне Абиквара, юноша ушел к «началу мира» и так случается с каждым, кого целует черная бабочка – хуштуг саат».

После пересказа группе этой действительно пугающей истории можно сказать: «Вот сейчас к вам прилетит Черная Бабочка, и вы можете у нее спросить, задать вопрос, ответ на который очень важен для вас. Ответ, который вы до сих пор не находили нигде! Тот, кто боится или не хочет задавать вопрос – пусть прикроет голову руками».

Рекомендуется для начала роль Черной Бабочки взять на себя директору, так как ее ответы требуют опыта и навыка. Ответы на вопросы должны быть сформулированы в виде вопроса из Тени. По сути, это не ответы, а вопросы – антонимы. Они носят выраженный энергетический заряд и достаточно провокационный характер. Для большего эффекта можно задрапироваться в кусок черной ткани.

Далее директор (Черная Бабочка) проходит вдоль сидящих членов группы, останавливаясь у тех, кто показывает невербально признание готовности задать вопрос.

Например:

Вопрос участника: «Почему мне не удается похудеть?»

Ответ Черной Бабочки: «Зачем тебе оставаться толстой?»

Или

Вопрос: «Как мне встретить любимого человека?»

Ответ: «Как тебе остаться одиноким?»

Ответила Бабочка, и летит себе дальше, а вопрошающий размышляет. Но размышляет, уже имея доступ к теневому материалу.

Ни в коем случае не нужно входить в диалог или отвечать более подробно на вопрос. Каков вопрос, такая и обратная связь от Черной Бабочки. Причем, обратная в прямом смысле слова.

Облетев группу, Бабочка улетает, директор снимает с себя роль, или это делает группа. После продолжительного молчания можно и пообсуждать. Часто быстро стартует чья-нибудь личная психодрама. То есть, получается такой разогрев длительного действия. Материала для работы в группе образуется предостаточно, за одну встречу и не разгребешь! Вообщем, это надо видеть. А чтобы видеть, надо делать. Желаем успеха будущим Черным Бабочкам, а уж если кто поделится с нами опытом проведения этой социодрамы-разогрева, то признательности нашей не будет конца.

Закончить статью хочется серьезной академической цитатой К. Г. Юнга, человека, который подарил нам понятие архетипа Тени:

Подойдя к проблеме с естественнонаучных позиций и совершенно не имея в виду каких бы то ни было религиозных целей, Фрейд сорвал покров, наброшенный просвещенческим оптимизмом на бездонный мрак человеческой природы, и с тех пор психотерапия в той или иной форме не покладая рук трудится над разоблачением обширной области тьмы, которую я сам назвал «тенью» человека.

К.Г.Юнг дух Меркурий –М. Канон 1996, с 62

Вот так, не покладая рук!

Говорящая скульптура — системное видение как основа психодраматического действия

Администрация конференции Психодраматистам , , , ,
Говорящая скульптура — системное видение как основа психодраматического действия

serebryakova-karine

Серебрякова Каринэ

Психолог, кандидат психологических наук, психодрама-терапевт, директор Института системного консультирования и тренинга http://iskit.info

В статье рассматривается техника скульптуры как начало психодраматического действия для проведения первичной диагностики. Используя системное видение, предлагается обращать внимание на такие параметры системы, как границы, иерархия, альянсы и коалиции, а также динамические характеристики, представленные в скульптуре. Предварительный анализ позволяет предвидеть, как в дальнейшем будут развиваться события в драме, дает возможность директору построить гипотезы и сокращает время драмы.

Одним из важнейших моментов работы в психодраматическом методе является построение первичной мизансцены, которая задает контекст дальнейшей работы.  От того, насколько точно воссоздана сцена, а главное, кто в ней участвует, во многом зависит успех всей работы. В данном случае мы ориентируемся на слова клиента о том, кто нам нужен для разыгрывания действия. И здесь иногда возникают  проблемы, так как в восприятии клиента далеко не всегда в мизансцене присутствуют все значимые фигуры. Например, в сценах семейного взаимодействия клиент может «упустить» из виду наличие мужа (или жены), или матери (отца). Либо в сцене ранней травмы часто не считают нужным поставить другого родителя, ориентируясь на свое убеждение, что того в данный момент не было рядом, или он не знал о том, что происходит с ребенком. Если пойти за сугубо субъективным восприятием клиента, то велика вероятность того, что потеряется важный аспект в проработке проблемы, а то и весь контекст будет искажен.

Еще один момент, который необходимо учитывать – это с какого момента начинать разыгрывать действие, и когда нужно сделать шаг назад и посмотреть, что происходило ранее. Или же, иногда долго идет предварительный диалог, который является только прелюдией, и не столь важен с точки зрения решения проблемы, но время уходит, действие затягивается и падает энергия клиента и группы.

Порой трудно сразу же нащупать истоки проблемы, так как она прячется в последствиях. И клиент начинает разбирать ком, налипший на основную проблему, долго пробираясь к причинам, ее вызвавшим. Можно легко заплутать в лабиринтах запутанных взаимоотношений и проекций. Возникающие у директора гипотезы сталкиваются в противоречивых проявлениях, сменяют одна другую как в калейдоскопе и сбивают с единой линии ведения драмы.

В преодолении возникающих трудностей в значительной мере помогает системное видение, которое позволяет быстро и эффективно провести первичную диагностику, сокращая время фокусировки проблемы. Зная законы, по которым живет и развивается любая система, можно увидеть узел напряжения в системе, и предсказать развитие событий при данном соотношении позиций; уточнить место, которое занимает клиент в данной системе, и  наметить возможные пути решения проблемы; обнаружить препятствия и выявить точки опоры.

Можно выделить следующие системные законы, которые необходимо учитывать:

  1. Система выступает как некое целое, как некий организм, который больше, чем сумма его частей, и который живет по своим законам и не подчиняется законам функционирования ее отдельных элементов и подсистем. Таким образом, система первична по отношению к входящим в нее элементам. Это означает, что любой отдельный элемент системы, входящий в нее, живет по ее законам и подчиняется требованиям ее организации. Поэтому при диагностике нужно исследовать всю систему, а не только отдельного ее члена.

Для выбора всех действующих лиц, участвующих в разыгрываемом действии, нужно, прежде всего, определить, кто входит в систему клиента и необходим в данном конкретном случае. Обычно я предлагаю выбрать всех членов системы, или, если это рабочая или дружеская группа, то ключевые фигуры. В таком случае сразу же становятся видны все переплетения взаимоотношений действующих лиц, и место клиента в данной системе. Становятся понятны движущие силы поведения отдельных ее членов и каким контекстом окружена проблема.

  1. В системе все части и процессы целого взаимовлияют и взаимообусловливают друг друга, то есть находятся в тесной связи и определяют поведение друг друга. Взаимоотношения с одним из участников, являющиеся, как представляется клиенту, основными в решении его проблемы, затрагивают всю систему в целом. Например, если протагонист хочет сепарироваться, а его не пускает отец, запрещая встречаться с друзьями или молодыми людьми, выступая в роли деспота, то непременно обнаружится и роль матери, которая страшится остаться наедине со своим мужем без оттягивающего напряжение ребенка. Поэтому, поддерживая на словах желание своего ребенка уйти в самостоятельную жизнь, на практике мать будет пытаться противодействовать этому решению: устраивать провокации, болеть, усиливать давление на мужа, чтобы тот скидывал агрессию на ребенка и т.д. Становится понятно, какие усилия приходится прилагать клиенту для решения проблемы. Ведь ему приходится преодолевать сопротивление не отдельного лица, а всей системы в целом.
  2. В системе работает принцип целесообразности и пользы. Это означает, что рассматривать действующие способы взаимодействия в системе и функционирование отдельных членов системы в точки зрения правильно-неправильно не имеет смысла, так же, как и устанавливать причинно-следственные связи. Любая система стремится к гомеостазу – равновесию, которое обеспечивает выживание системы во взаимодействии со средой. Изменения расшатывают систему и нарушают, пусть кривой, но баланс, теряется стабильность, поднимается тревога. Поэтому любые изменения, которые протагонист пытается привнести в систему, встречают активное сопротивление всех ее членов. Это важный принцип, позволяющий уважать любое сопротивление клиента как сопротивление системы, к которой данный клиент принадлежит. И также ценить любые усилия и любое решение, которое клиент принимает в результате  работы. Принцип целесообразности и пользы напрямую связан со следующим системным законом.
  3. Изменения в системе происходят лишь тогда, когда они отвечают потребностям данной системы. То есть, иногда малые воздействия производят эффект неимоверной силы, а иногда большие вливания, никак не отзываются. Если произведенная интервенция не отвечает запросам системы на данный момент ее существования, никаких изменений не произойдет. Понимание этого принципа помогает спокойно относиться к, казалось бы, «простым» виньеткам, не выстраивать каждый раз большие многоступенчатые драмы, полагаясь на клиента, который знает о своей системе все, и адекватно оценивает готовность ее членов (и свою собственную) меняться.
  4. Любые изменения, происходящие с отдельным элементом системы, неизбежно влекут за собой изменения в целой системе. Изменение в поведении или реакциях отдельного человека, неизбежно заставляют других членов системы по-другому выстраивать свое взаимодействие, пересматривать свои эмоциональные реакции, способы коммуникации и т.д. Данный принцип позволяет предсказать поведение всех членов системы на определенные действия протагониста. Это знание помогает клиенту принять ответственное решение за свой выбор, каким бы он ни был. Это помогает избежать сопротивления, которое неизбежно возникает, если последствия слишком тяжелы для клиента, и он к ним пока еще не готов. В таком случае, клиент выбирает на осознанном уровне, что для него наиболее комфортно на данный момент времени: идти за своими стремлениями, желаниями и потребностями, подождать, накапливая силы, или вообще отказаться от желаемого. В любом случае, осознанность и предвидение помогают клиенту не требовать от себя невозможного.

Построение скульптуры как модели системы, в которую включен клиент, помогает провести первичную диагностику и сузить круг гипотез об истоках проблемы. Обычно гипотезы оказываются довольно точны, изменяясь по ходу лишь в нюансах.

После того, как скульптура выстроена, я не тороплюсь ставить протагониста на роль каждого из действующих лиц. Я делаю паузу и вместе с протагонистом анализирую то, что мы увидели. На что обращается внимание:

  1. Структура – расположение фигур. Кто находится близко друг к другу, кто в отдалении; какая фигура стоит рядом с протагонистом, сзади, напротив.

По структуре можно определить такие параметры системы, как иерархия, альянсы и коалиции, сплоченность. То есть, кто в системе главный, и есть ли нарушения иерархии. Например, ребенок может стоять рядом с матерью, а отец по отдалении. Здесь мы сразу же можем сделать вывод о смешении ролей, и о слабой роли отца. Или, например, в организации, где разрастается конфликт, в который включен протагонист, может директор стоять сзади заместителя, который закрывает ему обзор. Тогда одна из гипотез будет о слабой роли руководителя, и о большой власти заместителя, что неизбежно ведет к расколу в организации и конфликту в коллективе, в который оказываются втянуты все члены коллектива. И здесь уже не столь важно, что у протагониста конфликт с кем-то из сотрудников, и он заявляет его как проблему. Системное видение позволяет протагонисту увидеть свою роль в конфликте других людей, и это уже само по себе снижает напряжение.

Группирование фигур помогает выделить коалиции (или альянсы), а именно, каким является соотношение сил в системе. Памятуя о том, что система всегда стремится к равновесию, нам становится понятна подоплека многих поступков отдельных ее членов. Например, мать, которая боится отпускать уже взрослого ребенка (проблема сепарации), не пускает его не потому, что она боится за него, или считает его слабым и неприспособленным к жизни и т.д., а потому, что если ребенок уйдет, то она окажется в одиночестве против коалиции, например, мужа и свекрови. Соотношение сил будет нарушено, и ей придется очень туго. Или в организации, протагонист может оказаться в группе, которая требует от него определенного поведения, которое ему чуждо, но давление настолько сильно, что он вынужден подчиняться, что приводит к внутреннему конфликту. На самом деле, его привлекают и удерживают для сохранения баланса в системе, угрожая, в случае, если он будет себя вести иначе, увольнением или отвержением.

По тому, как близко и тесно стоят фигуры, можно сделать вывод о сплоченности в данной системе, то есть, насколько сильны в ней эмоциональные связи. Например, для нас становится видно, кто из членов семьи наиболее значим для протагониста, и с кем, в первую очередь придется прояснять взаимоотношения. И даже если протагонист заявляет проблему с другим членом семьи, мы можем предвидеть, что наиболее эмоционально близкий человек выйдет на первый план в разыгрываемом далее действии. В организации, на основании очень тесной сплоченности, можно предвидеть вариант, что данная организация строится по семейному типу, а это означает распределение не функциональных обязанностей, а наличие семейных ролей. И тогда мы можем смело из организационной системы после необходимых прояснений уходить в семейную систему протагониста.

  1. Следующий аспект, который можно увидеть в скульптуре – это взаимоотношения в системе. Определяется по положению тела и по взгляду. Кто на кого смотрит, кто к кому повернут или отворачивается. У которой из фигур напряжено тело, а у кого оно ослаблено, какая часть тела напряжена и.т.д.

По динамике можно определить, где точка напряжения, кто с кем конфликтует, кто стабилизирует систему, что и как удерживает систему в равновесии, кто является носителем симптома. Как правило, конфликтующие находятся напротив друг друга, но это вовсе не означает, что причина конфликта лежит именно во взаимоотношениях этих двух людей, часто бывает видна скрытая роль еще одного члена системы, который «руководит» процессом. Он может оставаться в тени, но его контролирующий взгляд и осанка выдают лидера. Например, протагонист ставит фигуру отца, а фигура матери может стоять так, что контролирует и ту и другую фигуру, тело напряжено и взгляд охватывает все пространство. Или фигура протагониста ослаблена  (или напряжена) в сторону матери. Или же, принято считать, что стоящие сзади родители поддерживают своего ребенка. Однако, по положению тела часто можно увидеть, что родитель, стоящий сзади, не поддерживает протагониста, а прячется за него. И. т.д.

Скульптуру хорошо использовать и при работе с внутренним пространством клиента. Так же, как и во внешних связях, можно видеть системное взаимодействие частей, ролей, интроектов и т.д.  клиента. Используя системные понятия, мы можем предсказать такие параметры, как гибкость (как клиент реагирует на изменения в жизни, насколько легко приспосабливается к ним), иерархию (что главное во внутреннем пространстве, т.е., на что опираться при работе с ним, какие ресурсы имеются, что необходимо раскачать, и что укрепить), альянсы и коалиции (что вступает в противоречие, что находится во взаимосвязи и укрепляет друг друга, на что опираться, а что будет тормозить изменения). Таким образом, скульптура помогает предвидеть, как в дальнейшем будут развиваться события в драме, дает возможность директору построить предварительные гипотезы и сокращает время драмы.

Литература

  1. Теория семейных систем Мюррея Боуэна: Основные понятия, методы и клиническая практика.  Под ред. К. Бейкер, А.Я. Варги. – М.: «Когито-Центр», 2005.
  2. Черников А.В. Системная семейная терапия: Интегративная модель диагностики. – М.: Независимая фирма «Класс», 2005.
  3. Шлиппе А., Швайтцер Й. Учебник по системной терапии и консультированию. – М.: Институт консультирования и системных решений, 2007.

Что такое процесс-анализ в психодраме и зачем его проводить?

Администрация конференции Психодраматистам , , ,
Что такое процесс-анализ в психодраме и зачем его проводить?

«Искусство процессинга – это не мудрое изобретение
человеческой мысли, а скорее переосмысление,
реализация, переведение в сознательную форму
врожденного механизма, данного мозгу
для ориентировки Человека в его земном опыте»

Кемплер

Данная статья является попыткой автора обобщить и структурировать представления о фазе процесса- анализа в психодраме, его назначении, функциях, способах производства.

Автор выражает надежду, что его труд будет интересен и полезен психодраматистам — практикам, тренерам и обучающимся студентам.

Под термином процесс-анализ (он же «процессинг») в психодраме принято понимать специальную часть фазы завершения, следующую за шерингом. Как видно из названия данного термина, процессинг – это анализ всего того, что происходило в психодраматической сессии. Иногда, даже чуть больше. Например, процессинг может включать анализ особенностей личности протагониста или директора. Рассмотрим, как определяют процесс-анализ в психодраматической литературе.

Келлерман определяет процесс-анализ исключительно для обозначения критики психодрамы с обучающей целью, чтобы «обучать студентов новым навыкам и тренировать их в использовании этих навыков при помощи методов действия в дополнение к словесному описанию» (Келлерман, 1998: 204).

Вильямс большей частью использует процесс-анализ для изучения опыта людей, исполнявших роли в психодраме (дополнительные Я). Он побуждает их размышлять над своим опытом пребывания в ролях: чувствами и действиями, осмысливать, как роли, которые они играли, повлияли на их взаимодействия в группе вне сессии. Также процесс-анализ, по мнению Вильямса, необходимо использовать для возможности обсудить изменения, случившиеся с протагонистом (Вильямс, 1989).

Голдман и Моррисон под процесс-анализом понимают:

  • Наблюдения по продвижению протагониста от выбора до решения
  • Обозначение изменений, которые происходят между протагонистом и другим человеком, как они взаимодействуют во время сессии
  • Критику сессии психодрамы для обучения директора-стажера (Голдман и Моррисон, 1984).

Таким образом, опираясь на вышеизложенное, мы можем вычленить несколько точек приложения, которые обслуживает процесс-анализ и которые важно анализировать в психодраме: динамику протагониста, динамику группы, динамику директора.

1. Процесс-анализ, фокусированный на протагонисте

Психодраму часто называют методом действия и редко вспоминают, что это экзистенциональный метод психотерапии, который исследует в «здесь и сейчас» отношения и опыт человека, как это соотносится с его прошлым и проецируется в будущее. Анализируя изменения в убеждениях, способах взаимодействия протагониста, важно интересоваться тем, что с ним происходит во время сессии и в группе, как он сам воспринимает ситуацию, как реагирует на взаимодействия других людей, какова его система убеждений.

Технически бывает трудно удержать в памяти нюансы случившейся драматизации, особенно если она была многосценной и длинной по времени, поэтому уместно будет использовать письменные заметки, сделанные во время сессии. Это пожелание относится скорее к участникам группы, наблюдавшим драму в качестве «зрителей». Директору, чтобы анализировать процесс протагониста по завершении драмы, мы предлагаем воспользоваться вспомогательными предметами: игрушками, лентами, стульями и прочим. Это поможет восстановить в памяти нюансы драматизации и реакций протагониста, а так же может быть полезно для анализа мизансцен и пространственного расположения персонажей.

Предлагаем некоторый набор вопросов, которые кажутся нам важными для анализа процесса протагониста и помогут начинающему директору с чего-то начать:

  1. Что мы знаем о протагонисте в соотнесении с групповой темой?
  2. Как «образовался» протагонист (принес тему на группу извне, она поднялась при взаимодействиях в группе, родилась в процессе разогрева и тд)?
  3. Какой был запрос протагониста?
  4. Как он развернулся в действии?
  5. Какой была базовая сцена и в чем, по вашему мнению, была потребность протагониста (катарсическое переживание, освоение новой роли, наведение внутренней справедливости, проживание нового опыта и тд)?
  6. Какая роль протагониста является дисфункциональной? Какие роли находятся в конфликте?
  7. Что вы понимаете об особенностях личности протагониста?
  8. Что особенного было в способе взаимодействия протагониста с директором и другими участниками группы?
  9. Какой процесс стал видимым (узнаваемым) при переходе из сцены в сцену?
  10. Какие изменения или осознавания (инсайт-в-действии) произвел протагонист в драме?

Завершая эту главку, хочется подчеркнуть, что во время анализа следует опираться на феномены протагониста и процесса, а не на интерпретации или домыслы участников и директора.

2. Процесс-анализ, фокусированный на группе

Чтобы приступить к анализу группового процесса, директору необходимо осознать и проанализировать свой собственный процесс, поскольку он влияет на процесс группы. Прежде чем группа соберется, директору необходимо исследовать свой собственный разогрев и контрактные отношения с группой. Он должен осознавать свои личные заинтересованности: что относится к его личной, а что к профессиональной жизни, чтобы центральная заинтересованность была сфокусирована на исследованиях и прояснениях чувств и интересов группы, а не на проекциях директора.

По завершении групповой сессии необходимо некоторое время для рефлексии. Затем можно приступать к анализу процесса группы, например, опираясь на следующие пункты:

  1. Как родилась тема группы? Какие события предшествующих встреч и/или социальной жизни повлияли на ее появление?
  2. Какие отношения существуют в группе между участниками на момент встречи? Кто является источником напряжения в группе, кто «гармонизатором»? Как распределяются выборы в поддержку групповой темы?
  3. На какой стадии развития находится группа, какой этап отношений проживает?
  4. Какова дисфункциональная роль группы как единого организма в отношениях с директором? С заявленной темой?
  5. Какие роли ведущих участников группы (лидеров и аутсайдеров) являются застывшими; перегретыми; дефицитными для развития группового процесса?
  6. С помощью каких средств психодрамы удается или не удается помогать группе? Какие технические возможности метода были /не были использованы (социометрические и прочие разогревы, структурированные упражнения, инкаунтер, социодрама, театр спонтанности и прочее)?
  7. Какие переживания и события психической жизни ведущего повлияли на групповой процесс?

Джеффериз подчеркивает, что «для анализа процесса группы очень важно провести различие между «очевидным содержанием» (фактическими словами, которые произносит группа) и «матрицей идентичности» (развитием индивидуальной идентификацией со «здесь и теперь» интересами группы)» (Карп, Холмс, Таувон, 2013: 228)

3. Процесс-анализ, фокусированный на директоре

Размышляя над целями и задачами процессинга, фокусированного на директоре, мы решили выделить несколько директорских подролей и рассмотреть их процессинг подробнее. Итак, говоря о процессинге директора, мы имеем ввиду:

  • Самооценку директорского процесса для контроля эффективности
  • Критику, оценку и анализ действий директора-стажера для обучения директорству
  • Процессинг тренера, обучающего директоров в психодраме

Рассматривая зону ответственности директора, Джеффериз выдвигает аргумент, что «все мы, как практики, ответственны за процесс собственной работы до, в течение и после сессии» (Карп, Холмс, Таувон, 2013: 231). Некоторые мои коллеги полагают, что директорский процесс большей частью интуитивный, спонтанный и творческий, а, следовательно, не прогнозируемый. Мы тоже приветствуем креативность и спонтанность у директора, однако помним и определение Блатнера, что «спонтанность – это не просто импульсивность или случайное поведение. Должна быть некоторая преднамеренность, направленная на конструктивный результат, будь он эстетический, социальный или практический» (Блатнер, 1993: 64). Таким образом, директорские действия необходимо устремлять к конструктивному результату. Чтобы этого достичь директор должен обладать некоторыми качествами, знаниями и навыками. Пол Холмс указывает на следующие необходимые навыки и качества директора:

  • иметь твердый и оптимистический взгляд на потенциал группы;
  • быть уверенным в себе и создавать ощущение, что в группе происходят какие-то позитивные изменения;
  • создавать ситуации, когда все становится возможным: ведущий в состоянии создать атмосферу волшебного творчества;
  • создавать атмосферу, в которой все неизвестное, не проговоренное, не случившееся оказывается столь же важным, как и все, что произошло в жизни;
  • обладать подлинным ощущением игры, удовольствия, свежести и уметь воплощать и юмор, и пафос;
  • иметь изначальные идеи, мечты и фантазии Морено и быть способным воплотить их в действии;
  • иметь склонность к риску; уметь оказать поддержку, стимулировать, а иногда и провоцировать участника на терапевтическую работу;
  • уметь индуцировать в других ощущение спонтанности и творческого полета, которые приводят к личностным изменениям (Холмс, Карп, 2000: 19).

Какие же еще специфические знания и навыки потребуются директору психодрамы? Мы полагаем, что это:

  • Понимание теоретических концепций, лежащих в основе теоретических элементов психодрамы;
  • Знание психодраматических техник, а главное когда и зачем их следует применять;
  • Представление о развитии личности, согласно ролевой теории Морено;
  • Понимание, что такое «перенос» и «контрперенос», и каким образом брать их в работу;
  • Знакомство с механизмами защит и способами обходиться с ними в драматизации;
  • Знание групповой динамики.

Для применения психодраматической ролевой теории необходимы два набора навыков:

Идентификация или распознавание и Интервенция или вмешательство.

Идентификация требует, чтобы директор делал ролевой анализ, опираясь на контекст. Это значит, что необходимо рассмотреть:

  • поведение протагониста по отношению к другим;
  • систему убеждений, которые мотивируют поведение;
  • чувства относительно того, что происходит и не происходит;
  • последствия несоразмерной реакции.

Чтобы применить интервенцию или вмешаться, директор должен знать стадии человеческого развития. Морено называл их «ролевыми кластерами». Первый шаг начинается с определения дисфункциональной роли. Затем важно понять с каким именно ролевым кластером протагонист испытывает затруднения? Далее можно будет перейти к исследованию локуса роли – где была создана роль или конкретный способ реагирования. Исследуя матрицу роли, мы можем увидеть момент, когда впервые появилась данная реакция или роль (status nascendi роли). Обычно это проявляется в базовой сцене. Когда у директора появляется понимание ролевого нарушения протагониста, появляется идея для интервенции (мы можем предложить ввести какую-то роль, предложить определенную сцену для завершения переживаний, отреагирования их и так далее).

Для самоконтроля собственного директорства мы обычно пользуемся трехступенчатой формой. На первый взгляд она может показаться очень короткой и не полной, однако, она позволяет провести быстрый процессинг и определить директорские сложности, которые требуют дальнейшего рассмотрения и детализации и являются поводом обращения за супервизией. Предлагаем ее вашему вниманию.

  1. Что происходило в области отношений Директор – Протагонист? Какова была динамика этих отношений, и как это повлияло на ход драматизации?
  2. Какими техническими средствами удалось помогать наиболее эффективно развивать драматизацию: какие техники психодрамы были использованы и когда, своевременно ли, чего не хватило; какими были «ключи перехода» из сцены в сцену, что лучше сделать по-другому?
  3. Стратегический пласт включает в себя понимание «боли» протагониста, иногда размышления об особенностях устройства его личности, понимании характера ролевого конфликта. Размышления на эту тему обычно дают направление для возможного движения при последующей работе.

Что касается процесс-анализа, фокусированного на обучающем процессе директора – стажера, то он будет зависеть от того подхода, которого придерживается обучающий тренер или тренеры. Например, из литературы мы знаем, что Элайн Голдмен требует, чтобы ее студенты делали короткие записи и пометки в процессе сессии и думали о себе как о директорах, подбирали «ключи» и свои версии использования техник (Голдмен и Моррисон, 1984). Келлерман разработал специальный опросник обучающегося директора. Он довольно объемен и охватывает все фазы ведения психодрамы. Заинтересованных читателей мы отсылаем к его книге, в приложении к которой он приведен полностью (Келлерман,1998: 213)

На наш взгляд, довольно эффективны два способа процессинга директора-стажера: включенный – когда обучение построено на дидактических сессиях, но акцент делается на процессинге «по ходу». То есть драматизация включает в себя «стоп–кадры», во время которых происходят кусочки процессинга и директор- стажер может рефлексировать свои переживания и действия. Второй способ, который кажется нам удачным, это директорская эстафета – когда несколько директоров-стажеров сменяют друг друга во время одной дидактической сессии. Основанием их чередования могут служить временные интервалы (15 минут работы) или переходы из сцены в сцену (найденные «ключи»). Об этом договариваются заранее. Таким образом, каждый стажер берет ответственность за определенные «части», секции психодрамы. При смене директоров-стажеров делается пауза для процессинга части психодрамы, появляется возможность услышать мнения и наблюдения коллег, тренера, получить поддержку.

Используя этот процесс, стажер тренируется наблюдать явления, с которыми он сталкивается в драматизации, описывать их безоценочно, избегая интерпретаций, но феноменологически, определять дисфункциональную роль и принимать решение о необходимой интервенции. Эти наблюдения и навыки позволят ему скорее приступить к целой психодраме, получив возможность удерживать в голове все аспекты действия полной драмы.

Еще один важный фокус процессинга директора-стажера заключается в необходимости оценки его сильных и слабых сторон как директора. Поскольку данный директор обучается, то важно обозначить зону его прогресса, там, где он продвинулся, и его навыки улучшились, а так же области, на которые ему необходимо обратить внимание для дальнейшего совершенствования, так называемые «зоны развития».

Процессинг тренера, пожалуй, меньше всего описан в литературе. Функция тренера – передавать знания, поддерживать становление молодого директора, чтобы он мог вырабатывать навыки директорства и обработать свой опыт таким образом, чтобы это расширяло его возможности. Следовательно, тренеру необходимо анализировать свою работу с точки зрения эффективности своей помощи в следующем:

  1. Позволял ли он стажеру ошибаться в ведении драматизации? Помогал ли исследовать в дальнейшем, чем были вызваны эти ошибки?
  2. Помогал ли стажеру укреплять веру в свою способность быть директором?
  3. Помогал ли ему различать 2 вида тревоги: естественную тревогу, характерную для роли директора и проблему тревоги, сопротивления и контрпереноса.
  4. Помогал ли отслеживать «слепые пятна» собственных психологических трудностей стажера, которые не позволяют психодраме продвинуться дальше. Эти затруднения должны быть проработаны в личной терапии стажера, и ответственность тренера указать на это.
  5. Помогал ли стажеру применять его теоретические знания в терапевтическом процессе (признаний защитных механизмов, проблем переноса и разных видов сопротивления).
  6. Поддерживал конструктивную самокритику стажера, поскольку обилие даже полезной критики «со стороны» все равно может являться травмирующим событием и переживаться как ранение «самости».
  7. И, наконец, тренерский процесс предполагает проверку выполнения учебных задач, собственных слабых мест и контрпереносов.

Заключение

Очень часто мы, психодраматисты, больше интересуемся действием, самой драматизацией, ее эмоциональным содержанием, сосредотачиваемся на шеринге наших переживаний, уделяя гораздо меньше внимания анализу и размышлением над процессом. Меж тем, процесс-анализ может являться существенной поддержкой:

  • Директору, чтобы помочь осознать сложные процессы, которые активизирует психодрама; поддерживать его вдохновение и техническую оснащенность;
  • Группе или Протагонисту, чтобы усилить его понимание собственных процессов, увидеть общую картину происходящего с ним, интегрировать материал сессии и прийти к завершению;
  • Тренеру психодрамы, чтобы выбрать наиболее эффективный способ делиться знаниями и формировать навыки;
  • Студенту психодраматисту, чтобы обучиться директорству и выработать свой собственный стиль.

Крюкова

Крюкова Екатерина

Психолог, психодраматерапевт, гештальт-терапевт, старший тренер и заведующая кафедрой Психодрамы МИГИП.

Литература

  1. Блатнер Г.А. Психодрама, ролевая игра, методы действия. – Части 1 и 2, Пермь, 1993.
  2. Карп М, Холмс П., Таувон К.Б. Руководство по психодраме, К.:2013.
  3. Карп М., П. Холмс Психодрама: вдохновение и техника. – М., 2000.
  4. Келлерман П.Ф. Психодрама крупным планом. – М., 1998.
  5. Лейтц Г. Психодрама. Теория и практика.- М.: Прогресс, 1994.
  6. Goldman E., Morrisson D., Psyhodrama: Expiriens and Process, IA: 1984.
  7. Williams A., The passionate technique: Strategic Psyhodrama with individuals, Families, and groups. L: 1989.

Опыт проведения экспресс-группы «Жанры, которые мы выбираем»

Администрация конференции Психодраматистам, Психологам и психотерапевтам , , ,
Опыт проведения экспресс-группы «Жанры, которые мы выбираем»

Каждый из нас может смотреть на мир с точки зрения различных художественных жанров. Чем шире спектр восприятия, тем интересней и плодотворней проживается наша жизнь. А при застревании в одном из жанров мы теряем способность видеть мир во всём его многообразии и богатстве возможностей.

Жанры, в которых мы живем, могут быть очень разными: любовная драма, детектив, комедия абсурда, а может быть, и библейская притча. Например, в какой-то период своей жизни человек вдруг сталкивается с бюрократическим аппаратом налоговой и взаимодействие с ними он может воспринять через разные сюжеты. Если он вступает в игру «поймай меня, если сможешь», то начинается жанр плутовского романа. А если он воспринимает всё происходящее с ним как цепь нелепых бредовых событий, то он попадает в комедию абсурда. Ну а если он вдруг влюбиться в проверяющего, то не исключена любовная драма.

В этой статье я проанализирую опыт проведения экспресс-группы «Жанры, которые мы выбираем» на 14-ой Московской психодраматической конференции. В первой части статьи я опишу теоретическое обоснование соединения нарративных практик и психодрамы, во второй — практическую работу на группе, в третьей — её анализ, а в четвертой — отзывы участников.

Психодрама и нарративные практики

7

Идея этой группы возникла, когда я задумалась над вопросом, как могут быть связаны стили повествования и представления человека о мире, о своём месте в нём и что может дать интерпретация личных историй людей через различные художественные жанры. Такой интерес возник у меня при изучении нарративных практик, нового психотерапевтического направления, в котором человек рассматривается с точки зрения его жизненного повествования. То есть работа с клиентом осуществляется через анализ его проблемных историй и создание альтернативных рассказов.

По мнению авторов этой концепции (Дж. Брунер, С. Мишлер и др.) человек воспринимает действительность посредством собственного трактования реальности. Описание себя и происходящих событий создают уникальное повествование, которое помогает упорядочить свой опыт, найти объяснение, смысл своих выборов и поступков, подтвердить представление о самом себе, окружающих людях, мире вообще и объединить жизненные эпизоды в единое целое.

С самого раннего детства мы воспринимаем жизнь через истории, которые рассказывают нам взрослые, а потом создаём собственную картину реальности, когда передаём свой опыт другим уже через свои рассказы. Так мы выражаем себя, придаём смысл важным для нас событиям, структурируем свой внутренний мир. Каждый из нас носит в себе сюжет своей жизни. Мы встраиваем его в историю своей семьи, культуры и в личный нарратив. Процесс этот непрерывен. Для нашего сознания нет незначительных событий: собрание на работе, ссора с другом, встреча с бывшим возлюбленным, внутренний диалог, любой из моментов может сыграть важную роль в личном сюжете. Так создаётся собственная история, где человек выступает и автором, и критиком, и главным действующим лицом. Здесь есть свои злодеи и герои, важные персонажи и незначительные фигуры, атмосфера и контекст, прошлое и будущее. Рассказчик формирует стиль повествования, создаёт сюжет и оформляет его в законченное произведение.

Мне показалось интересным совместить нарративные практики и психодраму. В психодраматическом действии существует много возможностей для исследования личных историй и сюжетов. Соединение личного повествования и драматического разыгрывания может дать клиенту новый взгляд на свою жизненную историю через призму художественных жанров и сюжетов. Драматизация сама по себе несет в себе отголосок театрального представления, где есть сцена, зрители, актеры, режиссер и пьеса. И где, как не в психодраме есть возможность экспериментировать с различными жанрами, стилями, сюжетами и ролями.

Мне было интересно рассмотреть личные истории людей с точки зрения художественных жанров, то есть увидеть и понять, как может восприниматься и конструироваться психодраматическая реальность через нарратив клиента.

Восприятие реальности через различные жанры во многом определяет наши поступки и наши ожидания от жизни. Жанр задаёт определённый вектор повествования, отношение к происходящему, развитие сюжета и его итог. Так, в комедии главный персонаж не может действовать как эпический герой, вступая в прямую борьбу со злом и тьмой в лице тех же налоговых инспекторов, жанр не тот. Он будет ждать, что поможет случай, его чувство юмора, вышестоящие друзья, или он увидит абсурд происходящего, вспомнит Кафку и махнёт рукой, а может быть он разыграет сумасшедшего перед инспекторами в надежде уйти от наказания и т.д.

Ещё Аристотель в своём исследовании литературных жанров заметил, что они делятся сообразно личным характерам поэтов и драматургов. Он считал, что авторы выбирают определенный стиль описания в соответствии со своим мироощущением: высокий или низкий, трагический или комический.

Самыми первыми литературными произведениями были героические эпосы, такие как «Эпос о Гильгамеше» «Рамаяна» и другие, где описывались противостояние и борьба героя со злыми силами, судьбой, смертью, роком. Чем дальше, тем больше становилось и произведений, и новых стилей повествования. В чём же была необходимость в выделении новых способов оформления действительности? Почему появились различные жанры? Дело в том, что когда-то единое целостное восприятие мира, оформленное в виде героического эпоса, отражающего процесс выживания и борьбы героя со злом, смертью, забвением, больше не могло удовлетворить, объяснить, представить человека во все более усложняющейся реальности. Само развитие человечества требовало разных форм отражения Бытия и личности в нём. Так появились трагедия, комедия, драма, плутовской роман, детектив и т.д. Мир менялся, расширялся, усложнялся, и новые способы его описания отражали внутренние перемены человеческого восприятия жизни.

Реальность существует сама по себе, без наших литературных оформлений. Лишь создатель истории может увидеть в цепи событий определенный сюжет со своей завязкой, кульминацией, развязкой и оформить через определенный жанр, в зависимости от того, как он воспринимает произошедшее. Трагедия? Столкновение с неотвратимой судьбой, борьба героя, смерть. Комедия? Абсурд, нелепые ситуации, нестандартное разрешение конфликта, смех даже сквозь слёзы. Детектив? Преступление, расследование, поиск истины, разоблачение виновных.

Каждый человек может жить в разных жанрах, не останавливаясь на одном, адекватно и спонтанно реагируя на жизненные обстоятельства. Выбор всегда остается за нами:
рисковать, шутить, преодолевать, смиряться, разгадывать, изучать, описывать жизнь. Неправильных сюжетов нет, есть разные способы оформления действительности, в чём-то успешные, в чём-то ограничивающие. Сложность возникает в том случае, если человек застревает в одном жанре и не видит других возможностей в проживании реальности. Расширение своего репертуара ролей даёт новый взгляд на себя, на окружение, на своё прошлое и будущее.

Практическая работа с группой

1204081

На 14-й Московской психодраматической конференции я провела в качестве ведущей терапевтическую экспресс-группу на тему «Жанры, которые мы выбираем». Условия её проведения были достаточно экстремальными: встречи длились полтора часа в течение 3 дней в рамках основного события. Численность — 8 человек. Несмотря на заданный формат, мы многое успели и работа оказалась очень интересной и плодотворной.

Я разделила задачи, стоящие перед нами на те три встречи, что у нас были. Первый день — обсуждение общей концепции жанров, их психологическом содержании и диагностика предпочитаемых и хорошо освоенных. Второй день — формирование запроса на желаемые изменения, то есть прояснение для каждого участника, элементы каких неосвоенных жанров хотелось бы добавить в собственную историю и создание общего сценария для последующего проигрывания. Третий день — общее действие с элементами всех жанров.

На первой встрече в группе проявились различные жанры: и комедия, и трагедия, и арт-хаус, и фантастика, и сказка. Я предложила разогрев со следующей инструкцией: «Войти в роль любого известного Вам персонажа книги, фильма, истории, пожить в его образе какое-то время, создать его реальность, насколько это возможно. Если на ум не приходит ни один известный герой, создайте свой важный Вам сейчас образ». После вхождения в роли, участники начали спонтанно взаимодействовать друг с другом, знакомиться, общаться. По окончании упражнения я спросила каждого персонажа о том, кто он, чего хочет, куда стремиться, что с ним происходило, какие эмоции он чувствовал в процесс и как проявленный герой связан с текущей жизнью.

Этот разогрев и обсуждение после помогли участникам выявить актуальные для них темы, определить жанр, в котором сейчас они живут, понять, где, в каком сюжете они находятся. Были ситуации, когда жанр вполне устраивал участника, и он лишь утверждался в своём способе восприятия реальности, а были и те, кто видели ограничения своих сюжетов и заявляли о своём желании их изменить.

На второй день в начале встречи участники уточняли свои запросы, формировали ожидания от общего группового разыгрывания. Далее перед группой была поставлена задача придумать сценарий игрового действия, учитывая пожелания всех. Для этого я предложила представить участникам себя в образе режиссеров, которые съехались на всемирный конгресс. Инструкция была примерно следующая: «Каждый из Вас является профессионалом в своём жанре (комедия, боевик, арт-хаус, ужасы и т.д.) и у Вас сейчас есть возможность поведать своим коллегам о своих планах по съемкам нового фильма. Но для начала Вам надо объединиться в группы по жанрам и в них Вы уже расскажете о своих задумках. Далее Вам необходимо будет создать один сценарий от группы». В итоге получились сценарии от режиссеров комедии, ужасов, героического эпоса и арт-хауса. У каждой группы было своё представление о том, какое действие должно в итоге получится, но в процессе обсуждения мы создали один сценарий с несколькими сценами. Основа общего действия была следующая: главный персонаж попадает в канализацию, где он проходит различные испытания, встречается со знакомыми и незнакомыми персонажами: своей мамой, голубой крысой-мутантом, и, самое главное, со смертью.

На третий день на первом круге планы участников подкорректировались: кто-то за прошедшие сутки решил сыграть другую роль, а кто-то захотел изменить сюжетные действия своего персонажа. В этот момент у нас появился интересный сценарный ход: одна из участниц захотела стать Зрителем с пультом. С помощью него она могла начинать действие, останавливать его и прерывать просмотр, как настоящий телезритель, смотрящий запись какого-то фильма или театрального представления. Мы еще раз проговорили все сцены и предполагаемые ходы персонажей, снова повторили правила группы и Зритель нажал пульт. Действие началось.

Я наблюдала со стороны и смотрела на разыгрываемые передо мной сцены. Иногда они наслаивались одна на другую, иногда шли одновременно или поочередно. Роли изначально были заданы весьма условно, исходя из субъективного представления участников о том, кого они хотят сыграть. Не было четко прописанных психологических портретов, характеристик, биографий персонажей. Каждый актёр играл своего героя так, как он рождался внутри него в текущий момент времени на сцене. Такая импровизация давала участникам возможность проявить свою роль в том объёме и с той глубиной, на которую он был сейчас готов.

Общее проигрывание происходило в два этапа. Первый этап включал в себя воспроизведение задуманных сценарных действий, что были придуманы перед началом игры. Каждый герой шел по своему плану, достигнув которого он останавливался. В тот момент, когда энергия в группе стала падать, Зритель нажал на паузу. Я опросила всех участников с тем, чтобы выяснить, всё ли идёт так, как им хотелось, получают ли они от общего действия тех результатов, что были запланированы. Оказалось, что не все довольны и есть сцены, которые не доведены до логического конца персонажами или им требуется другое завершение. Мы подкорректировали дальнейший сценарий исходя из ответов участников и дополнили общее действие новыми сюжетными включениями. И Зритель снова нажал на пульт…

Анализ групповой работы

По итогам работы я выделила некоторые особенности нашей группы:

—  Во-первых, взаимосвязь трагического и комического. Та участница, что определила у себя комедийный жанр, как ведущий и хорошо освоенный, желаемым и интересным указала трагедию. В общем сценарии она выбрала сцену встречи со смертью. И наоборот, участница, что видела свою жизнь как путь, полный фатализма и предопределённости, ведущий к роковой развязке, захотела попробовать новую роль, полную абсурда и комизма. Она сыграла мышь-мутанта из подземелья.

Для меня оба эти жанра взаимно дополняются: они могут меняться местами, переходить один в другой или проявляться друг через друга. Как часто слёзы переходят в смех, а радость в грусть и как важно видеть одновременно возвышенное, сакральное и профанное, прозаическое. Связь трагического и смешного отражает реальное отношение между людьми и самой жизнью, где оба жанра существуют рядом, не изолированно друг от друга. Вместе они показывают, каким неоднозначным, абсурдным, разносторонним может быть мир. И такой трагикомический выбор ролей в нашей группе еще раз обозначил и утвердил для меня это видение реальности.

— Во-вторых, спуск в канализацию как метафора погружения в бессознательное. Все оказалось важным в нашем сценарии: место и время действия, декорации и костюмы, персонажи, проявленные и не присутствующие, спонтанные ходы и реплики, неожиданные повороты сюжета, собственная логика завершения отдельны сцен и общего действия. Всё происходящее работало благодаря совместной бессознательной энергии группы. Оно же, то самое бессознательное и выстраивало оригинальную историю со своими целями и задачами.

Образ общего места драматизации в виде подземелья, да еще и канализации, был предложен одной из участниц и принят группой для совместного действия. Предположу, что проигрывая эту метафору, участники смогли погрузиться в своё бессознательное, проявить теневые фигуры и неосвоенные роли, актуальные для них в настоящее время и прожить их в той мере, насколько они были готовы.

Возможно, именно поэтому и появилась роль Зрителя с пультом, важность которого я буду анализировать ниже. Такое совместное заныривание в глубину потребовало от группы компенсационной роли, помогающей удерживаться на поверхности и быть в контакте с сознательной реальностью.

— В-третьих, роль Зрителя как символ трансцендентного уровня действия. В современном искусстве распространён сюжет, где существуют несколько ступеней реальности, каждый из которых функционирует сам по себе. Лишь находящиеся на более высоком плане существования могут знать, контролировать и влиять на стоящих ниже.

Переход на мета-уровень указывает на более общие вопросы, поднимает над частным, расширяет контекст, показывает ситуацию сверху, даёт понять в какую (более глобальную) систему входит решаемый вопрос. Применительно к нашей драматизации такое расслоение психодраматической реальности выстраивало композицию особой сложности, имеющую цель показать глубину, многозначность, трансцендентность происходящего.

Для участницы, играющую роль Зрителя, такое мета-положение в общем действии давало возможность вернуть себе авторство над своей жизнью, право рассматривать и конструировать эпизоды реальности с той скоростью и в том порядке, в каком ей было комфортно. Такая уникальная позиция также помогла ей включить особую роль — роль Свидетеля. Того, кто видит общую картину, того, кто определяет временные интервалы, паузы и моменты включения в жизнь, того, кто присутствует одновременно во многих эпизодах происходящего и того, кто может собрать общий пазл узора реальности, чтобы понять смысл того, что разыгрывается.

В-четвертых, прохождение пути Героя через сепарацию от матери и прощение. В ходе всего сценария прослеживался один важный мотив: путь испытаний и преодолений. В соответствии с идеями Дж. Кэмпбелла и В. Проппа, авторами «Тысячеликого героя» и «Исторических корней волшебной сказки», Герой, проходя своё архетипическое путешествие, встречает на своём пути помощников, сталкивается с трудностями, борется с врагами и, получив своё сокровище, возвращается домой. Эта «полоса препятствий» относится, прежде всего, к внутренней реальности человека и отражает путь, который проходит душа в своём индивидуальном развитии.

В групповом разыгрывании проявились элементы этого мономифа. Главный герой спустился в канализацию, прошёл испытания, обрёл помощников и в конечном итоге встретился с матерью. Их взаимодействие напоминало настоящую битву. У участника было много претензий к ней, к её поступкам и агрессивное их предъявление не давали ему успокоения. Понадобилась ещё одна сцена, где оба персонажа, мать и герой, смогли поговорить, примириться, простить друг друга и найти своё завершение в общем действии. Борьба с «внутренними драконами» оказалась успешной, герой примирился с матерью и вернулся в обычный, негероический мир.

Думаю, что этот сюжет был актуален не только для того участника, что играл главного героя. Темы взросления, преодоления и выхода из тупика звучали на группе, и их разрешение в итоге показало, что именно этот запрос и был самым важным.

Отзывы участников

717108

«Мой жанр эпос. На группе я сумела проявить его в разных сторонах. И в том числе почувствовать, что эпос — это не всегда хорошо и иногда меня в нем заносит. И людям может быть тяжело рядом со мной, когда я слишком в этом жанре. Это я хорошо почувствовала в социодраматических упражнениях. Поэтому сейчас я чувствую, что я скорее выбираю не эпос, впервые за много лет. Так что можно сказать, что группа не смотря на «экспресс» была мне очень полезна и эффект я ее ощущаю и сейчас».

«Я играла смерть и для меня это была скорее трагикомедия. Такой способ прикоснуться к очень сложной и энергетически заряженной теме в безопасном пространстве. Безопасным, я думаю, оно было, в значительной степени, благодаря твоему чувству юмора и устойчивости в сложных темах. Большая спонтанность была в творческом процессе, и вообще было очень весело, огромный эмоциональный подъем от игры получила. То есть для меня результат был скорее в энергетическом подъеме, чем в осознании».

Такими были эти три встречи на тему «Жанры, которые мы выбираем». Я благодарна участникам за совместную работу: за поставленные вопросы, за смелость в самопредъявлении, за открытость и искренность.

Малинина Ольга

Психолог, психодраматерапевт, арт-терапевт, плейбэк-практик, тренер МИГиП по психодраме.

О судьбе психологических практик, культурных контекстах и испытании десемантизацией

Администрация конференции Психологам и психотерапевтам , , , , ,
О судьбе психологических практик, культурных контекстах и испытании десемантизацией

Статья посвящена рассмотрению психологических практик, в особенности групповых и семейных, в контексте динамики культурной ситуации рубежа веков. Процессы десемантизации, наблюдаемые в разных сферах культурной практики и обычно связываемые с феноменом массового сознания, рассматриваются применительно к «расширенному воспроизводству психологических практик». Рассмотрение их в более широком культурном контексте делает возможным новый взгляд на историю психотерапии и ее место в системе «личность-культура».

Побойся пустыни, стоящей за словом,
ЗА этим кинжальчиком остроконечным!
Как трудно быть вечным. Как трудно быть новым.
И как все трудней быть и новым и вечным.

Юнна Мориц

Много лет назад по Москве гулял явно привезенный издалека пластиковый пакет с довольно точной – без подрисованных усов и даже особых цветовых искажений – копией «Моны Лизы». Крупная белая надпись гласила: “Sorry, Gioconda!” И никому не надо было объяснять, за что “sorry”: по меньшей мере, за предсказуемую судьбу любого пластикового пакета, но не только…

Культурологи и искусствоведы немало лет дискутируют о проблеме подлинника и копии, и даже в их мире материально неизменных объектов это заслуживающий внимания и размышлений разговор – особенно в сегодняшнем знаковом поле спутанных контекстов и доступности любых визуальных изображений.

В «живых» социокультурных практиках все соотношения подлинного и поддельного неуловимы и изменчивы, а воспроизведение «один в один» может оказаться бессмысленным и даже разрушительным. К тому же, название той или иной практики отрывается от ее содержания с легкостью необычайной – это вам не табличка в ногах музейного экспоната.

Если рассмотреть психологические и психотерапевтические практики не сами по себе, а как частный случай социокультурных практик – пусть даже и особого рода, с чем психотерапевту было бы странно спорить, — то к ним вполне применимо многое, что касается и других «третичных артефактов» (М.Коул, 1997). Психотерапия переживает не только собственные кризисы развития, но и встраивается в более широкие процессы, происходящие в семиосфере – и, в свою очередь, влияет на эти процессы. «Мыслящие миры» различаются, но связаны: «Неразложимым работающим механизмом – единицей семиозиса – следует считать не отдельный язык, а все присущее данной культуре семиотическое пространство» (Лотман, 1996) И далее: « Представим себе в качестве некоторого единого мира, взятого в синхронном срезе, зал музея, где в разных витиринах выставлены экспонаты разных эпох, надписи на известных и неизвестных языках, инструкции по дешифровке, составленные методистами пояснительные тексты к выставке, схемы маршрутов экскурсий и правила поведения посетителей. Поместим в этот зал еще экскурсоводов и посетителей, и представим себе это все как единый механизм (чем, в определенном отношении, все это и является). Мы получим образ семиосферы» (Лотман, 1996).

На сегодняшний день тот «уголок зала» — небольшой и не так уж давно появившийся, — который занимают психотерапевтические и психологические практики, сильно увеличился, в нем стало довольно людно и шумно. За «расширением экспозиции» легко не заметить, что многие происходящие процессы уже знакомы более традиционным практикам – например, художественным. При всей нелюбви автора к тяжеловесной терминологии, здесь без нее не обойтись: в наблюдаемом поле становления, развития и функционирования психологических практик явно прослеживаются тенденции, характерные для экспансии массовой культуры.

Одна из них — тенденция к десемантизации, то есть «утраты обозначающим соотнесенности с обозначаемым», и именно на ней хотелось бы остановиться подробнее. Об этом много говорят в связи с «масс медиа», победным шествием информационных технологий, актуальным искусством — все это интересно, но на первый взгляд не затрагивает напрямую нашу повседневную работу: встреча клиента и терапевта происходит на суверенной территории и по особым правилам, за ней стоят свои традиции и свой язык взаимодействия. Не иллюзорен ли этот суверенитет – вот в чем вопрос. Клиент и терапевт вряд ли могут быть свободны от великого множества культурных контекстов – уж хотя бы потому, что существуют в языковой среде. Наиболее ярко и явственно культурные контексты вплетаются в те психотерапевтические практики, которые им изначально открыты более других – в групповую и семейную психотерапию. Примеров можно было бы привести немало, но достаточно и одного: вспомним, как изменилось содержание того, что происходит в так называемых «группах личностного роста» по сравнению с «первоисточником» за несколько последних десятилетий. Нравится нам это или нет, но здесь мы явно имеем дело с частным случаем какого-то более общего процесса обрыва контекста – или, если угодно, корней — а с ними и смысловых связей. Если посмотреть на психотерапевтические и психологические группы именно как на социокультурную практику, мы увидим какие-то аспекты общей культурной динамики, в которой изменение места и смысла групп в жизни становится хотя бы заметно.

Между тем, в отношении психотерапевтических групп существует прочное убеждение, что о них известно все. Все изучено, посчитано, диссертации защищены — «следствие закончено, забудьте». В рамках той исследовательской парадигмы, которая дала тысячи эмпирических исследований, это и в самом деле так. Современному исследователю, как кажется, остается упорядочивать и систематизировать, а также привести свое исследование в соответствие «требованиям момента». Ну, хотя бы так: «1. Апробированная исследовательская Программа эффективности групповой работы с населением. Концепция проведения независимой комплексной психологической экспертизы российских и зарубежных методов групповой работы с населением. 2. Проекты создания нормативных средств контроля, коррекции и анализа состояния групповой работы….»

Это не министерский циркуляр, а вводная часть методического пособия «Групповая работа. Стратегия и методы исследования». (В.В. Козлов, 2007).

Ну что же, на сегодняшний день в нашем «музее» намечается такая вот… экскурсия, и не одна. В пространстве семиосферы бывало всякое, оно живое, в нем все время происходит движение, а естественная попытка упорядочить этот процесс – тоже только часть и частность: «Стереотип истории литературы, построенный по эволюционистскому принципу, создавался под воздействием эволюционных концепций в естественных науках. В результате синхронным состоянием литературы в каком-либо году считается перечень произведений, написанных в этом году. Между тем, если создавать списки того, что читалось в том или ином году, картина, вероятно, была бы иной» (Лотман, с 169).

И здесь мы вынуждены вспомнить о том, что происходящие в психотерапии – и особенно в групповой – процессы тоже зависят не только от того, что думают, говорят, пишут и делают профессионалы – но и от того, какой смысл всему этому придает клиент (группа). И все это вместе пронизано и переплетено связями с другими процессами, происходящими в нашем общем «музее».

В самом деле, разве обращение к групповой психотерапии для сегодняшнего клиента – хоть российского, хоть западного — может значить то же самое, что значило для человека, допустим, 60-х? И разве не меняется любая идея по мере того, как ее «обживают» и практикуют разные люди, да еще десятилетиями?

Предельно «технологичный» и даже несколько карикатурный в этой своей рецептурности Клаус Фопель и то пишет в предисловии к «Технологии ведения тренинга»: «Начало 1970-х годов ознаменовано «бумом» групповой работы. Привыкшим к обычному обучению (докладам, дискуссиям, лекциям и академическим семинарам) психологам открылся новый мир. Они учились говорить от первого лица, выражать свои чувства, свои тайные желания и личный опыт. Мир групповой работы стал увлекательным приключением для душ и умов, в психологических группах много смеялись, плакали и любили» (Фопель, 2003). И было бы как-то даже странно не вспомнить в связи с этим пассажем – а у российских психологов-практиков старшего поколения тоже есть что вспомнить о первых группах непосредственного опыта, — чем были для участников эти группы «там и тогда». То есть – в каком воздухе и на какой почве они стали для нас тем, чем стали, — и что происходило со всем этим дальше.

И если существует само понятие «судьба идеи», то в отношении практик, в которых встреча и взаимодействие живых людей является самым главным, это и подавно процесс. Групповая психотерапия, возможно, располагает каким-то универсалиями, общими для различных школ и подходов – но, как представляется, одной из них как раз и является ее контекстуальная чувствительность. Если бы групповая психотерапия не была адекватна культуре и жизни, она бы не работала. Культура же, как и жизнь, бывает разная: «времена не выбирают, в них живут и умирают». Давайте заглянем в тот раздел нашего общего «музея», где живет культурная память «золотого века» групповой психотерапии: 60-е и около. И на этот раз постараемся помнить – re-member – о полувековой истории, отделяющей нас от того времени.

Литературные памятники: иные голоса, иные комнаты

В те давние годы, когда многие групповые практики еще были более или менее «катакомбными», их родство с проектами, ориентированными на освобождение человеческого потенциала, изменение жизни к лучшему и прочими великими иллюзиями, было очевидно. Психотерапия всерьез «мыслила себя как часть некоего крупного проекта по переустройству общества» (А.И. Сосланд, 2006). Собственно, мало кто из «наших великих» удержался от заявлений о том, что хорошая терапевтическая группа – это модель мира и как его отражение, и в ином смысле слова «модель». Как сказано у одного невероятно популярного в 60-е – и наглухо забытого сегодня — поэта: «авантюра не удалась – за попытку спасибо»

Якоб Леви Морено, создавший психодраму, но еще и много сделавший для распространения и признания групповой психотерапии в профессиональном сообществе, с самого начала видел в ней не просто удобную форму, а нечто действительно необходимое страдающему миру: «Мир, в котором живем мы все, далек от совершенства, несправедлив, а порой и аморален» — пишет Морено в работе «Спонтанность и катарсис», там же говорит и о том, что именно в терапевтической группе «обычный человек может подняться над этим миром и стать «представителем», голосом человечества: «Маленькое и незначительное существование здесь поднимается, обретая достоинство и уважение». (Морено, 1987) Почти анекдотические – глядя из сегодняшнего дня — истории о том, как «Джей Эл» уже в послевоенные времена предлагал свое посредничество то для разрешения территориальных споров СССР и Китая, то по поводу зашедшей в тупик Вьетнамской войны, говорят не только об амбициях Морено, но и о его вере: «Он верил, что обмен ролями поможет достичь взаимопонимания и мира и что, проигрывая в драматическом действии социальные или политические конфликты, люди могут построить новый социальный порядок». (Р. Марино, 2001)

При всех теоретических и человеческих несходствах Морено и Карла Роджерса мы легко можем услышать ту же «забытую мелодию для флейты» во многих высказываниях одного из создателей и лидеров практики «групп встреч». Трудно судить о том, было ли это и в самом деле лишь реализацией мечты Морено – возможно, не только. Возможно, сам воздух 60-х генерировал веру в изменение, в «прорыв» — как тут не вспомнить лозунг революционной Сорбонны 68-го: «Будьте реалистами – требуйте невозможного!» Роджерс верил, что «фасилитаторский» тип взаимодействия может проявляться не только в психотерапевтической группе, но и в любом другом контексте. И если этому научатся многие и повсюду, что-то действительно изменится и для воюющих, и для отчаявшихся когда-либо договориться, и для утративших надежду быть услышанными: «Наш подход обращается к самым глубоким слоям человеческой личности и позволяет преодолеть враждебность», — говорил он. ( цит. по Е. Сидоренко, 2001) Искреннее желание показать «городу и миру», что можно соединить социальное и индивидуальное иначе – то есть лучше, — чем это бывает в настоящем социуме, витает над многими страницами хороших книг, написанных замечательными практиками: «Свободы сеятель пустынный, я вышел рано, до звезды…».

В статье, написанной в 80-е, то есть немного позже, и посвященной роли Зигмунда Фулкса в развитии групповой психотерапии, Малколм Пайнс говорит о не всегда осознаваемой даже профессионалами особой связи групповой психотерапии с культурным контекстом: «Психотерапевтические техники являются особыми формами человеческого взаимодействия и связи, то есть отношений. Они вплетены в культурный контекст, из которого могут быть извлечены лишь искусственно – и тогда рассматриваются как фигуры, лишенные фона, «второго плана». (…) Время и пространство психотерапевтической ситуации в группе разделяются всеми ее участниками, а не только одним экспертом-профессионалом и одним его пациентом, а это означает совместную ответственность за само создание психотерапевтической ситуации. Это новая форма человеческой связи с новыми же потенциальными возможностями, — группа, которая может сформировать свою собственную культуру (…) Подход Фулкса состоял в том, чтобы следовать всему, что его группы хотели внести в содержание своего взаимодействия или оставить за его пределами, а затем работать с последствиями этих действий». (М. Пайнс, 1983)

При всей сдержанности интонации здесь явно присутствует мысль о принципиально иной – помноженной на число участников, если выразиться несколько механистически – контекстуальной чувствительности групповой психотерапии, о ее потенциале отражения и трансформации воздействий знакового поля, «духов времени».

Вернемся к революционным 60-м, сделавшим терапевтические группы – на Западе, во всяком случае — заметным явлением. Когда, как не в это время, идея «совместной ответственности за само создание психотерапевтической ситуации» могла быть так понята и принята, так отвечать умонастроениям эпохи…

В одном тексте Карла Роджерса – очень важно рассмотреть эти высказывания не вырванными из культурного пейзажа, а на его фоне — сказано: «У меня вызывают недоверие люди, которые эксплуатируют существующий ныне интерес к группам. По-видимому, они просто хотят получить рекламу, примкнуть к популярному движению». (цит. по Е. Сидоренко, 2001) Это написано в 1970 году – когда интерес к группам уже стал влиять на их образ в культуре, а «популярность движения» вовлекла в его орбиту столько и таких ведущих, что Роджерс прямо пишет об «антитерапевтических» особенностях и способах поведения. Наблюдений, видимо, было достаточно. Но, может быть, дело не только в этом: просто что-то уже заканчивалось или необратимо менялось. Может быть, звездный час энкаунтер-групп в Америке миновал или почти миновал и наставали совсем другие времена…

Лучшее, что сказано о конце американских шестидесятых – не календарном, а по сути – да еще и в декорациях, отчетливо напоминающих Эсален, да еще и с героем, очень похожим на Фрица Перлза, — сказано, конечно же, не психологом и не психотерапевтом. Не могу не поделиться с читателями-коллегами этим описанием, принадлежащим перу Кена Кизи. Да-да, того самого: «Пролетая над гнездом кукушки» — Николсон в вязаной шапчонке, страшная сестра Рейчел, психушка как квинтэссенция несвободы и, между прочим, очень занимательный образ психотерапевтических групп, проводимых отнюдь не фасилитаторами. Итак, Кен Кизи, эссе «Демон Максвелла»:

«Студенты выходили с его семинаров выбеленные телесно и духовно, как из старой прачечной. Его метод группового омовения назывался «Промывание мозгов по Вуфнеру». Однако сам доктор предпочитал называть его Реализацией Гештальта.

(…) Он снимает очки, рассматривает присутствующих, пока те не начинают ерзать, и начинает говорить.

— Моя задача проста: я хочу, чтобы вы осознали себя здесь и сейчас, и я буду препятствовать любой вашей попытке улизнуть от этого ощущения»

Дальше, представьте, описывается техника «горячего стула», рассуждения доктора о страхе пустоты и «демоне Максвелла», о раздвоенном сознании западной цивилизации – в общем, очень занятный текст, просто находка для иронической хрестоматии. (Сегодняшние студенты-психологи, слыша это описание сессии, зачастую бывают шокированы: что, так можно? так бывает? какой же это метод – гештальт, психодрама или что-то еще? Приходится отвечать вопросами на вопросы: можно кому? бывает где и когда? «гештальт» и «психодрама» как они практикуются сейчас или полвека назад? Искушать юные умы контекстами, в которых они еле ориентируются, неразумно – но оставить их в состоянии исторической амнезии тоже как-то не совсем честно…)

Вернемся, однако, к тексту:

«А встретиться с доктором Вуфнером мне довелось и того позже. Это произошло через десять лет – весной 1974 года в Диснейленде».

Автор пишет сценарий для Голливуда по собственной повести – понятно какой, — сценарий у него не идет, родители болеют, он посещает «для вдохновения» больницу, где когда-то работал ночным санитаром и почти случайно оказывается вместе с ее главным врачом на съезде психиатров. Доктор Вуфнер должен выступать, но его нигде не видно.

«За время, проведенное на балконе, я осознал, что находился в плену иллюзий. Только законченный кретин мог надеяться увидеть того же дикого проповедника в нынешней атмосфере всеобщего оцепенения» (курсив мой – Е.М.)

Потом оказывается, что старик там, только узнать его нелегко: инвалидное кресло, последствия инсульта. А что до дикого проповедника – тут как раз все в порядке, только это уже не принято. Речь Доктора Вуфнера пропитана горечью и вызовом – его показывают публике как анахронизм-диковину, а съезд психиатров живет отнюдь не по эсаленовским правилам. Вуфнер блистательно бестактен и при этом понимает, что «индустрия психического здоровья» непробиваема:

«Вы выходите на эту баррикаду лишь с одним оружием. Может, кто-нибудь скажет, с каким? А? Какие-нибудь догадки или предположения? Я помогу. Кто оплачивает это августейшее собрание?

Все молчат. Весь зал погружается в гробовую тишину. И тогда старик издает презрительное хрюканье и разворачивает салфетку, на которой изображены логотипы спонсоров съезда»..

Он и дальше ведет себя очень нехорошо, этот герой, «похожий на Перлза». Он говорит ужасные вещи: единственное, что я могу сделать, это привести вас в чувство…и если вам покажется, что существование здесь и сейчас слишком тяжело для вас…проще всего присоединиться к счастливым гиппопотамам. (Кен Кизи, 2004)

Обиженные гости съезда долго не могут придти в себя после этого безобразия, но постепенно преодолевают неприятный осадок, смеясь над стариком и пародируя его акцент — уж не немецкий ли? Один молодой доктор говорит об этом смехе – «всхлипывание на могиле» … В общем, блестящее и печальное эссе, и совсем не о старом «властителе дум». О времени, расставании с иллюзиями, безумии и свободе – «о жизни, о жизни, и только о ней».

И вот к чему эта история здесь. Мы прекрасно ощущаем – в отличие от наших студентов – разницу между шестидесятыми и серединой семидесятых, эта разница была отнюдь не только «американской». Что было дальше, нам тоже известно. Но наши ощущения, а также вполне рациональный и основанный на литературных источниках анализ культурной динамики – если бы мы захотели предпринять таковой – никак не коснулся бы собственно психотерапии, ее истории и будущего, ее собственных культурных героев.

Группы, всерьез и разительно изменяющие жизнь человека – это, как представляется, часть какого-то более общего «умонастроения», общей веры в изменение, в поиск своей правды, в личностный рост, в раскрепощение чувств: будьте реалистами – требуйте невозможного!

С тех пор групповая психотерапия – впрочем, только ли групповая? – сильно попритихла и гораздо в большей степени идентифицирует себя не с дерзкими порывами, а с обслуживанием принятых форм оказания медицинской, психологической и социальной помощи. Это логично, поскольку и девиз «Изменим жизнь к лучшему» в последней четверти прошлого века ассоциируется вовсе не с движением за актуализацию человеческого потенциала, а с торговой маркой «Phillips». Призыв «Только за безнадежные дела стоит по-настоящему сражаться!» желающие могут увидеть на оранжевых футболках, продаваемых в сети «Экспедиция». Это игра в «последних романтиков», и не худшая из возможных.

Смысл, готовый к употреблению

«Множащиеся сейчас психологические службы – это не просто еще одна отрасль практической психологии. (…) Это историческое для судьбы нашей психологии событие.» — писал Ф.Е.Василюк в 1990 году. Цитирую эту замечательную работу по хрестоматии, изданной в 98-м ( Ф.Е. Василюк, 1998). Когда читаешь эти строки сегодня, двадцать лет спустя, остро вспоминаются профессиональные тревоги и надежды тех лет, которые нынче в публичном доминирующем дискурсе именуются исключительно «лихими». Все, о чем робко мечтали коллеги, ведущие вечерами какие-то самодеятельные никому не понятные группы в учебных аудиториях, запертых на ножку стула, сбылось – и как тут не вспомнить древних китайцев, у которых бытовало проклятие «Да сбудутся твои сокровенные желания» …

Групповая работа как инструмент психологической помощи признана. Программы утверждены, уровень подготовки специалистов планово повышается, такая-то психологическая служба создана по инициативе администрации такого-то региона, издано столько-то методических рекомендаций. Распространение «психологического» — текстов, практик, дипломированных специалистов – достигло невиданного размаха. Быстрое клонирование учебных программ и высших учебных заведений сделало свое дело, глянцевые журналы, телевидение и Интернет – свое. Заработали два мощнейших механизма тиражирования всего чего угодно. При этом опасности «рыночной» практической психологии видят и понимают все, а вот ее связь с официальным – как правило, академическим, но уплощенным, «гипсовым» стилем – не очевидна. Между тем, связь эта есть. Если угодно, ее не может не быть – она заложена в самом нашем постсоветском культурном наследии, в потребности профессионала в социальном одобрении, в том, чтобы быть понятым и принятым.

Когда речь заходит об экономике, мы часто встречаем словосочетание «запустить печатный станок», и сегодня даже далекие от экономической теории люди знают, что происходит при этом с покупательной способностью. Что происходит со смыслом и глубиной взаимодействия психотерапевтической группы, когда информационное поле перенасыщено «купюрами», не обеспеченными золотым запасом, тоже можно себе представить. Уже можно. Одним из серьезных искушений для всякого, кто думает о ведении психотерапевтических групп, является вера в то, что все уже описано и этими описаниями можно пользоваться.

И в самом деле, описано многое, есть и протоколы реальных сессий, и схемы, обобщающие чьи-то наблюдения за процессами, и описание «игр и упражнений».

Все это, разумеется, кто-то читает, степень иллюзорности, «морока» при этом зависит не столько от самих текстов – они как раз сплошь и рядом удивительно ровного среднего качества – сколько от профессиональных убеждений читателя. Тому, кто ищет всего лишь стимула для собственных размышлений, письменные тексты этого рода повредить не могут, он понимает, что имеет дело со своего рода «зеркальным лабиринтом», отражениями и тенями, и ни за что иное их не принимает. Если читатель к тому же прилично образован, то в чем-то он даже может «брать поправку» на время написания текста, а то и угадать какие-то первоисточники бойкой компиляции. А думает он при этом не об «играх и упражнениях» и не о «выборе интервенции», а все-таки о группе и о себе как части этой непростой и подвижной системы. Он понимает, даже и не задумываясь над этим специально, что смысл взаимодействию, будь то свободно плавающая дискуссия или структурированное упражнение, все равно придают сами участники, это их смысл. Понимает и то, что в разных группах все будет по-разному, включая действия ведущего, которые тоже редко когда можно полностью запланировать заранее.

Если «язык» группового взаимодействия в рамках того или иного метода – это родной язык, он густо переплетен связями, сложен и гибок, способен порождать свои «рифмы», «неологизмы», «двусмысленности» … Короче, ведет себя как любой живой язык. Но для того, чтобы пребывание в нем действительно стало подобно жизни в языковой среде, ведущий группу должен прожить собственное становление и развитие в этом качестве, пропитаться не только текстами метода, но и опытом, ощущениями. На это могут уйти годы, и так и должно быть.

Наивный же пользователь как психологических брошюрок, так и монографий относится к их текстам как к чему-то самодостаточному и воспроизводимому буквально.

Он словно верит, что в инструкциях ведущего свернут не потенциальный смысл, но значение, притом универсальное.

К текстам, описывающим групповое взаимодействие, он относится как к кулинарному рецепту, по которому можно приготовить настоящую еду.

Между тем, теория текста давно показала, куда ведет вера в совпадение кодов передающего и принимающего: «Таким образом, делается очевидно, что для полной гарантии адекватности переданного и полученного сообщения необходим искусственный (упрощенный) язык и искусственно-упрощенные коммуниканты: со строго ограниченным объемом памяти и полным вычеркиванием из семиотической личности ее культурного багажа» (Лотман, 1986)

Процесс, о котором довольно трудно — и порой нерадостно – думать в связи с делом, которому многие из нас верно служат и учат других, не может быть для психотерапии каким-то принципиально иным, чем для других социокультурных практик. Вера в однозначность – адекватность переданного и полученного сообщений – нуждается в этом самом «полном вычеркивании из семиотической личности ее культурного багажа». Возможно, мучительные размышления о том, зачем и кого мы учим или сомнения в отношении качества массовой психологической помощи – уже не наше «цеховое» или академическое дело, ибо процесс, происходящий в знаковом поле, втягивает в себя все. Как писал в одном из своих крошечных эссе Лев Рубинштейн: «Эта амнезия — не есть болезнь. Это такое здоровье» (Рубинштейн, 2008).

Что же есть такого в культуре рубежа веков, что никак не могло не затронуть психотерапевтические практики, и в особенности групповые…

Давайте заглянем в ближайший книжный магазин, где на полке раздела «Психология» стоят вперемежку переиздания «Толкования сновидений», неувядающий Эрик Берн, «Экспериментальная психология» Фресса и Пиаже, едва ли не полный Ялом в кошмарных переводах на скорую руку, брошюрки разной степени «желтизны» и официально одобренные руководства, где четко и однозначно изложены основные принципы, методы и приемы. Среди прочего – книги о том, как вести группы: «делай раз!» и «методика» прямо приведет к результату. Если мы повернем в соседний отдел, там наш глаз порадуют солидно оформленные тома, где любой может найти краткий пересказ «Войны и мира» и образцы правильных сочинений на тему «Духовные искания героев Толстого». Выйдя на улицу, увидим довольно качественные копии хороших картин, врезанных в городской пейзаж аккурат между парковкой и помойкой (Sorry, «Всадница»). В метро стало меньше щитов с надписью: «Психология – специальность ХХI века», но поставленный мужской голос вещает о «бесплатной психологической помощи при страхах, стрессах, горе» — сразу после рассказа о том, что большинство возгораний в жилых помещениях происходит по вине жильцов и призыва сообщать о подозрительных лицах куда следует. Над Ленинским проспектом в канун Пасхи реют разноцветные перетяжки с Десятью заповедями – поднимешь голову и взгляд упрется в «Не убий» …а через пару километров — в предложение заплатить налоги и спать спокойно или еще в какую-нибудь чушь.

Что угодно и с чем придется – название и стоящее за ним явление словно потеряли друг друга. Сочинения больше не сочиняют, и так во всем. Студенты-психологи, не участвовавшие в реальности вообще ни в одной группе, деловито спрашивают: «Список упражнений к зачету писать?» В одной очень престижной и претендующей на глубину ВУЗовской программе переквалификации «в психологи» на полном серьезе говорят, что настоящий тренинг личностного роста – это «est», «Лайф-спринг» и, простите, «Фиолетовые»; старого доброго Роджерса даже не упоминают. На участие в телемосте с Зеркой Морено во время довольно многолюдной 7-й Московской психодраматической конференции записалось 14 человек. Прописью: четырнадцать. «Клиповое сознание» уверено: все что угодно можно в любой момент скачать, а живьем-то зачем общаться с этой бабкой? «Одной из характерных и, увы, неистребимых особенностей нашей культурной ситуации является необходимость время от времени заново объяснять, кто есть кто и что есть что. Историко-культурная амнезия хоть и досадное, но непременное условие протекания культурных процессов, и с этим приходится считаться. Что же делать, если все время приходится напоминать об очевидных вроде бы вещах». (Лев Рубинштейн, 2008)

Отсутствие восприимчивости к контекстам все чаще ведет к тому, что психотерапевты и психологи–практики вообще не ставят перед собой задачи порождения чего-то цельного и связного. Если нет связи между ответами на вопросы «кто?», «с кем?», «где?», «когда?» и последующими, получается чепуха.

Известная всем нам с детства игра, когда другие ответы прочитать нельзя, поскольку бумажка заворачивается – только в конце зачитывается рваный, абсурдный и потому порождающий неожиданные и веселые стыковки текст. Игра эта потому и дает свой вечный комический эффект, что в ней процедура обессмысливания управляема, произвольна. Это делается нарочно, на то и игра.

И чем, по существу, отличаются бойкие тексты про «десять способов простить измену» от программ учебных курсов, где за 32 часа (академических) молодым людям преподаются «методики психологической помощи в кризисной ситуации»? И то, и другое – дайджест с оборванными контекстами, «фанера». Более того, стилистическая несовместимость обоих текстов и часто встречающаяся взаимная неприязнь их авторов ничего не меняют в главном: они делают общее дело. Не специально и даже с наилучшими намерениями поставляют в знаковое поле «бумажные купюры», симулякры, знаки искусственного линейного языка, за которыми пусто. Утрата обозначающим соотнесенности с обозначаемым на семиотическом уровне — это и есть десемантизация. (В.Г. Гак, Языковые преобразования. М., 1998)

Рассказывая о групповой работе, будь то психотерапия или развивающий личностный тренинг, авторы множества руководств описывают инструменты этой работы как если бы речь шла об инструментальной функции в предметном мире: упражнение на сплоченность, на контакт, на то и это. Между инструкцией и тем, что на самом деле произойдет с участниками группы, когда те ее выполнят (или нет), лежит огромное и загадочное пространство, в котором собственно и рождается смысл того или иного действия для самих участников. Предсказать вот этот самый смысл заранее невозможно, как невозможно полностью представить себе, что поймет и тем более подумает и почувствует человек, читая стихотворение. Если ему объяснят, что он должен понять и испытать, как это делается в средней школе, он, скорее всего, не испытает ничего. Чем более знакомой, понятной кажется инструкция, тем с большей вероятностью она будет понята однозначно, то есть окажется равна сама себе и тем самым бессмысленна. Многие известные групповые упражнения буквально убиваются самим этим знанием: если «сделать упражнение на доверие» и «доверять» — одно и то же, то внутренняя встреча с опытом доверия явно происходит не здесь и не теперь. Вот, к примеру, «групповое упражнение на доверие» вроде хорошо известных падений с поддержкой — оно часто делается в рамках учебных тренингов для психологов-практиков. Преподаватель ведет занятие, которое обычно нельзя покинуть – а зачет? Участники изображают терапевтическую или тренинговую группу, порой довольно увлеченно – и знают «правила игры». Человек, стремящийся быть адекватным и знающий, что имеется в виду, упадет назад как миленький, а остальные его как миленькие подхватят. Все они что-то испытают, а вот будет ли это «доверием» — большой вопрос. Никто же не будет на полном серьезе обсуждать, действительно ли словосочетание «телефон доверия» в его нынешней функции имеет какое-то отношение к доверию, нема дурных.

Особенно сомнительной становится связь «инструкция – действие – опыт» тогда, когда «игры и упражнения» описаны исключительно с точки зрения дающих инструкции или наблюдателей, а именно так строятся сборники тренинговых упражнений и методические рекомендации по групповой психотерапии. В коммуникативном пространстве, ставшем весьма прозрачным благодаря современным информационным технологиям, происходит постоянная утечка, «вымывание», уплощение и как следствие – тривиализация тех неожиданных, когда-то объемных и, возможно, глубоких смыслов, которыми когда-то были чреваты те же самые упражнения. До технологичности и тиражирования, до того, как стали «методичкой». Судьба описанного – да еще многократно – упражнения незавидна: от напряженной тишины, наэлектризованной чувствами и смыслами… к типовой «вакуумной нарезке» в формате тренинга общения… а там и вовсе к функции незатейливого развлечения на корпоративной вечеринке.

Довольно показательна здесь судьба известной психодраматической техники «Волшебный магазин». В отличие от базовых техник – вроде обмена ролями или дублирования – она имеет четкую сценарную основу, при этом ведущий может напрямую влиять на то, «что получится». Вот и «получилось» — технику время от времени используют на корпоративах, в клубах и досуговых центрах. Это само по себе не хорошо и не плохо, это всего лишь предупреждение о возможной судьбе и других «игр и упражнений»: понятно, что и в психотерапевтической группе человек будет участвовать в таком действии совсем иначе, чем до «уценки». Более того, достаточно одного участника, когда-то игравшего в «Волшебный магазин» исключительно для развлечения – и

смысл происходящего изменяется для всей группы: «окончилась жизнь – началась распродажа».

Впрочем, если смотреть на происходящее шире, ничего страшного в такой «вторичной переработке» нет: большинство выхолощенных тиражированием техник еще могут принести кое-какую пользу. Слегка цивилизовать сотню-другую подростков, позабавить усталых менеджеров, пока не надоедят и в этом сниженном качестве – это они еще потянут.

Что нужно сделать, чтобы обессмыслить или по меньшей мере выхолостить слово, образ, идею, мелодию?

Оборвать связи с другими системами семиосферы, выдрать из всех возможных контекстов.

Сделать «это» воспроизводимым и легкодоступным, исключить усилие и неопределенность как при порождении, так и при восприятии.

Исключить многозначность, варианты, придать линейный характер, свойственный искусственным языкам, а с ним и предсказуемость.

Создать избыточность, перепроизводство, а с ними и узнаваемость: «это» должно быть знакомо, понятно.

Собственно, достаточно. Уже одной «семантической поношенности» достаточно, чтобы убить хороший текст, ставший, на свою беду, слишком цитируемым…

Позволю себе на этот раз не приводить полевых наблюдений, показывающих, как это происходит в знаковом поле «помогающих практик». Наблюдения есть и их все больше, но приводить их здесь излишне: деконтекстуализация, тривиализация, когнитивное упр(л)ощение и тиражирование через письменные тексты происходят и не происходить не могут. Куда бы мы делись? По сему поводу можно испытывать разные эмоции, и не это главное.

Но вот, к примеру, посмотреть на реакцию других социокультурных практик на те же самые процессы в высшей степени любопытно. А там ведь чего только не происходит!

Вот хотя бы выставки. Не в переносном смысле лотмановской метафоры семиосферы как музея, а в прямом. Сплошь и рядом сегодняшняя концепция выставки – это намеренная реконтекстуализация: один объект и все, что вокруг, до и после, рядом и по поводу. Вот корни, вот плоды, вот подражания. Объект словно заново обретает «знаковое кровообращение».

Или литература – в ней всегда происходит много разного, но обратим внимание на биографические исследования и мемуары, вообще на non-fiction. Похоже, и здесь соединение, восстановление связей и хоть какой-то культурно-исторической целостности стало заметным процессом. Это делалось всегда, жанр не нов – но сегодня он стал нужен не только специалистам, а героями его становятся далеко не только знаменитости. Обычному читателю это стало интересно.

В культурном пространстве выделяются отдельные ниши, в которых поддерживаются редкие или исчезающие практики – от музеев ремесел до артхаусного кино. Люди, которые этим занимаются, образуют свои неформальные сообщества — сетевые в том числе, — становящиеся виртуальными музеями какой-нибудь частной и вроде бы навсегда ушедшей практики. С одной стороны бесконечные «сто хитов» и энциклопедии всего-чего-угодно, с другой – в высшей степени избирательный и осмысленный интерес. Хотите услышать, как Яхонтов читает Маяковского, – найдете в коллекции фаната из Челябинска и за небольшие деньги получите по электронной почте отреставрированную им запись. А «Золотого теленка» в исполнении покойного Андрея Миронова вы запросто купите в ближайшем книжном: пробки ли на дорогах тому способствовали или нет, аудиокниги сегодня слушают и издают, — значит, это кому-то нужно.

Архитектура захлестнута коммерческим новоделом, но именно сейчас можно видеть проявления горячего и страстного интереса к судьбе подлинников, появились даже книги об одной улице: «Большая Никитская» или «Покровка». Что и когда было здесь раньше, кто строил и жил, как называлось то и это…Тиражи невелики, но это читают, дарят – это для кого-то имеет смысл.

«Что же из этого следует? Следует жить…» Похоже, можно ожидать появления аналогичных процессов и в наших практиках – семиосфера же действительно едина. Не исключено, что старшее поколение психологов-практиков еще успеет чему-то из этого помочь.

Особенно если нам близко представление о культурной, знаково-семиотической опосредованности переживания, если категория смысла нужна нам не только для построения теории – тогда имело бы смысл оглядеться и подумать не только о том, как должно быть – но и о том, как и почему бывает. И, возможно, увидеть – или даже пережить – совсем не то, к чему мы могли быть готовы даже десять лет назад. Да, тиражируемые практики обессмысливаются и это неизбежно, но жизнь семиосферы продолжается и в ней найдется время и место для того, чтобы принять вызов, памятуя при этом, что «событие понимания может не состояться» (Василюк, 2008)

P.S.

Телемост с Зеркой Морено мы – Федерация психодраматических тренинговых институтов — решили проводить в любом случае. И все-таки там было не четырнадцать человек, а около сорока. Тоже немного, но они вспоминают эту встречу. Имело смысл, похоже.

«Вы полагаете, все это будет носиться? — Я полагаю, что все это следует шить»

mikhailova

Михайлова Екатерина

Психолог, кандидат психологических наук, психодрама-терапевт, гештальт-терапевт, руководитель и тренер учебных программ ИГиСП и ЦО «Класс», коуч и бизнес-тренер.

Литература

  1. Ф.Е. Василюк. От психологической практики к психотехнической теории. Психологическое консультирование и психотерапия. Хрестоматия. Том1. Теория и методология./ Под ред. канд психол. наук А.Б.Фенько, Н.С.Игнатьевой, М.Ю.Локтева. — М., 1999, с. 6
  2. В.Г. Гак. Языковые преобразования. М.: Языки русской культуры, 1998.
  3. Кен Кизи. Демон Максвелла. Рассказы, эссе. СПб., «Амфора», 2004, с. 482-494.
  4. М. Коул. Культурно-историческая психология. М., «Когито-центр», 1997, с.145
  5. Ю.М.Лотман. Внутри мыслящих миров. Человек — текст — семиосфера — история. Языки русской культуры. М., 1996 с. 15
  6. Рене Ф. Марино. История Доктора. Джей Л. Морено — создатель психодрамы, социометрии и групповой психотерапии. М., НФ «Класс», 2001, с.165-166
  7. Лев Рубинштейн. Духи времени. «КоЛибри», М., 2008, С. 27-28
  8. Е.В.Сидоренко. Психодраматический и недирективный подходы в групповой работе. Методические описания и комментарии. Издательство «Речь», СПб., 2001, сс 70-71
  9. А.И.Сосланд. Психотерапия в сети противоречий. Психология. Журнал Высшей школы экономики, 2006, т.3 №1
  10. Клаус Фопель. Технология ведения тренинга. Теория и практика. Пер. с нем. — (Все о психологической группе) — М.: Генезис, 2003. — с.5
  11. Групповая работа. Стратегия и методы исследования. Методическое пособие. Составитель проф. Козлов В.В. «Психотерапия», М., 2007
  12. M. Pines. The contribution of S.H.Foulkes to group therapy. In: The Еvolution of Group Analysis. Ed. M..Pines, Routledge & Kegan, 1983, p.281
  13. The Essential Moreno. Writings on Psychodrama, Group Method and Spontaniety by J.L.Moreno, M.D. Ed.: Jonathan Fox — Springer Publishing Company, 1987, p 59

О психодраме

Администрация конференции Интересующимся психологией, Психологам и психотерапевтам , , , , ,
О психодраме
Лопухина Елена

Лопухина Елена

Институт Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ) Психолог, психотерапевт, психодрама-терапевт юнгиански ориентированный, бизнес-тренер и коуч, консультант по организационному развитию, директор Института Психодрамы, Коучинга и Ролевого Тренинга (ИПКиРТ), чле...
Интервью с Еленой Лопухиной для журнала Урания

Елена Лопухина — Пер­вым, кто обратился к театру как психотерапевтическому инструменту, был Джекоб Ле-еи Морено. Он использовал идею театра не в классическом его варианте, когда режиссер руководит игрой актеров по заданному сценарию, а как мистерии — древнего теат­рального действа, где зрители были одновременно и творцами и участниками, где разыгры­вался мир фантазий, архетипических образов, люди сопри­касались с чем-то важным внутри себя. Читать далее

Футуропрактика: «Преображающееся Я» и «Темпоральные Двойники»

Администрация конференции Психодраматистам , , , ,
Футуропрактика: «Преображающееся Я» и «Темпоральные Двойники»
Долгополов Нифонт

Долгополов Нифонт

Психолог, психодрама-терапевт, гештальт-терапевт, ведущий тренер по гештальт-терапии и психодраме, супервизор тренеров, ведущий научный сотрудник по образовательным программам по гештальт - терапии и психодраме, директор Института Гештальта и Психодр...
В данной статье обсуждаются особенности использования технического приема Темпоральных Двойников при Футуропрактике («путешествии в будущее»). На основе анализа практических примеров терапевтических сессий выделено три типа случаев, когда использование Двойников является полезным для эффективного путешествия в будущее. Читать далее

Диалоги о библиодраме

Администрация конференции Психодраматистам , , , , , ,
Диалоги о библиодраме

В данном материале в диалоговой форме авторы размышляют об особенностях применения психодраматических техник в разыгрывании Библейских историй. Проводится анализ того, что дает психодрама для изучения Библии, лучшему пониманию ее героев и сюжетов. Приводятся примеры проведения Библиодрамы на Святой земле и на семинарах в Институте Христианской психологии.

Что такое Библиодрама

Виктор Семенов: Сегодня — 7 ноября, 16.20, отель Кроун плаза. Мертвое море.

Отец Андрей: Эйн Бэкем называется местечко…

Виктор Семенов: Вот какой у меня вопрос: Библиодрама – познание себя через Библейских героев, Библейские истории. Библиодрама — это возможность изучения Библии. Чем это отличается от традиционных методов познания себя и познания Библии?
В конце концов, можно прочитать Библию — раз, можно посмотреть фильм — два, можно быть на лекциях по теме, где обсуждается Библия. А Библиодрама чем отличается, на Ваш взгляд?

Отец Андрей: Мне кажется, что всякий раз, когда мы читаем любую книгу, мы невольно в уме в той или иной степени проигрываем, проговариваем диалоги, монологи, какие-то сюжеты, представляя себя в разных лицах, в лицах разных героев, в зависимости от того, кто нам симпатичен, а в основном в зависимости от того, какую нам позицию навязывает автор, иногда от главного героя, иногда от автора, иногда от второстепенного героя.
И когда мы Библию читаем, то точно так же в сюжетах мы можем себя представлять то Исааком, то Авраамом – «а вот как бы сказал я», «а вот как бы сделал я бы на месте», апостола Петра, или Иуды, или еще кого-нибудь. Я думаю, что это не только у меня, это у всех появляется такое желание пред-ставить себя в том месте, в то время: может быть — невольным свидетелем, может быть — участником, может быть — главным героем, может быть — второстепенным героем. Иногда со страхом и с трепетом представляем себя в роли каких-то трагических фигур.
Так что с внутренней точки зрения, в сознании читателя всегда есть место какому-то проигрыванию той или иной роли в себе самом, то есть это неорганизованное такое внутреннее, может быть, даже неосознаваемое, что очень важно, проигрывание тех ролей, с которыми мы встречаемся в Библии.
Когда Библия изучается систематически, ну например, как это принято в духовных школах, то там есть множество дисциплин, которые структурированы, у которых есть своя история, у которых есть свои задачи и методы, и там изучение Библии такое наукообразное.
А когда человек просто читает Библию и хочет узнать, о чем эта книга, то перед ним возникает очень сложная задача. Ну, во-первых, просто-напросто понять, о чем идет речь. В некоторых частях текста новичку легко запутаться: среди имен, среди названий ручейков, местечек, гор; лгко запутаться в последовательности сюжетов, потому что в Библии есть многократные повторения. И нередко мне задавали вопрос, как священнику: «Ну, вот я прочитать не смог. А как можно прочитать Библию?»
То есть, без провожатого в этом пути довольно трудно. Для того, чтобы с успехом прочитать Библию, все-таки нужен какой-нибудь поводырь, какой-нибудь провожатый. Поэтому в Церкви очень успешны кружки, курсы по изучению Библии. Но Библия – это огромный материал, поэтому такие курсы могут затянуться на много лет.
А есть другое изучение Библии – это паломничество по святым местам, то есть это путешествие, во время которого можно побыть на том месте, где совершался тот или иной сюжет Библейский.
Соединяя это с изучением Библии, изучая это под руководством какого-то учителя опытного, или знатока или опытного преподавателя Библии, вместе бывая в этих местах — это очень помогает. Вот это, пожалуй, один из самых оптимальных методов изучения Библии, который известен и широко распространен во всех Христианских странах.
Библиодрама дает нечто особенное. Она позволяет прикоснуться к Библии как бы изнутри, она позволяет прикоснуться к Библии через внутренний мир героев того или иного Библейского сюжета. Проигрывая не только в своем воображении, а уже в организованном психодраматическом пространстве Библейский сюжет участник может прикоснуться к тем состояниям, которые могли быть у героев Библии, к тем смыслам, которые в этот момент им открывались, и к тем взаимоотношениям, которые реально разыгрывались между людьми. И это позволяет участнику не просто узнать о сюжете, а буквально его «прожить» (тут слово «прожить», конечно, надо использовать в кавычках). Тем не менее вот это «проживание» сюжетов Библейских – это особенность Библиодрамы.

Виктор Семенов: Хорошо. Я для себя отметил вот какой момент. Вы говорили, «идентифицирует себя с разными героями», но чаще всего он выбирает одного героя и видит всю ситуацию глазами главного действующего лица, да?

Отец Андрей: или не главного, может быть, невидимого наблюдателя.

Виктор Семенов: ну, либо невидимого наблюдателя, либо какой-то персонаж является для него более важным, и он начинает рассматривать все содержание Книги через идентификацию с этим героем.
Да, а вот в Библиодраме как? Там же он выбирает себе роль. Начинает смотреть эту ситуацию другими глазами. Он в следующий раз может выбрать другую роль, посмотреть тот же сюжет глазами другого персонажа. То есть у него получается такое многомерное вИдение. То есть он может идентифицировать не только с одним героем себя, но и с несколькими в разных проигрываниях этой ситуации. Либо в шеринге услышать от людей о том, как они увидели его героя. Так?

Отец Андрей: Я думаю, что да. Эта многомерность и есть богатство Библиодрамы. Я думаю, что здесь ключевым тогда становится выбор персонажа, которого проигрывает человек. Хорошо, если это совершается как-то спонтанно. Но нередко это становится не его выбором. Мне кажется, это тоже важно. Потому что сам по себе выбор – это уже определенная позиция, в которой оказывается участник по отношению к тому или иному сюжету, к тому или иному персонажу.
Нередко участники выбирают таких «героев» сюжета, которые вообще не являются героями, а являются предметами: камнями, деревом, палками, книгами, одеждой, пращой. Возможно, здесь участники Библиодрамы обеспечивают себе некую безопасность выбранной ими роли или просто-напросто опасаются вступать в более значимые, весомые роли. И вот тут, мне кажется, принципиальное отличие Библиодрамы от фантазирования во время чтения Библии наедине с самим собой. Потому что наедине с самим собой, я смелый, я могу быть и Давидом, я могу быть и Голиафом, мне не страшно, потому что я один, у меня нет свидетелей, кроме Бога. А в Библиодраме тут уже группа, и тут есть определенные ограничения, опасения, тут есть взаимодействие группы с каждым участником. И тогда вот этот удивительный эффект, когда участники выбирают неодушевленные предметы, а не главных героев. Здесь удивительная многомерность.
Ведь что такое взгляд камня на сюжет, скажем, битвы Давида с Голиафом? Это своя роль? Это особая идентификация, понятная только самому участнику? Или это возможность быть негласным соглядатаем, свидетелем события, причем свидетелем, которому ничего не угрожает? Это уже скорее психологический вопрос, нежели Библейский.
Общее пространство – это и есть Библиодрама.

Виктор Семенов: Действительно, вот это идея хорошая….
Есть история рода – это генограмма. Есть история мира. Через Библию мы прикасаемся к истории человечества.

Отец Андрей: Причем не просто к истории семейно-родовой, а к истории рафинированной как бы. И к истории, вознесенной выше социального, выше семейно-родового, выше культурно-исторического. Вот этот духовно-религиозный уровень, он потому и живет, через века переходит, что он — такой вычлененный, рафинированный опыт человечества по отношению к вечным ценностям, по отношению к Богу, по отношению к самым возвышенным слоям бытия человека.

Виктор Семенов: И это дает возможность компенсировать отсутствие такой полноценной генограммы, которая сейчас заканчивается на дедах-прапрадедах. Это дает возможность установить на символическом уровне связь времен. И я думаю, что эти герои — Авраам, Иаков, — они становятся замещающими персонажами в собственной истории. Могут играть роль прапрадеда, предположим, или семейную фигуру.

Отец Андрей: Ведь в церкви они так и именуются праотцы.

Виктор Семенов: Праотцы…. Эти праотцы и восстанавливаются в личностном пространстве каждого человека, тех, кто играет эти роли.
Интересно соединить генограмму с Библиодрамой…
Потому что я знаю, когда разыгрываешь истории иногда, то люди вспоминают истории из своего рода. И они по сути дела пишут аналогичные истории. Причем истории связаны с какими-то событиями. Например, у меня мой прапрадед был купец на Волге, который был очень сильным, благородным, у него было много детей, он заложил основу нашего рода. Я хочу взять его силу. И чувствуется, когда человек говорит и соединяется с прадедом, он восстанавливает себя, вот эту жизненную силу, которой владел этот род, начиная с этого прапрадеда. То же самое с такими персонажами, как Авраам. Такая очень сильная и мощная фигура.

Отец Андрей: В этих фигурах есть что-то предельно личное. То, до чего личность может взойти максимально. Вот именно пределы, границы личностного….хочется сказать слово «развития», но это табу. Предельные высоты человеческого духа. Предельные образы личностного развития. Личность, которую Бог ставит между собой и всем человечеством: Авраам, Моисей, Иаков.
Как там чувствует себя человек? Безусловно, чрезвычайно одиноко. На этой вершине, на горе, он один. Вот, символ восхождения Моисея на гору, где он один, и не разрешено туда взойти никому. И он там один. И он лишается поддержки не только семьи и рода, вообще всего человечества. Они остаются внизу. Более того, он еще должен им, он должен идти им и рассказывать. Хотя он плохо говорит – он гугнивый.
И вот Бог не заставляет его, Он призывает его. Но Моисей может отказаться. И он поначалу отказывается, в первоначальном своем этапе служения, он отказывается. Он говорит: «Господи, как же я так могу, я ведь плохо говорю!» Но потом когда на горе Синай, он не просто отказывается, а он становится как бы с Богом заодно. Он говорит: «Вот народ, которому Ты дал скрижали, они себе тельца отлили золотого». То есть он уже относится к народу по-другому.
И все-таки вот это восхождение, предельное восхождение человека на эту гору бытия, на которой он, во-первых, один, а во-вторых, он как бы он отвечает за все человечество. И ответственность, и его какое-то очень важное служение при этом. Страх и трепет, и ужас. Он стоит перед Богом за все человечество. Вот это вот предельная точка высоты человеческого духа, предельная точка стояния личности, когда всё, что могло бы обеспечить этой личности поддержку: укорененность в традиции, укорененность в культуре, ощущение того, что за ним стоят отцы – этого ничего нет, он лишается всего. Для меня это всегда высочайшие символы личности человека.
Потому что — что такое, с Христианской точки зрения, личность человека? Это образ и подобие Бога. Что значит быть подобным Богу?
Значит быть одному, единственному, уникальному, не имеющему себе никаких аналогов. Человека обычно это повергает в ужас, потому что он чувствует себя одним, одиноким. А такую личность, как Авраам и Моисей, это возносит, потому что они обладают внутренним ресурсом для того, чтобы в этом предельном и чрезвычайно трудном и трагичном бытии, не только удержаться, но еще и сохранить этот смысл, который дает ему Господь и передать потом людям.
То есть они, по сути дела, с одной стороны — изгои, они — асоциальные фигуры. Но в то же время они становятся потом для всего рода-племени, для всего социума источниками смыслов дальнейшего мирового развития. Потому что то, что Моисей дал народу своему, по сути дела стало для современной половины человечества, основными векторами культурного, духовного развития. Заповеди Моисея легли в основу всей нашей культуры. То есть он стал действительно отцом цивилизации.
Так, как Будда стал отцом цивилизации для Азии и Юго-Восточной Азии, так и Моисей становится основой цивилизации иудео-христианской.
Но это получилось потому, что он поднялся выше всех, оторвался от всего.
Я думаю, что суть личности заключается именно в том, что каждый восходит на свою вершину, отрываясь от того, чему его учили, отрываясь от опыта отцов и прадедов, но сначала впитав, и пройдя опыт отцов и прадедов – вобрав. То, что они взяли в себя от всего рода своего, но они еще выше взошли. И этот подъем, этот предельный подъем может быть совершен личностью. Никогда социумом, никогда группой. А только лично. Потому что на этой высоте нет группы, нет поддержки. В этом заключается трагичность личности.

Библиодрама как психодрама

Виктор Семенов: Что из психодраматических техник Вы оставили бы обязательно для следующей группы? Какие психодраматические построения Вам показались важными в построении всего этого процесса? Обмен ролями? Социодрама? Ролевая игра? Ролевое проигрывание? Своими словами – я потом могу их облечь в психодраматическую терминологию.

Отец Андрей: Мне кажется всё, что мы проигрывали – все интересно и все имеет свой смысл.
Интересно, конечно, само по себе проигрывание — раз. Очень интересны для меня были обсуждения самой Библиодрамы, как метода…

Виктор Семенов: с двумя стульями, да? Когда задавая вопрос, можно было попытаться самому на него ответить, либо подключать участников группы.

Отец Андрей: с двумя стульями, да. Да, вот это вот очень интересно, потому что это было очень важно. И я думаю, что каждая новая группа в Библиодраме такие вопросы будет задавать. Это очень интересный метод.
Очень интересна была карта, которую мы в конце составили из воспоминаний, из эмоций – это очень наглядная замечательная вещь.
Ну, вот то, что мы не сделали, тоже интересно – карта внутренних ролей. Ну, еще что-то мы не сделали.

Виктор Семенов: Мы еще намечали некий путь одного из персонажей с тем, чтобы можно было разным участникам играть в разные времена одного и того же героя.

Отец Андрей: Я думаю, что у нас впереди огромное поприще! Потому что и Библия дает бесконечные сюжеты, и психодрама позволяет один и тот же сюжет по-разному проигрывать многократно, в зависимости от величины группы, в зависимости от жажды и желания.

Виктор Семенов: Ну, в продолжение этого вопроса, какие вопросы Вы бы задавали в шеринге, чтобы связать с темой Библейских историй. Потому что мы давали достаточно свободно, а можно же задавать некоторые вопросы – про что подумать, о чем задуматься.

Отец Андрей: Я думаю, что эти вопросы все-таки будут связаны с конкретным сюжетом. Вот очень интересный вопрос, когда мы разыгрывали праздник освящения Храма – и возник вопрос о жертвоприношении агнца, то есть ягненка. И этот вопрос диктовал определенные отношения. Что для Вас была жертва, приносимая в Храм? Как вы представляли себе этот свой дар Богу: как свой подарок или как налог, как обязанность? Это был Ваш свободный выбор или это была обязанность?
А встреча Марии с Елизаветой, вопрос: каково было отношение тех, кто разыгрывал эти роли к тому, что Вы знаете о судьбе своих сыновей, трагической судьбе. И это, как сказал Семеон, не на счастье дано Вам, а «тебе самой оружие пройдет сердце» – то есть будет рана, будет боль страшная. К тому же каково женщине принимать на себя страшное трагическое предназначение – не просто быть матерью – Матерью быть с величайшим предназначением? Каково вообще говоря отношение к ответственности, каково отношение к своей роли в этом мире? То есть вопросы, которые выводили бы эти сюжеты из конкретного семейно-психологического уровня на уровень исторический. То есть вопросы, которые бы совершали этот подъем.

Виктор Семенов: А вот после посещение Хеврона, где мы с удовольствием увидели дуб, под которым была встреча Авраама с путниками, со странниками.
Усмешка, улыбка его жены…

Отец Андрей: Но мне кажется, что это как раз по-человечески понятнее. По-человечески усмешка, ухмылка жены вполне понятна.
А вот удивительная встреча Авраама с этими путниками. Ведь он обращается к Богу. А видит перед собой путников. Он их угощает – они едят. Они едят, как люди. Они едят хлеб, они едят ягненка, они пьют воду, им омывают ноги. Он говорит с людьми, а обращается к Богу. Вот это поразительная способность Авраама, может быть дар, может быть благодать, которой Авраам сподобился трансцендировать свое бытие. Вот я сейчас за столом сижу с гостями, на самом деле я предстаю перед Богом в каких-то заоблачных высях.

Виктор Семенов: Какие вопросы Вы бы задали участникам?

Отец Андрей: Вопросы, которые бы вырывали участника из бытового слоя, из реального слоя в какой-то надмирный.

Виктор Семенов: Например?

Отец Андрей: Например, Вы принимали трех гостей. Кто они для Вас были?
Или из текста Библии Вы знаете, что Авраам говорил с Богом, но Вы Бога не видели. Что Вам помогало помнить о том, что Вы обращаетесь к Богу, а что Вам мешало помнить о том, что Вы обращаетесь к Богу? Авраам обращался к Богу с просьбой (по тексту следующего эпизода, который мы не разыгрывали) и упрашивал Его о том, чтобы Бог пощадил праведников, хотя бы которых будет 40 или 10. С одной стороны, величайшее дерзновение, с другой стороны, его благоговение перед Богом. Что бы Вам помогало выступить в защиту этих людей, которых Бог решил наказать? Что бы Вам хотелось больше – благоговеть перед Богом или просить его, вопрошать, умолять?
Какие-то вот такие вопросы.

Виктор Семенов: Хорошо. Нужен ли процесс-анализ после того, как мы провели всё это. Если нужен, что, на Ваш взгляд, следует включить особенного в этот процесс-анализ.
Потому что процесс-анализ в психодраме (разные виды существуют), он достаточно структурирован – как Вы думаете, в чем особенность процесс анализа может быть в Библиодраме? Та же динамика ролей, о которых Вы говорите, это традиционная достаточно вещь…

Отец Андрей: Меня беспокоит больше всего тот самый уровень, что ведущие смысловые конструкции Библии осознаны участниками не были. Тот уровень, на котором они проигрывали роли, он не соответствовал, он не был адекватен тем смыслам, которые были в Библии. То есть участники свои смыслы конструировали, и проигрывали их настолько, насколько они понимают. То есть сюжет был разыгран участниками, исходя из собственных смыслов, а не из Библейских. И мне кажется, важно было бы выделить через анализ, почему так сложилось, и как можно было бы «сложить» по-другому. Ваши предложения быть внутренним голосом героя, таким образом вводя его в роль, мне показался в этом смысле очень важным и перспективным.
Потому что вот это мне было досадно, что мы по сути дела разыгрывали некий сюжет, который имел отношении к Библии очень условное.

Виктор Семенов: Разогревы в Библиодраме? Как на Ваш взгляд?

Отец Андрей: В такой группе, которая каждый день вместе, и которая приезжает с экскурсии уже разогретая, здесь разогревы минимальные. И роль разогрева выполнял обмен впечатлениями, потому что уже никакого разогрева не надо было. А вот в Москве, да, конечно, это нужно. Мне было важно, чтобы эти разогревы носили более близкий к Библии характер: может быть историко-культурный, может быть историко-бытовой какой-нибудь, такой вводящий в роль.

Виктор Семенов: то есть больше тематический разогрев, чем какие-либо другие. То, что мы с Вами делаем социодраматический разогрев – он в Москве, связанный с темами…

Отец Андрей: Мы делали тему аксиологическую. А я бы взял тему сюжетную.

Виктор Семенов: Хорошо. Спасибо!

Отец Андрей: Хорошо. Тогда мои вопросы.
Вопросы эти продиктованы не только мною, но и некоторыми участниками, которые их мне задавали.
Я понимаю, что следующий вопрос к нам обоим, но вот с Вашей точки зрения, не богохульство ли играть роли святых – героев Библейских повествований?

Виктор Семенов: Вы же сами говорили о том, что человек, читая Библию, так или иначе ставит себя на место тех или иных героев.
Если это возможно в сознании человека, почему это невозможно в драме? Он волей-неволей это делает.

Отец Андрей: Но это не единственное ведь оправдание.

Виктор Семенов: Если раскрыть «богохульство» – это что?

Отец Андрей: Хула на Бога. Например, богохульством можно считать снижение того духовного уровня, сведение священного к профанному.
Богохульство, например, — это играть Бога своими человеческими мерками, разыгрывать или от лица Бога выступать и говорить свои смыслы, транслировать как Божественные. Это богохульство.

Виктор Семенов: По-моему мы установили определенные ограничения в нашей работе.

Отец Андрей: Достаточно ли этих ограничений?

Виктор Семенов: Не знаю. На мой взгляд, пока достаточно. Нет никаких сигналов, которые говорили бы о том, что это происходит, я имею в виду богохульство. Наоборот!

Отец Андрей: К каким сигналам Вы бы присмотрелись, прислушались?

Виктор Семенов: Пренебрежение. Ирония. Юмор. Критика.
Мы же установили правила уважительного отношения к Библии. Если это правило нарушается в каких-то действиях, тогда, на мой взгляд, не совсем корректно. Пока эти правила не нарушались ни кем из тех, кто участвовал. Ведь участвовали не только верующие люди.

Отец Андрей: Эти правила же мы можем изменять.

Виктор Семенов: Можем, конечно.

Отец Андрей: Мы же можем их ужесточить.

Виктор Семенов: Ну, можем….

Отец Андрей: Имеет ли это смысл?

Виктор Семенов: По крайне мере, по откликам наших участников, этого никогда не происходило. И в данном случае, Вы – человек, который может заметить это более чутко, чем все остальные.

Отец Андрей: Для меня этот вопрос остается открытым. Я могу критично отнестись к своей позиции: сказать, что да, я – психолог, и я включился в эту работу, моя критичность здесь снижена. А если бы на это посмотрел мой коллега с более суровым взглядом, с более требовательным взглядом, может быть, он оценил бы это по-другому. И я должен это допустить, что такой подход возможен. Во всяком случае в нашей работе, каким-то образом это должно или может обсуждаться.

Виктор Семенов: Я думаю, что даже в случае, если обратиться к вашим коллегам — священнослужителям, то наверняка будет часть людей, которые скажут что это богохульство, часть людей скажут, что здесь нет никакого богохульства.

Отец Андрей: Думаю, да….

Виктор Семенов: Это нормальная совершенно ситуация.

Отец Андрей: Самый сложный вопрос, на мой взгляд: что такое роль в Библиодраме? Это актерство? Это фантазия? Это проекция? Что такое роль?

Виктор Семенов: Роль в психодраме?

Отец Андрей: ну, стало быть, и в Библиодраме…

Виктор Семенов: что Вы имеете в виду конкретно?
Потому что существует определенная теория ролей Морено. Он считал, что все развитие личности происходит за счет того, что люди играют роли в этой жизни. И роль — это некий объект психотерапевтического воздействия в психодраме. Потому что люди, по Морено, это его взгляд, сначала играют роли, и затем часть этой роли становится его личным приобретением, и она становится осознанной, и он начинает осознанно ее играть, исходя из тех норм и правил, которые ему заданы в обществе. С другой стороны, он вносит туда индивидуальность, свою собственную индивидуальность, в разыгрывание этой роли. Кроме того, эта индивидуальность диктуется его психофизиологическим статусом.
Поэтому роль в психодраме — это то, что позволяет человеку познать себя, и в жизни тоже. Поэтому в Библиодраме участники группы, разыгрывая различные роли, находясь в этой роли, в большей степени осознают пространство этой роли. Что имеется в виду под пространством? Это способ поведение, способ вИдения мира скорее. И через эту роль он начинает видеть этот мир несколько другими глазами. Когда он видит эту роль, себя, ситуацию другими глазами, он обогащается новым взглядом, он расширяет свое пространство вИдения. Как кругозор он расширяет за счет этой роли.
Когда он возвращается к себе – у нас существует процедура деролинга, которая позволяет человека не оставлять в той роли, которую он играет, после того, как он снял эту роль, мы понимаем, что у него есть возможность уже и на мир смотреть этими глазами.

Отец Андрей: Но вот что происходит с человеком, который играл роль, скажем, Иоанна Предтечи. Вот он эту роль снял, и что происходит с ним дальше?

Виктор Семенов: На этот вопрос я Вам не отвечу, что с ним происходит дальше. Надо спросить у этого человека. Потому что каждый раз я не могу предсказать, какие изменения происходят в человеке после того, как он играет те или иные роли.

Отец Андрей: Что может произойти с остатками этой роли, с тем, что он из этой роли взял? Я имею в виде здесь скорее фактического, чем проективного.

Виктор Семенов: Не знаю. Каждый берет что-то свое. Это индивидуально.
Настолько индивидуально, что предсказать невозможно. И, скорее всего, по прошествии времени, так же как Вы сказали сегодня о том, что это зерна, которые посеяны в душе человека. И эти зерна могут дать плоды в какой-то период, момент его жизни, которые каким-то образом связаны с этой ролью.

Отец Андрей: То, что я представляю себя как участника в роли некоего героя – что это означает? Я становлюсь им? Я идентифицирую себя с ним? Я приписываю себе его качества, его свойства? Что это такое?

Виктор Семенов: По крайней мере, стараться войти в эту роль – это значит действительно попробовать пожить с этими качествами. Как будто я ими обладаю, этими качествами. «Как будто» — вот это важная часть опыта, который получает человек.
Это не значит, что он будет обязательно это воспроизводить в своей жизни. В этом «как будто» он с ними соприкоснулся, значит, он открыл в себе какие-то качества, которые ранее были для него закрыты или находились в латентном периоде, или вообще отсутствовали. Ну, отсутствовали вряд ли. Скорее они находились в латентном состоянии – если чего нет, того и нет. А это, значит, было, раз выросло, раз он мог это воспроизвести.
Морено понимал человека, как совокупность кластеров ролей, которые он играет в жизни. Кластеры – это некие вселенные. Ну, даже не вселенная, а лучше сказать, солнечная система. Солнце – определяющая роль. В центре этой солнечной системы находится, например, роль отца. И человек играет, и у него определенные планеты – это качества этой роли. Добрый отец, обучающий, наказывающий и так далее. Все это планеты. Есть роль профессионала. Это другая солнечная система.
И если появляется новая солнечная система, то эта новая солнечная система в системе других солнечных систем начинает влиять. Происходит радиация тех процессов, которые происходят в этой солнечной системе, на другие.
И обогащаются те качества, которые он играл в этой солнечной системе, обогащают другие солнечные системы этими же качествами, которые он приобрел здесь. Поэтому, безусловно, это может касаться всей личности человека, всей его духовной части и каких-то нормативных поведений в различных ситуациях.

Отец Андрей: Нередко мальчишки во дворе разыгрывают сцены из каких-то кинофильмов: «я буду Сталлоне, я буду Шварценеггером…»
Нередко дамы в своей жизни играют какие-то романтические роли из увиденных в юности кинофильмов или из прочитанных ими любовных романов. И не могут никак отказаться от этих ролей романтических, которые они как-то себе усвоили. Может ли быть такая опасность в Библиодраме?

Виктор Семенов: В Библиодраме это не опасность. Это как раз есть такое понимание стереотипных ролей. Когда человек привык играть стереотипные роли. Как себя ведут модели поведения, которые транслируются через СМИ либо через книги, такого низкого качества. Некоторые принимают эту модель. Ну, например, кукла Барби – типичный пример того, как целое поколение выросло на этой кукле Барби. Они соответствующим образом свой мир устраивали: это дом, красивый атлетично сложенный жених, машина определенного типа, ну и так далее.
Безусловно, есть часть людей, которая подвержена такому построению жизни. Но тогда, когда он сталкивается в Библиодраме с разными ролями, то он как раз начинает оценивать эту роль с высоты тех ценностных оснований, которая эта роль дает, и он может посмотреть на себя со стороны – как он выглядит с точки зрения смысла жизни. Ведь можно жизнь прожить, как Барби, следуя инструкции. А можно эту жизнь построить так, как ты хочешь, и найти себя в этом процессе и реализовать те качества, те способности, которые у тебя есть. И я думаю, что как раз Библиодрама позволяет увидеть эти способности, раскрыть их шире, чем даже в обычных психодрамах. Почему? Потому что здесь происходит связь с архетипами, которые имеют ценностное основание. Они пронизывают все наше существование и все те роли, которые мы играем в жизни.
Поэтому лучше понять роль отца, с точки зрения того, какую ответственность эта роль несет. Матери. Семейные отношения — построение между мужем и женой, и так далее, и так далее, и так далее.

Отец Андрей: Правильно ли я понимаю, что психодрама позволяет впервые человеку увидеть роли, которые он в жизни играет и посмотреть на них аналитическим способом, то есть впервые осознать свои роли, посмотреть на них извне, оценить их и как-то иным образом их смоделировать, сгенерировать?

Виктор Семенов: Да, конечно. То есть это помогает человеку увидеть те роли, которые он играет в жизни, разными глазами. Участники группы помогают ему это сделать. Они помогают ему и расширить свой ролевой репертуар. Причем ведь все это происходит в безопасной атмосфере – такого доверия и тепла. Или я бы сказал не тепла и доверия, а «теле».
«Теле» – это взаимное принятие друг друга, потому что вся работа в психодраме, и в Библиодраме — это создание особой атмосферы доверия, которая позволяет человеку не бояться раскрывать себя, говорить не только о себе, но и про свое отношение к тому, что происходит вокруг него, что достаточно редко удается сделать в реальной жизни. И научиться той форме взаимодействия, которая будет ему полезна в его реальной жизни. Расширение этого ролевого репертуара позволяет человеку быть более спонтанным и творческим, то к чему стремится вообще психодрама. А в Библиодраме то же самое. Основная цель, она остается.

Отец Андрей: Какова роль сюжета? Роль героя Библии в душе участника? Вот есть определенный сюжет, та же битва Давида с Голиафом ,что она позволяет участнику понять? Или сюжет здесь совершенно безразличен?

Виктор Семенов: Каждый сюжет несет в себе определенный смысл, мы об этом говорили с Вами. И увидеть ситуацию осмысленно, отрефлексировать – я думаю, что это. Ведь какой смысл Давида и Голиафа? Мы с Вами говорили о том, что ведь этот внешний атлетический облик людей привлекателен, естественно привлекателен. Но есть какие-то другие основания увидеть человеческие качества, не только внешние, но и внутренние. Я думаю, что это как раз и является очень важным в сюжетах Библейских. Увидеть внутреннюю сущность героя.

Отец Андрей: То есть Библейский сюжет помогает именно внутреннюю сущность увидеть?

Виктор Семенов: я думаю, что да. Конечно. Естественно. Это значит лучшее понимание сущности, и своей собственно сущности.

Отец Андрей: Что, сюжеты Библии такие особенные?

Виктор Семенов: Ну, конечно особенные!

Отец Андрей: Чем они отличаются от вестернов или каких-то блокбастеров?

Виктор Семенов: Проверкой жизни! Они живут уже сколько лет! А вестерны — это мода. Конечно, можно следовать моде…

Отец Андрей: То есть вестерны — это стереотипные роли, о которых Вы говорили.

Виктор Семенов: Конечно! Естественно! Вы можете увидеть в этих вестернах белого и черного героя. Белый всегда в белом, черный всегда в черном. Это как в фотографиях, раньше были разные контуры, и Вы могли стать горцем, Вы могли стать космонавтом, вставив туда свое лицо. В вестернах то же самое происходит. Такая фотография, и всё. А что за этой фотографией, дает возможность как раз увидеть этот Библейский сюжет.
Что составляет сущность людей, человека? Проникнуть в это. И понять, что ты можешь то же самое сделать с самим собой и увеличить глубину проникновения в себя.

Отец Андрей: Значит ли что вся человеческая жизнь – это выбор ролей?

Виктор Семенов: По Морено, да.

Отец Андрей: Видимо, сейчас такая точка зрения неудовлетворительна.

Виктор Семенов: Так или иначе, в каждой конкретной ситуации мы играем какую-то роль. Вы – интервьюер. Я – интервьюируемый. Одновременно мы находимся здесь в гостинице, соответственно мы одновременно играем роль ее посетителей.

Отец Андрей: Это напоминает мне постконформистов, которые говорят: «Весь мир — это просто текст». У такой позиции нет критической возможности взглянуть на ситуацию. Если поведение человека — всегда какая-то роль, тогда нет возможности говорить о сущности, потому что всё есть роль. И внутренние планы есть роль. И трансцендирование есть тоже роль. И социальное поведение тоже роль. Тогда бесполезно говорить о сути личности, ее просто нет.

Виктор Семенов: Ну, Слава Богу, что нет единой теории личности. Мы же на личность смотрим с разных сторон.

Отец Андрей: Это приводит к определенному психологическому вакууму, когда психология не может ничего сказать о личности по сути. То есть не может концептуально сказать, что такое личность, или кто такой личность. Это мне кажется, печальный факт.

Виктор Семенов: Можно его назвать печальным, а можно…мы же говорим про тайну. Вот это тайна. К этой тайне можно так отнестись. Потому что если мы раскроем секрет личности, то не исключено, что у нас с Вами тайна появится в виде генетического, с точки зрения личности, моделирования. Не дай Бог, в данном случае.

Отец Андрей: Хорошо. А какой смысл участия группы для личности каждого участника? Какую роль играет группа?

Виктор Семенов: Человек может увидеть себя глазами участников группы, получить великолепную возможность на себя посмотреть этими глазами. Почему? Потому что каждый раз группа дает некоторую обратную связь на происходящее. Группа создает ту атмосферу, в которой есть возможность для самораскрытия. Группа создает возможность включенности, разбора конфликтов. И группа в данном случае позволяет почувствовать безопасность, эту безопасность создать в самом себе. Но в пределе…

Отец Андрей: Значит ли это, что участник группы создает для меня бОльшие возможности, чем я сам в себе имею, то есть группа расширяет мое сознание?

Виктор Семенов: Да, безусловно. Либо Вы находитесь в ситуации, когда Вам дает обратную связь только терапевт, либо получается многообразие мнений: мужчин, женщин, разного возраста, разного статуса. И Вы себя видите в неком….Вас фотографируют с разных сторон разными фотоаппаратами и показывают: «Я тебя увидел таким. Я тебя увидел таким. А я тебя таким. А вот здесь ты мне понравился. А вот здесь не понравился…»

Отец Андрей: Есть ли в Библиодраме манипулирование сознанием участника? Видимо это вопрос вообще к психодраме, есть ли тут именно манипулирование? Ведущий может ли манипулировать чувствами, мыслями, состояниями участника?

Виктор Семенов: Ну, не имеет права. Просто не имеет права. Не имеет права в связи с определенным способом построением психодрамы. Либо это психодрама, либо это манипулирование. Это две разные вещи. Манипулирование – это использование человека в своих собственных целях. Тогда, когда эта цель неизвестна человеку, с помощью которого это манипулирование осуществляется.
А здесь как раз все достаточно прозрачно и ясно: четко поставлены цели, предложены определенные методы, и участник группы может участвовать в этом, а может не участвовать в этом – это его право. И это право очень важное. И люди могут отказываться от каких-то моментов, которые по какой-либо причине вызывают у них дискомфорт. И ведущий всегда с уважением относится к этому процессу, потому что он с большим уважением относится к самому человеку и принимает его безусловно. И сама идея «я — ты» она важна не только в отношении построения психодрамы, а в отношении построения взаимодействия ведущего и протагониста, и группы. Потому что ведущий всегда взаимодействует с протагонистом и с группой. Поэтому, на мой взгляд, если речь идет о манипулировании, то тогда это относится к манипулированию самим собой.
А так как в ходе обучения психодраме достаточно хорошо прорабатывается сама личность ведущего, и определенные законы построения психодрамы принимаются, и один из основных законов – это не навредить. Это не только к психодраме относится, это относится вообще к психотерапии.
Является ли психотерапия манипулированием сознанием своих клиентов?
Нет, наверное. Наверняка. Почему наверняка? Потому что различные школы психотерапии существуют достаточно давно, и там где есть опасность манипулирования, эти школы просто не выживают.

Отец Андрей: Например?

Виктор Семенов: Например, Чумак. Манипулирование. Хотя имеются элементы психотерапии, но это манипулирование сознанием людей. Как пример.
Поэтому я могу определенно ответить на этот вопрос, что манипулирования сознанием участников группы здесь безусловно нет.

Отец Андрей: Хорошо. Спасибо.
Как бы продолжение этого вопроса. Одна участница сказала, что у нее ощущение, что она — марионетка. Почему у нее могло возникнуть такое ощущение, как Вы думаете?

Виктор Семенов: Мне нужна некая конкретика. Скорее всего, это некая проекция на жизненную ситуацию, которая близка этому человеку. Она спроецировала, что она близка той, в которой она оказалась марионеткой. И здесь какие-то для нее известные особенности, тонкости могли подсказать ей, что и здесь это то же. Скорее всего это проецирование. И здесь в этом конкретном случае нужно разбираться. Можно было бы разобрать этот случай для того, чтобы помочь этому человеку не быть марионеткой в подобных ситуациях, где она видит свою зависимость от тех или иных жизненных обстоятельств.

Отец Андрей: То есть, например, когда ее подгруппа включается в сюжет, она не может отказаться и чувствует себя в этот момент марионеткой.

Виктор Семенов: Почему? Она может отказаться!

Отец Андрей: Она НЕ может отказаться. Это и делает ее марионеткой.

Виктор Семенов: Она могла сказать про это группе. Ведь группа не заставляла ее это делать. В конце концов, группа всегда находит некий консенсус. Он может быть связан с тем, что человек принимает мнение большинства, или он отстаивает свою точку зрения и предлагает группе найти либо какой-то промежуточный вариант, либо отстояв свою точку зрения, все-таки представит тот вариант, который этот человек видит.
И тогда он не будет марионеткой, а он даст возможность группе увидеть ситуацию его глазами.

Отец Андрей: Может ли ведущий защитить такого новичка-участника психодрамы/ Библиодрамы, когда он, этот новичок, испытывает давление группы, которая говорит: «Да нет, давай! У тебя получится….».

Виктор Семенов: Может вместе с группой помочь этому человеку.
Если он выскажет свое согласие

Отец Андрей: Может он отстаивать его независимость и тем самым защитить его от этого давления?

Виктор Семенов: Я и группа? В данном случае психодраматист или ведущий не занимает позиции одного из участников группы. Он старается помочь этому человеку разрешить свою тему в этой группе, с помощью группы. Поэтому здесь не отстаивание позиции того или иного, кто прав, кто виноват.
И ты прав, и ты прав.

Отец Андрей: Позиция, например, отказа.

Виктор Семенов: Имеет право отказаться.

Отец Андрей: Имеет право. То есть в данном случае он может поддержать: «Вы имеете право отказаться».

Виктор Семенов: да, каждый участник может отказаться от участия, от исполнения какой-либо роли.

Отец Андрей: Или, например, протагонист говорит, что я могу дальше говорить только в определенных условиях…и в этом случае ведущий его поддерживает.

Виктор Семенов: Он создает те условия с помощью группы, которые наиболее комфортны, безопасны для этого участника группы, для протагониста.
Участник группы, который говорит о том, что он почувствовал себя марионеткой. Можно было бы посмотреть эту ситуацию, дать возможность увидеть эту ситуацию со стороны и найти более конструктивный способ решения, не внедряясь в какую-то личную проблему. Просто здесь и сейчас разрешить эту тему. Это может помочь этому человеку понимать и другие жизненные ситуации, в которых он оказывается. Не обязательно раскручивать тему происхождения именно такого поведения, вызывая чувство неудовлетворения.
Если этот человек выскажет свое недовольство в группе, то я думаю, что директор всегда сможет найти возможность помочь группе и этому человеку справиться с этой ситуацией. Она же конфликтна! Это разрешение конфликта между «я» и группой. А если это конфликт между «я» и группой, существуют способы разрешения этих ситуаций здесь и сейчас в самой группе. И они всегда очень полезны для участников группы и для этого человека.
Почему? Потому что участники группы видят, что любую конфликтную ситуацию можно разрешить, найти способ ее разрешения, а для участников группы – найти более адекватный способ реагирования в аналогичных ситуациях и принять себя и группу. И получить обратную связь кстати, как группа реагирует на его поведение в таких ситуациях. Тоже очень полезно. Тем самым ситуация для него становится многогранной. Он может ее увидеть разными глазами и для себя принять какое-то важное решение, как вести себя в подобных ситуациях. Либо снять часть вины. Ведь человек оказывается жертвой, а группа становится неким агрессором. Вероятно в этом треугольнике власти, где всегда есть агрессор, всегда есть жертва, есть защитник. И ведущий никогда не будет выступать в роли защитника.

Отец Андрей: Но он вообще ни в какой роли не может выступать!

Виктор Семенов: Он выступает в роли посредника.

Отец Андрей: Ни в одной роли из этого треугольника.

Виктор Семенов: В этом треугольнике да, безусловно. Но он выступает в роли посредника в этом треугольнике. Почему в этом треугольнике? Потому что он трансформируется в треугольник ученик-учитель-посредник.
И тогда участник, который чувствует себя марионеткой, сможет стать учеником в этой ситуации через директорскую роль посредника.
А группа выступит учителем для него, и в этом будет процесс обучения, личностного роста, чего угодно.

Что получают участники Библиодрамы

Виктор Семенов: Что дает встреча с библейскими персонажами обычным людям? Что они получают?

Отец Андрей: Да, что они получают не только непосредственные впечатления и образы, они получают и некие семена смысла.

Виктор Семенов: Семена смысла… Не обязательно, что они получают какой-то эффект сразу после участия в группе. А он может быть такой пролонгированный…

Отец Андрей: Да, он отсроченный. Но, важно понять, что этот смысл может стать актуальным и осознанным в самые разные моменты их жизни – не тогда, когда они думают, или когда ищут, или когда мы хотим, как ведущие, а тогда, когда некая почва в душе их сознания будет готова к этому.
То есть в Библиодраме они участвуют на разных уровнях личностного развития. Но все они получают тот или иной смысл, те или иные семена, проживая эти образы, проживая эти смыслы. Эти смысла входят в их плоть и кровь. Но развиваются они как актуальные и начинают помогать им жить в разные непредсказуемые времена и сроки.

Виктор Семенов: Это важно знать участникам еще до того, как они начали участвовать во встречах для того, чтобы они понимали, что мгновенный эффект получить сложно.

Отец Андрей: мгновенный тоже есть.

Виктор Семенов: Он есть….да…

Отец Андрей: Я бы сказал, что мгновенный — это прежде всего познавательный, просветительский. Но может быть как сказал один участник — это встреча. Вообще идея встречи очень важна, потому что в паломничестве она есть. Она явным образом присутствует эта встреча. Но как она происходит никто не знает. Интересно, что некоторые участники у нас говорили очень важную вещь – что вечерние наши Библиодрамы помогали им классифицировать, как-то реконструировать и оптимизировать все впечатления, полученные в течение всего дня…

Виктор Семенов: утилизировать…

Отец Андрей: слово такое «утилизировать» – оно очень пугает.

Виктор Семенов: ага…

Отец Андрей: Утилизировать в смысле канализировать/ избавиться. Но в каком-то смысле да.

Виктор Семенов: В смысле присвоения.

Отец Андрей: Да. И использования.

Виктор Семенов: Хорошо. Как вы думаете, кому показана и кому не показана Библиодрама? Есть ли ограничения?

Отец Андрей: Я думаю, что да. Она не показана тем людям, которые вообще относятся к психологии с подозрением и даже опасаются вообще прикосновения психологии к их жизни, к их духовной жизни, к их личной жизни. К тому же, я думаю, что людям, у которых есть проблемы с абстрактным мышлением, Библиодрама противопоказана. Понятно, что при шизофрении это просто-напросто может не получиться. Я думаю, вообще ограничение – некоторый уровень психического здоровья, но как его определить, не знаю. Это важно, потому что при каких-то осложнениях может быть неуправляемая реакция.
Противопоказана также тем, кто из чувства благоговения, религиозного благоговения не допускает никакого прочтения Библии кроме как церковного, или синагогального, или какого-то строго богослужебного. Люди, которые не допускают такого учебного отношения к тексту и учебно-драматического отношения к тексту, им, конечно, это противопоказано. Но те люди, которые были на Рождественских праздниках, где дети и взрослые разыгрывали Рождественский вертеп или колядки в костюмах представляли, я думаю, что им понятна будет Библиодрама.

Отец Андрей: Теперь мои вопросы. Я их набирал непоследовательно, поэтому, может быть, они немножко не продуманы с точки зрения логики.
Возможет ли вред духовный или психологический для участников Библиодрамы?

Виктор Семенов: Вред? Нет, конечно. Любая психотерапия построена на принципе «не навреди». И тот или иной способ работы направлен на то, что не создавать таких ситуаций, в которых мог быть нанесен вред людям, участвующим в этих событиях.

Отец Андрей: Если Библиодраму разыгрывает руководитель, который не очень хорошо обучен искусству психотерапии и уж тем более искусству психодрамы?

Виктор Семенов: Скорее всего, у него просто нет сертификата…

Отец Андрей: А если есть у него сертификат? Ведь бумага ничего еще не означает.

Виктор Семенов: Тогда ответственность тех людей, которые его готовили.

Отец Андрей: я сейчас не про ответственность. Может он причинить вред участникам?

Виктор Семенов: Вы знаете естественно, что атомная энергия может быть использована в мирных целях и в военных целях. В чьи руки они попадут, эти средства… Обычно при подготовке психодраматерапевтов проходит достаточно длительное время для того, чтобы понять, способен человек нанести вред или нет. По крайней мере, в моей практике такого не было. И в практике психодраматиста, и в практике человека, который готовит людей к этой сложной ответственной работе.

Отец Андрей: Спасибо.
Какова опасность эмоциональных реакций участников для их жизни? Тех реакций, которые возникают у них или в момент Библиодрамы, или после Библиодрамы?

Виктор Семенов: Ну, обычно следишь за эмоциональным состоянием участников группы и своим состоянием. Ведущий, безусловно, эмоционально включен в работу группы. Только своим видом он не показывает этого, потому что он должен сохранять некоторое равновесие во всем этом процессе. Безусловно, слезы вызывают ответную реакцию. Безусловно. Но слезы, они нормальны, естественны в ходе проигрывания.

Отец Андрей: ну, гнев тоже естественен.

Виктор Семенов: и гнев тоже естественен, конечно. Эти эмоциональные реакции они, на мой взгляд, дают возможность человеку выразить какие-то чувства, которые подавлены. Раз они имеют выход теперь, то скорее всего они были подавлены в какой-то момент. С уважением отнестись к этому, дать возможность выразить. Если это выходит за рамки ситуации, то есть приемы охлаждения или установления связи с реальностью группы. Чтобы помочь человеку лучше справиться с состоянием. Поэтому они всегда находятся под контролем ведущего, в том смысле, что если ведущий видит, что это деструктивно для участника группы и для группы, то он поможет и группе, и участнику группы с этим справиться.

Отец Андрей: Спасибо.

Библиодрама «in situ»

Виктор Семенов: Что для Вас, священника – Вы были в Иерусалиме, в других городах – сравните свой опыт, свое понимание того, что происходило в предыдущие посещения святых мест – и вот здесь добавилась Библиодрама…Есть какая-то разница? В чем особенность? В чем специфика? В чем открытие? Может, в чем какие-то негативные моменты?
Вы же приезжали руководителем группы паломников…

Отец Андрей: да, дважды.

Виктор Семенов: а сейчас вы приехали руководителем группы паломников и не только паломников…

Отец Андрей: да, дважды я был с группой здесь чисто в паломнических целях. И вот в этот раз как организатор группы и организатор Библиодрамы. И я должен сказать, что вот сейчас мне уже трудно отделаться от ощущения того, что ТАК, как Библиодрама помогает понять опыт, впечатления, эмоции, возникающие от встречи со святыми местами, так не удастся понять ни в каком паломничестве, даже с очень опытным преподавателем, потому что Библейское переживание, Библиодраматическое переживание, оно делает опыт проживания этой Встречи многояруснее, многообразнее, более глубоким, более психоло-гичным, более духовным, я бы даже сказал более сострадательным.
Виктор Семенов: А пример можете привести?

Отец Андрей: Да, конечно. Ну, вот пример сюжета, который мы разыгрывали в Москве и который мы разыгрывали здесь – это встреча Марии и Елизаветы. То как это открывается через Библиодраму — раскрываются мелочи, раскрываются семейно-родовые, домашние, бытовые подробности, особенности, которых конечно, в тексте нет, но которые за текстом угадываются. И когда это разыгрывание совмещается с впечатлением, которое было вот только что на том месте, где это происходило, возникает ощущение того, что ты как будто видишь ту картинку, видишь ее как бы объемную, чуть ли не запах слышишь, чувствуешь, то начинаешь понимать то, как это могло бы быть. А тогда тебе открывается и возможность объяснить, что стояло те только за словами, которые говорили друг другу Мария и Елизавета, но и паузами, которые между этими словами могли быть. Чем были заполнены месяцы их совместного пребывания, чем были заполнены их переживания, их состояния. Это можно предположить, этого нет в тексте, это является нашим Библиодраматическим домыслом. Но этот домысел сам по себе не является равнозначным тексту. И он не играет, этот домысел, какого-нибудь важного значения, который бы противопоставлялся тексту. Этот домысел есть средство для лучшего понимания этих героинь и того что с ними произошло. Без этого домысла картинка выглядит абстрактной, а с этим домыслом, который имеет социально-культурные, бытовые мелочи, картинка становится реалистичной. И этот реализм помогает многое понять в событии и в героях.

Виктор Семенов: То есть она создает некую атмосферу…

Отец Андрей: …она создает атмосферу, она создает контекст, она создает антураж, она создает реквизит, такую многомерную экспозицию.

Виктор Семенов: Создает ощущение психологической правды…

Отец Андрей: Да, да, да. Создает ощущение психологической правды. Поэтому я бы сказал, что теперь мне очень трудно представить себе, что я приеду сюда с группой и мы после дня проведенного в поездках по святым местам, по разным святыням, и мы не сядем это вечером обсуждать и даже разыгрывать, потому что будет пусто, будет не хватать.

Виктор Семенов: Мне очень понравилась эта фраза о том, что кто-то участников сказал: «посмотрел в старом городе Иерусалима туристические группы и подумал о том, что вот они вечером придут, разбегутся по номерам, и у них не будет Библиодрамы!

Отец Андрей: Это я сказал.

Виктор Семенов: Это Вы сказали, да? А мне показалось, что кто-то из участников….

Отец Андрей: Нет, я действительно стал думать, что это замечательное устройство, вот это обсуждение и разыгрывание того, что мы видели днем. Это настолько возвышает, повышает эффект, познавательный и паломнический эффект, что просто трудно представить – как без него!
Ведь две предыдущие группы у меня же были, но этого не было. И я видел, как людям не хватает этого, как им интересно поговорить, рассказать о своих мнениях, и может быть, даже в чем-то разобраться. Мы разбираемся.
Всякий Библейский сюжет донесен скупыми строчками, иногда просто одна строчка. А за этим ведь стоят тысячелетия, через которые вся бытовая и культурно-историческая атмосфера выветрилась. И для нас остался скелетик этого сюжета — только самое ценное дошло из этого сюжета. А Библиодрама позволяет нам вновь это всё развернуть, сделать это многообразным, сделать культурно-историческим и бытовым и увидеть, как это могло быть. Могло быть! Конечно, это не реконструкция.

Виктор Семенов: Ну, конечно…
Ревекка подошла к колодцу, набрала воды, напоила скот, напоила посланника. До тех пор, пока не увидишь этот колодец, там же не видно, что этот колодец — это было место встречи, традиционное место встречи. Пока не увидишь эту крышу, настил или как он называется, навес из соломы или из пальмовых ветвей. Пока не увидишь этот каменный колодец, пока не увидишь протертый веревкой обод этого колодца, тяжесть этого ведра – это же не обычное алюминиевое ведро…

Отец Андрей: …да, кожаное. Кожаный мешок….

Виктор Семенов: …кожаный мешок. Да, когда не проливается ни одна капля из него — специальное приспособление сделано, чтобы капли стекали туда. Пока не узнаешь, с каким трудом эта вода набиралась…

Отец Андрей: и сколько для верблюдов нужно воды…

Виктор Семенов: и сколько для верблюдов нужно воды! И какова ценность вообще всего этого процесса! Это же ритуал!

Отец Андрей: Почти священнодействие.

Виктор Семенов: Почти священнодействие.

Отец Андрей: Вода — символ жизни.

Виктор Семенов: А в этих строчках этого нет! А когда ты видишь это глазами, ты видишь, как Ревекка набирает воду…, как она пришла туда… Она же не сразу стала набирать эту воду. Наверняка, она там сидела некоторое время, отдыхала после пути…

Отец Андрей: конечно…
И вообще о чем она мечтала? О чем она думала? Ведь каждая девушка, она же готовила себя к какому-то женскому предназначению, встретить своего суженого, встретить суженого из своего племени, потому что такова была заповедь. Готовилась к этому своему суженому. Она думала о своем будущем женихе. Кто он будет. Как он ей встретится.

Виктор Семенов: Третий вопрос: Библиодрама в Москве (Вы сейчас начали про это говорить) и в Израиле, в Иерусалиме в частности, в чем особенности – есть что-то, что можно добавить к тому, что только что сказали?

Отец Андрей: Честно говоря, я не встретил того ожидаемого эффекта, который, как мне казалось в Москве, должен быть очень ярким. То есть я ожидал, что будет очень сильный эмоциональный посыл. Вот мы были на этом месте, вот мы пришли это разыгрывать, и неудержимая сила, которая должна была бы просто гнать: «ой, давайте я буду, ой давайте вот это разыграем, давайте вот это разыграем…». То есть давление сюжета, места, прикосновение к этому месту в буквальном смысле слова, оно должно было быть, по моим представлениям, очень сильным. Как мне показалось на сегодняшний день, этого не было. Я не знаю, почему. Может быть, я этого не увидел, может быть, оно было, я его не заметил. А может быть, его на самом деле не было.

Виктор Семенов: Надо спросить у участников группы…

Отец Андрей: Да, я думаю, что надо спросить у тех, кто и там, и там — кто и в Москве разыгрывал, и здесь разыгрывал, и принимал участие в этой Библиодраме. Но вот я сейчас вспоминаю свои ожидания и должен констатировать, что они не подтвердились. А может быть, подтвердились, но я пока этого не заметил. Не знаю…

Виктор Семенов: Хорошо.

Отец Андрей: Вот еще одно отличие, которое я заметил, что здесь, конечно, благодаря условиям самой группы: мы ежедневно погружены в сюжет, погружены в атмосферу, мы погружены в некую подлинность земли, воздуха, где это всё… и градус, тонус самой Библиодрамы, групповой вот этой силы, он конечно на порядок выше, чем в Москве. Здесь меньше нужно усилий, чтобы войти в роль. Здесь меньше нужно что-то рассказывать. Здесь люди, почерпнув материал из увиденного днем, сами непроизвольно воспроизводят ситуации и роли.

Виктор Семенов: Хорошо. Смотрите, вот вопрос, он и к Вам, и ко мне.. Дело вот в чем: экскурсии, места, где мы были… какова, на Ваш взгляд, логика построения всех этих встреч, которые были за эти 5 дней? Мы начали с обзорной экскурсии — мы вчера специально с Вами смотрели весь путь, который мы прошли…

Отец Андрей: …мы реконструировали.

Виктор Семенов: …реконструировали, да. Какова, на Ваш взгляд, логика? В чем смысл вот именно такого построения пути знакомства со святыми местами?

Отец Андрей: Я думаю, что она может быть очень разная.

Виктор Семенов: я понимаю, что она может быть разная. Но на Ваш взгляд, сложилась ли какая-то логическая конструкция в том построении, которое было в этой поездке?

Отец Андрей: Не знаю.

Виктор Семенов: Обзорная экскурсия, ворота, в которые вошел Иисус, затем Храм Воскресения, Голгофа.

Отец Андрей: Я думаю, что нет. Скажем, поездка в Вифлеем — Хеврон выпадает из этой логики, потому что это период совсем другой. Рождество Иисуса к Иерусалиму отношения не имело. Затем сюжет, связанный со Святыми Женщинами: с Марией, с Елизаветой, и с Иоанном Предтечей тоже не связаны были напрямую с Иерусалимом. Это сейчас это один город, а раньше это были разные селения.
А вот все сюжеты, которые связаны были с Иерусалимом – с Храмом, с крестными страданиями, с Библией, с городом, с Храмовой горой и со всеми окрестностями – вот это да, это действительно представляет собой некую логическую структуру, но сейчас я бы по-другому ее построил. Но я думаю, что она может быть построена самым многообразным образом.
Можно ее строить, исходя из изучения Библии, можно строить исходя из хронологии, можно строить исходя из какого-то нашего представления о психологических потребностях группы, например.
Мне была бы интересна та логика, которую мы вчера обсуждали – что интересно было бы посмотреть динамику ролей каждого участника изо дня в день, с первого по пятый день. Вот это очень интересная картина. Кстати она может быть реконструирована на ближайшей встрече. Я думаю, что каждый участник помнит, какие роли он играл, а может быть помочь ему с помощью группы восстановить это. И составить личную карту, ролевую карту – это было бы интересно. Вот эту логику я понимаю, она психологически значима.

Виктор Семенов: Ну, мы же выстраивали логику при построении первой Библиодрамы. Помните? Познание себя – мы с чего-то начинали, через что-то проходили, и в конце у нас была история Моисея, как высшая точка познания себя.

Отец Андрей: Да. Встреча с Богом. Да.

Виктор Семенов: Сейчас тоже в Москве проходит в определенной логике – построение семейных отношений. А здесь в Иерусалиме этого не произошло. Здесь логика еще обстоятельственная.

Отец Андрей: Да. Конечно. Но мне близка та точка зрения, которую высказал Игорь на первой встрече. Он сказал, что «я ищу встречу с Богом».

Виктор Семенов: А где она произойдет?

Отец Андрей: А для многих она состоялась. Мне кажется, это хорошая идея.

Отец Андрей: Как Вы почувствовали: то, что мы с вами узнали на экскурсиях, в паломничестве, из текста и в разыгрывании, — изменилось ли Ваше отношение к Библии как таковой?

Виктор Семенов: Она стала для меня живой Книгой. Становится живой Книгой. Не стала, а становится живой просто Книгой. Я могу ее видеть во всех обстоятельствах, которые тому времени соответствуют. Холмы, природа, пища, колодцы,- всё то, что сохранилось, я могу реконструировать, но уже эта реконструкция уже будет на какой-то основе, на каком-то фундаменте. Раньше, по сути дела, этого фундамента не было. А вот теперь он появляется, теперь есть возможность достраивать этот фундамент, населять его жизнью.
Очень сильное впечатление произвел, конечно, дуб. Потому что, увидев его, можно себе представить, какой кроной он обладал! Здесь можно увидеть Авраама. Можно увидеть, как сидел, как он просил жену принести еду путникам, помыть им ноги. Я видел эти ванны, в которых моют ноги. Я могу все это представить. А раз представить, значит оживить в своем воображении. Книга становится объемной. Не плоскостной, как страницы книги, а объемной. Поэтому я с бОльшим вниманием, например, отнесся к тому, а где нашли эти книги, кумранские рукописи. И интерес к ним совершенно другой. Увидеть город другими глазами. Тот же Иерусалим. Понять его значение, понять исторический момент, который сейчас существует. Понять людей, которые переживают, что на месте первого Храма находится мечеть. В общем как-то иначе понять не только прошлое, но и настоящее. Потому что переживания людей связаны не только с настоящим, а и с откликами прошлого. Поэтому совершенно другое отношение к этому.
Собственно я и Библиодрамой начал заниматься, чтобы это увидеть и освоить. Не освоить… Как бы это сказать? Присвоить точнее. Сделать своим.
И вот — отдельно Книга, отдельно я. А здесь — я иду навстречу. Это приближение важно для понимания текстов и в этом смысле для понимания себя. Для меня такой взаимный процесс происходит в Библиодраме.

Виктор Семёнов
Виктор Семёнов

Психолог, кандидат психологических наук, психодраматерапевт, директор Института групповой психотерапии и социального проектирования, член-учредитель и старший тренер Федерации Психодраматических Тренинговых Институтов России, руководитель программ подготовки психодраматистов, член-корреспондент РАЕН.

Андрей Лоргус
Андрей Лоргус

Психолог, русский православный священник, антрополог, писатель, преподаватель, ректор Института христианской психологии, общественный деятель.

Трансформационные Новые Роли

Администрация конференции Психодраматистам , , , ,
Трансформационные Новые Роли
Долгополов Нифонт

Долгополов Нифонт

Психолог, психодрама-терапевт, гештальт-терапевт, ведущий тренер по гештальт-терапии и психодраме, супервизор тренеров, ведущий научный сотрудник по образовательным программам по гештальт - терапии и психодраме, директор Института Гештальта и Психодр...

Трансформационные Новые Роли

Многие любят психодраму за чудеса… За чудесные превращения… Вышел протагонист на сцену в начале драмы, загруженный своими болезненными переживаниями и тягостными размышлениями, а ушел со светлой улыбкой облегчения, просветления и верой в новый путь… Чем сильнее профессионал-психодраматист, тем больше вызывает он ожиданий, что это чудо будет воспроизведено снова и снова…
Но почему в некоторых случаях проигрывание новой роли на психодраматической сцене вызывает «чудесные изменения» в жизни протагониста, а в других случаях перенос «новой роли» в реальность не происходит? Может быть, дело в различных типах, особенностях «Новой Роли»? Или в способах освоения новых ролей? Эти и связанные с ними вопросы будут затронуты в данном кратком эскизном тексте.

Начнем с классических представлений о психодраме. Известная спираль вереницы сцен в психодраматическом действии «движется» от актуальных сейчас проблемных сцен протагониста вглубь в «недавнее прошлое», затем, всё дальше удаляясь по времени от «сейчас», по направлению к детству героя/героини и доходит до «базовой сцены», в которой закладывался ролевой конфликт протагониста, приведший к современным напряжениям протагониста. При этом, разумеется, предполагается, что таковая «первопричинная» сцена существует, а значит, ее воспроизведение и трансформация, направленная на разрешение искомого ролевого конфликта и связанных с ним эмоциональных напряжений, может привести к множественным ролевым изменениям в более поздних сценах жизни протагониста, вплоть до сегодняшней проблемной сцены, с которой и начиналось наше психодраматическое действие.

Все это верно в том случае, если причинность устроена линейным образом (или пусть даже «криволинейным», если использовать образ классической психодраматической спирали): от конкретных отношений в прошлом – далее по направлению к настоящему. А если причинность устроена по-другому? Например, по Принципу Поля, организованного множественными источниками Поля (может быть, даже их бесконечным количеством), создающими определенную напряженность поля в актуальности протагониста. Причем эти источники могут быть разноудалены от актуальной проблемной сцены протагониста и во времени и в пространстве.

Резонный вопрос – а почему же всё-таки так часто «работает» классическая спираль? Ответ, естественно, не единичен, но вполне допустимо предположить, что в любой проблемной ситуации можно с помощью фокусировки протагониста выделить «элементы» роли, которая подчиняется «закону спирали».
Другой, более важный вопрос — а зачем собственно вводить другие, «неспиральные» представления о причинности? Ну, поскольку автор является сугубым практиком, то ответ банален: потому что целый ряд реальных запросов клиентов не могут быть удовлетворены в рамках методологии линейной причинности. Но вполне успешно «продвигаются» в идеологии Поля.

Не буду, разумеется, брать в пример «фантазийные» запросы – типа «хочу зарабатывать миллион долларов!» – почти в 100 процентах случаев эти «желания» и не относятся к «истинным», и не могут быть исполнены в силу обстоятельств жизни клиентов. Возьму более заземленные и реальные запросы: «Хочу всё-таки начать водить машину – и не могу, хотя и машина, и водительские права уже давно есть!»; или «Мы с мужем давно хотим иметь ребенка, медицинских противопоказаний нет, но забеременеть или доносить ребенка никак не получается…».

Мы назвали «трансформационными» новые роли (ТНР) протагониста, которые принципиально не поддаются развитию за счет изменения единичной базовой сцены (впрочем и множественных сцен также) в прошлом, а также с помощью простого ролевого тренинга. В данном случае и «несостоявшийся водитель», и стремящаяся родить ребенка мать уже проходили и многочисленные «ролевые тренировки» и даже индивидуальную психотерапию.

Взятые для примера случаи являются в моей практике достаточно повторяющимися, описания психотерапевтических действий взяты из работы с несколькими реальными клиентами, поэтому называть клиентов мы будем социодраматически, – по желаемым ролям, – Водитель и Мама).

Идея психодраматической работы с Полем фактически содержится у Я.Морено в его гениальной технологии «социальный атом» (работу с социальным атомом многие привыкли сегодня вслед за В.Сатир, или Б.Хеллингером называть «расстановками»)… В футуропрактике («работе с будущим») мы также часто используем идею динамического социального атома, «движущегося» от «настоящего» к «будущему».

Естественно предположить, что «трансформационная новая роль» в настоящем времени соотносится с крайне неблагоприятным или даже, можно сказать, «убийственным» для нее социальным атомом протагониста. Тогда очевидно, что в «позитивном» будущем, когда каким-то опять же «чудесным образом» эта желанная роль воплотиться в реальность, то и соответствующий социальный атом должен быть принципиально позитивным, поддерживающим для этой роли.

В процессе долгосрочной монодраматической работы с Водителем действительно выясняется, что современный социальный атом (актуальное Поле ТНР), несмотря на внешнюю благоприятность стимулирующих посланий близких («… Конечно, давай, уже начинай водить!», «Когда же, наконец, ты будешь возить бабушку на дачу?!»), при более глубоком вскрытии ролей изобилует критическими, опускающими самооценку, тревожными или запрещающими посланиями в настоящем и прошлом ( « … Тебе надо носить очки, а то при таком зрении небезопасно не то что машину водить, а и дорогу переходить…»; «Какой же у меня невнимательный мальчик растет!…», «Вон, посмотри по телевизору, что творится на дорогах!…» и многие другие).

В актуальном поле Водителя также бродят призраки близких и дальних родственников, которые часто поддерживали нашего героя-протагониста, но либо погибли в автоавариях (родной дядя после чрезмерного принятия алкоголя погиб в машине, не заметив на повороте грузовик), либо серьезно пострадали. Отношения с отцом, который давно и неплохо водит машину, и который главным образом и мог бы поддержать сына в ТНР Водителя – непросты. В семье отец находится, к сожалению, в роли «опущенного» – критика мамы и тещи по отношению к нему не яростна, но бесконечна и опутывает, как паутина, сознание нашего героя-сына презрительностью и жалостью – так что роль отца как учителя сильно дискредитирована… И так далее, и тому подобное (при работе с ТНР самым естественным контрпереносным чувством для директора-психодраматиста является отчаяние и безнадежность). Так что при имеющихся в актуальном Поле нашего клиента «трендах», не удивительно , что ТНР Водителя гаснет и не развивается.

Собственно, осознание «безнадежности» и «невозможности» роли Водителя является первым существенным шагом в движении героя в будущее. Концепция парадоксального изменения (А.Бейссер), гласящая, что чем больше мы признаем собственную внутреннюю и внешнюю реальность, и чем меньше мы пытаемся «досрочно» протащить себя в желаемое будущее, тем вероятнее мы можем там оказаться, в данном случае крайне полезна. Не менее эффективны и способы, которые мы применяем в работе с экзистенциальными темами: «удержание» главного героя в «зеркале», в позиции наблюдающего «невыносимость бытия» во внешних ролях при определенных жизненных обстоятельствах, осознание невозможности «делания» чего-либо в интерпсихической (межличностной) драме и перевод действия во внутренний план, в интрапсихическую драму. Изменение при развитии ТНР происходит не в мореновском социальном атоме межличностных отношений – неважно, в каком временном пространстве это происходит – в прошлом, настоящем или будущем, а в новом внутриличностном социальном атоме «Я».

Поясним это перескочив на пример с желающей родить «Мамой». В атоме межличностных отношений главенствует бабушка, населяющая всю семейную систему бесконечной тревожностью – поскольку трагичность ее жизни и во время войны (когда гибнет вся ее родительская семья и родительский дом) и после войны (когда внезапно умирает ее муж, а она остается одна с двумя детьми без работы и пропитания) питает эту тревожность постоянно, при любых обстоятельствах. Тревожность бабушки пронизывает и мать, и саму внучку (нашу героиню). В противовес этой вселенской тревоге, которая живет в межличностном атоме – в новом внутриличностном атоме прорастает (разумеется не сразу, а где-то примерно к десятой нашей встрече), по словам героини, «океанское спокойствие и умиротворение».

А в противоположность «угрюмой настороженности» дядьки-алкоголика во «внешнем» атоме, во внутреннем – рождается «беспечная улыбчивая радость». А вот еще во внешнем атоме фигура отца, который был недоволен рождением девочки и неустанно повторял матери: «Сколько раз тебе говорил – я пацана хочу!!!»,– и нападал на нее с кулаками… А внутри героини все усиливался роль Защитника, который может позаботиться и о женщинах в семье, и успокоить разъяренного, обиженного жизнью отца…

И так далее, включая осознавание фактической неблизости с мужем и двойственных чувств к будущему ребенку – и желание его иметь как доказательство своей женской состоятельности, и отторжение его и из-за мстительности к своему роду, и из-за тревоги за него и за себя…

Так примерно к двадцатой монодраматической встрече невыносимая враждебность первоначального социального атома по отношению и к «Маме», и к ее будущему ребенку уравновешивается вновь рожденным внутренним Миром, Любовью, Принятием, Защитой и Полной уверенностью в будущем.

При возникновении такого уравновешивания как правило и происходят чудесные изменения во внешней реальности у наших многочисленных героев и героинь. «Водители» начинают потихоньку выезжать на улицу и перестают бояться машину, пешеходов и полицейских. «Мамы» «вдруг» естественным путем или с помощью искусственного оплодотворения и других современных способов поддержки деторождения оказываются беременными, а затем им удается родить.

 

В данном тексте мы лишь эскизно касались некоторых аспектов развития ТНР. Многие вопросы требуют более глубокого обсуждения. Например, хотя при обсуждении ТНР здесь мы старались опираться на мореновские представления о «социальном атоме», тем не менее подчеркнем, что все же реальная монодраматическая работа с трансформационными новыми ролями больше связана с более широким понятием Поля – но в этом тексте не представляется возможным касаться различий между «атомом» и «полем».

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти

Целостность и смысл как образ результата в работе с психологической травмой

Администрация конференции Психодраматистам , , , ,
Целостность и смысл как образ результата в работе с психологической травмой

Идея этой статьи появилась в результате работы семинара «Психодрама в работе с шоковой травмой». Дискуссии, разыгрывание кейсов, психодраматические исследования в кругу коллег — все это помогло конкретизировать образ желаемого результата работы с психологической травмой. Нам удалось выразить свои идеи психодраматическим языком и насытить этот образ живыми высказываниями клиентов, завершивших работу с травматическим опытом.

Мы выражаем благодарность за вклад на разных этапах работы семинара нашим коллегам: Андреевой Н., Григорьевой М., Касимовой К., Коробкину А., Крыжановской Т., Куприянчук М., Могуновой Л., Носиковой О., Розиной Е., Хитровой Н.

В статье раскрываются ключевые критерии исцеления психологической травмы:

  1. появление целостности как восстановление взаимодействия между ролевыми кластерами внутреннего мира протагониста;
  2. нахождение жизненных смыслов в случившемся событии.

Особое внимание уделено трансцендентным ролям как возможной и важной части исцеления психологической травмы.

Ключевые критерии исцеления психологической травмы

Верник Мария

Верник Мария

Психодраматерапевт. Травматерапевт. Бизнес-тренер. Образование 2001-2006 - Московский Городской Педагогический Университет, факультет психологии. Специальность: Психолог. Преподаватель психологии. 2003-2004 - Переквалификация по специализации «Психологическое ...

В момент травматического события во внутреннем мире человека разворачивается характерный сценарий реагирования. Разные школы и направления по-своему описывают этот сценарий. Например, психоаналитики говорят о срабатывании диссоциативных защит. Д. Калшед пишет о «диадической защите», в которую входят регрессирующая часть психики и фигура Демона [2]. Гештальт-терапия считает, что мозг человека в момент травмы прокручивает множество сценариев реагирования, которые не могут быть осуществлены и, следовательно, завершены в реальности одновременно.

Для нас как для психодраматистов важно, что в момент шоковой травмы происходит раскол ролевого атома и появляются четыре автономных ролевых кластера.

  1. Изгнанная часть.
  2. Сохранная часть — кластер ролей, условно не затронутых травмой.
  3. Стражник, закрывающий доступ к переживанию травматического опыта.
  4. Свидетель, осознающий все происходящее.

Раскол вследствие травматического события происходит до основания, то есть до первой психической вселенной. Все базовые составляющие психологического здоровья страдают: блокируется спонтанность, замораживается акциональный голод, не проявляется креативность, обедняется ролевой репертуар, страдает центрированность социального атома. (Центрированность социального атома понимается нами как ощущение себя автором, точкой отсчёта собственного мира.)

Травматическое событие приводит к отсутствию контакта с отщепленными ролями на всех уровнях. На уровне соматических ролей теряется, например, целостность восприятия своего тела. На уровне психических ролей это может проявиться как отсутствие возможности вспомнить событие, ясно думать и чувствовать при приближении к травматическому опыту. Одним из примеров изменений социальных ролей может  служить отсутствие контакта человека с внешним миром, безэмоциональность, «витание в облаках».

Исцелением будет являться возвращение нарушенной целостности на уровне тела, во внутреннем мире человека и в отношениях с окружающими людьми и миром.

Возвращение целостности на уровне тела. В момент травмы Стражник, чтобы не допустить контакта с невыносимыми чувствами, переводит эмоциональное переживание (уровень второй психической вселенной) в психосоматическое ощущение (уровень первой психической вселенной).

В первую очередь в психодраматической работе с травмой мы исследуем соматическую роль, проявляющуюся в форме  телесного симптома. Телесный симптом  —  один из доступных для психики способов проявлять роль Изгнанной части, которая не может в данный момент выражаться напрямую.

В одних случаях травматический опыт изгоняется целиком в одну зону тела, например, в случае астмы психосоматической природы. В других случаях травматический опыт разделяется на парциальные роли и попадает в разные части тела, дробясь на множество мелких симптомов. Мы можем услышать от протагониста такую фразу: «Я рассыпалась на множество кусочков, на куски мяса», — это прямая иллюстрация телесной дезинтеграции, где каждая часть тела контейнирует свою часть ролевого кластера травмы.

Когда интеграция будет достигнута, на уровне тела целостность проявится в уменьшении и/или исчезновении телесной симптоматики. Скорее всего, пройдет напряжение в зонах, заблокированных травмой, уйдут панические атаки, вернется способность к концентрации внимания, возможность замечать телесные ощущения. Иногда до телесной целостности клиенты не чувствуют какие-то части своего тела вообще («Как будто нет ног, смотрю — вижу ноги, не смотрю — не чувствую ноги») или не ощущают их связанными между собой («Моя голова не часть моего тела; ноги, руки, туловище  — вместе, а голова как будто отдельный организм»). После работы с травмой нередко возвращается физическое ощущение связанности частей тела.

Целостность на уровне соматических ролей возвращает телу здоровое функционирование, жизненную энергию, способность к саморегуляции, телесные симптомы больше не живут самостоятельной жизнью, физические ощущения могут быть дифференцированы и названы человеком.

Важно, что телесная целостность не может быть устойчивой, если она достигнута лишь на уровне соматических ролей. Поддержка телесной интеграции происходит на уровне психических ролей, когда соединяются Изгнанные и Сохранные части Я. В этом случае у психики больше нет необходимости говорить соматическим языком.

Возвращение целостности во внутреннем мире. Первое, что происходит при интеграции на уровне психических ролей, — появление воспоминаний прошлого и травматического опыта, которые больше не нужно удерживать вне сознания. Высвободившаяся энергия проявляется спонтанно в ранее недоступных эмоциях, воспоминаниях, суждениях о себе; происходит возвращение некоторых чувств, ощущений, желаний.

Эмоции становятся более понятны самому человеку: часто уходят неожиданные, «из ниоткуда взявшиеся» вспышки ярости, приступы смеха и другие чувства, проявлявшиеся автономно. Почти всегда переживается ощущение новизны жизни. Часто приходит желание действовать, общаться, заниматься творчеством или чем-то приятным для себя. Иногда происходит получение большего доступа к своим желаниям и их реализации, чем до травмы.

Одним из проявлений целостности является восстановление линии времени с равноценным участием времен — прошлого, настоящего и будущего. Человек начинает смотреть в будущее с некоторым любопытством, интересом. Постепенно возвращается чувство безопасности, свобода думать на любые темы, уходят навязчивые мысли («Все, кто сближается со мной, умирают»), происходит поиск возможностей заботиться о себе. В некоторых случаях протагонисты чувствуют укрепление своих границ и возможность их отстаивать. Переработка травматического опыта в большинстве случаев дает возможность не переживать флешбэки, не вести себя рискованно, не избегать больше стимулов, запускающих травматические переживания. Человек чувствует себя освободившимся от действий, которые обслуживали травму.

Психодраматически мы говорим о восстановлении ролей Радующегося, Творящего, Умеющего за себя постоять, то есть о возвращении психических аспектов спонтанности, акционального голода и некоторых других признаков психического здоровья.

Четырехчастная структура травмы видоизменяется. Сохранная часть при участии Свидетеля проводит переговоры со Стражником. Цель переговоров — поиск ресурса для воссоединения Сохранной и Изгнанной части психики. При этом роль Стражника уточняется, и взамен: «Защищаю Сохранную часть от разрушения, не давая соприкасаться с травматическим опытом», он получает новую работу, например: «Анализирую опасные ситуации и сообщаю (протагонисту) о возможных последствиях». Таким образом, происходит восстановление взаимодействия между ролевыми кластерами внутреннего мира протагониста.

Возвращение целостности в отношениях с другими людьми и миром. Человек восстанавливает круг общения, заново обрастая социальным атомом. В новом социальном атоме есть место ближним и дальним людям: детям, супругам, родственникам, друзьям, знакомым, коллегам, соседям. После исцеления повышается уровень социальной активности, часто появляются новые знакомства. Возвращается возможность увидеть другого человека без ненависти, раздражения.

Способность контактировать со своим опытом напрямую влияет на возможность соприкасаться с болью других людей, терпимостью и широтой взглядов на особенности других. Иногда человек открывает в себе большие возможности общения, чем до травмы. В любом случае, социальный атом восстанавливает целостность существования человека на уровне социальных ролей.

Появление смыслов. Травма сама по себе бессмысленна, смысл случившегося может быть порожден только самим человеком. Появление такого смысла — шаг в исцелении. Протагонист, наделяя событие смыслом, входит в роль Творца и перестает быть объектом. Возвращается центрированность социального атома.

Даже если в момент травмы протагонист был жертвой обстоятельств, он не является ею теперь, сумев извлечь личный смысл из случившегося. Часто после нахождения смысла становится меньше желания возвращаться мысленно к случившемуся. И если возращение к истории происходит, то уже в другой роли — «Победившего», «Того, кто пережил это событие и сделал это достойно».

«Трагическую драму можно снова превратить в героическую, если открыть тайну, доверить её кому-нибудь, написать другую концовку, исследовать свою роль в ней и свою способность её вынести. Эти уроки чреваты в равной степени болью и мудростью. Если мы их переживём, это триумф высокого и дикого духа» [К. Эстес, с.366].

Изменение взгляда на травматическое событие может потребовать пересмотра всей картины мира, дающего понимание, что потеряно и что найдено. Травматический опыт вписывается в жизнь, получает уникальное объяснение и занимает место в череде жизненных событий.

Если сравнить исцеление от травмы с появляющимся на теле рубцом после раны, можно заметить: рубец — это не ровная гладь и не прежняя живая ткань, но это — снова целое.

На одном полюсе находятся понимание, что «случившееся — это часть меня, часть моей жизни»; право гордиться собой, полученным опытом, фактом того, что выжил. На другом полюсе — понимание, что шрамы душевных ран остаются навсегда и накладывают свои ограничения. «Клан раненых — старое как мир племя женщин всех цветов кожи, всех национальностей, всех наречий, которые испокон веков переживают что-то серьёзное и все же сохраняют гордость». [К. Эстес, с. 364].  Понимание двойственной природы шрама: «это и уродство, и украшение», «это и ограничение, и новые возможности» зачастую помогает в реалистичном поиске смысла травматического опыта.

Важно отметить, что смысл случившегося может не появиться в процессе исцеления, смыслы ищутся не всеми людьми.

Чаще всего мы встречали такие смыслы у людей, переживших травму:

  • большая ценность самой жизни;
  • ощущение уверенности, большей силы; ощущение, что можно опираться на себя;
  • нахождение своих собственных ценностей;
  • ощущение выполнения своего предназначения;
  • понимание, что после того события в жизни произошли значимые изменения к лучшему.

Работа с травмой — болезненная и трудная. На первых ее этапах человеку может не хватать физических и душевных сил, уверенности в том, что боль может пройти, и тогда мы слышим: «Давайте не будем это трогать». Минусы работы с травматическим опытом клиенту очевидны, а вот плюсы — нет. То, что за болью появится большая свобода, целостность от присоединения Изгнанной части, скорее всего, не будет чувствоваться протагонистом до выхода из травмы.

Мы подумали, что высказывания тех, кто прошел путь исцеления травмы, могут помочь тем, кто только приступает к такой работе, чтобы, возможно, найти в себе решимость работать. Для директора признаки исцеления травмы могут служить ориентиром терапии.

В Приложении мы собрали коллекцию фраз людей, которые сумели залечить душевные раны. В основном высказывания взяты из работ наших клиентов, некоторые фразы говорят герои фильма Ирины Скуминой «Точка возврата». [6]

Как упоминалось выше, поддержка телесной интеграции происходит на уровне психических ролей. Стабильность же психических и социальных ролей (и тем самым стабильность всей работы с травмой) создается трансцендентными ролями.

Выход из травмы и трансцендентный уровень ролей

Парамонова Наталия

Парамонова Наталия

Психолог, психодрама-терапевт, сказкотерапевт, тренер Федерации психодраматических тренинговых институтов России, тренер Института психодрамы и психологического консультирования, действительный член Сообщества сказкотерапевтов, руководитель редакционно-издательского...

Если бы кто-то меня спросил,
Как я чую присутствие высших сил –
Дрожь в хребте, мурашки по шее,
Слабость рук, подгибанье ног, –
Я бы ответил: если страшнее,
Чем можно придумать, то это Бог.
Д. Быков, Новая графология –2

Хотя мне и везет с детства встречать на своем пути людей ищущих и духовных, минуты откровенного разговора о сакральных переживаниях все-таки редки. И дорогого стоят.

Для откровенности важна атмосфера. Тут спасибо бережности коллег — на семинаре мы могли делиться многим, рассказывать о себе самое сокровенное. Те личные истории, которые мы услышали, помогли нам исследовать и рефлексировать для себя неизбежную в работе с психологической травмой тему трансцендентных ролей. Тема эта  подспудно возникнет даже в том случае, если клиент и не будет готов к рефлексии трансцендентного. Возникнет и обязательно будет частью процесса, потому что травма — это репетиция смерти, а в каком-то смысле и сама смерть.

Причина психологической травмы, раскола, который переживает душа, — это мгновение убежденности (или бессознательного признания) того, что жизнь на самом деле закончена. Страдание, которое случилось, невыносимо.

После таких событий жизнь меняется сразу, необратимо и навсегда. Меняется настоящее и сколь угодно отдаленное будущее. К примеру, никогда более не вернется потерянное зрение, ушедший человек.

И даже если физического вреда не случилось — прежнего «Я» уже не будет. Отныне и навсегда. Одна часть личности в травме потеряла другую. И каждая из частей на пути к возрождению целостности пройдет свою трансформацию.  Когда они смогут встретиться вновь — это будет уже «совсем другая история».

В терапевтической работе мы, естественно, приближаемся к травматическому опыту. Бессознательное переживает это событие как смертельную угрозу. Как признание того факта, что жизнь хрупка, непредсказуема, конечна. И человек бывает бессилен что-либо в этом изменить. А смерть — это врата, открывающие дорогу в неизвестность.

Как сказал поэт, «… если страшнее, Чем можно придумать, то это Бог». Говоря языком психодрамы: «Смертельный опыт порождает контакт с трансцендентными ролями» и с вопросами о ценностях и смысле жизни.

В практике семинара мы впервые столкнулись с ситуацией ценностного выбора протагониста, когда описывали ролевой кластер травмированного, проживая на сцене включенные в него роли. Перед нами предстала роль, которую на сцене обозначал прямоугольник черной цветной бумаги, лежащий  в центре сцены. Мы назвали его «Выход №1». (Выход из травмы в небытие, бессознательность любого рода — самоубийство, забытье, безумие, зависимость). Роли Переживающий Боль и Испытывающий Страх были ближе всего к Выходу №1.

Эта сцена материализовала, сделала для нас явным и эмоционально заряженным тот выбор, который делает клиент, начинающий работать с травмой, вновь прикасающийся к Боли и Страху. Он отходит от Черного квадрата в сторону Выхода №2. Он отказывается от небытия, принимает вызов и намерен вернуться в жизнь!

Ради чего? —  Возможно, он допускает, что в жизни может быть ценность и смысл?

И тогда становится очень важно ответить себе на вопрос: «Что помогает справляться с вызовом Смерти?» Здесь я вспоминаю опыт ХIII Московской психодраматической конференции. Я участвовала в мастерской Власовой Юлии «У кого велики глаза?» — психодраматическое расследование архетипического Страха». В малой группе мы обсуждали свой страх смерти и рассуждали о том, что помогает делать этот страх переносимым:

  • Пережить глубокую печаль и увидеть в этом смысл.
  • Проживать то, что есть, а, пережив, действовать.
  • Не давать страху смерти разрушать смысл жизни.
  • Смотреть смерти в глаза.

Как это возможно? В книге «Травма и душа» Дональд Калшед убеждает нас, что необходимые силы парадоксальным образом приходят в нашу жизнь именно благодаря ощутимому присутствию на сцене все того же «Черного прямоугольника» — своеобразных ворот бессознательных архетипических энергий.

Через созданный диссоциацией «разлом» в  психике травмированный человек попадает в « … мир экстраординарной реальности. Растерзанная душа становится участницей драматической истории, принадлежащей архетипическому репертуару древней психе. Юнг был очарован этими историями и их универсальными чертами. Он был убежден, что они составляют образную матрицу, которая служит ресурсом для души». [Д.Калшед, Травма и душа]

«Когда Бог начинает вести в глубину, все, за что мы хватаемся, начинает разрушаться. Продвижение на глубину — продвижение после потери опоры. И если дойти до этой глубины, то мы становимся очень могущественны. Потому что это — уже не «я». Это величайшее могущество величайших сил. Оно в нас все может. В этом есть настоящая жизнь», – этот  образ проживания травмы нашла для себя (и для меня) Зинаида Миркина[1].

Итак, травма открывает дверь для работы глубинных энергий исцеления. При этом раскол внутреннего мира рождает мучительные переживания бессмысленности и потери опоры. Внутренний конфликт отражается в структуре социального атома ощущением одиночества, «богооставленности», изгнанности. Возникает парадокс:  «Для меня сейчас ничего нет важнее моей боли, моей потери. Ничего нет важнее меня. Но — я выброшена из мира. Но — и я не важна».  И встает задача каким-то образом парадокс разрешить.

Решение этой задачи подсказывают страшные сказки: чтобы раны начали срастаться, нужна мертвая вода. Мертвая вода — символ завершения, остановки. Все роли травмы должны быть отыграны, все чувства прожиты и исчерпаны, все фантазии отпущены на свободу, все мысли осознаны. Больше ничего нет.

Пустота души приносит некоторое облегчение. «Я как будто бы растворяюсь в мире. Мыслей нет. Я могу смотреть на себя со стороны. Смотреть другими глазами. И вижу, что… в реальном мире прошлое ушло безвозвратно. И мир, и я уже другие». Вот тут и накрывает нас Священное Бессилие. Мы сдаемся.

По счастью, в большинстве случаев, так приходит к нам не физическая, а символическая смерть — трансформация ролевого и социального атома.

Именно этот трагический миг бессилия и пустоты возводит всю работу с шоковой травмой в ранг жизненного подвига, в ранг поэзии! Именно в этот миг в терапию может вмешаться Чудо.

«Я помню, что первые полгода мне была необходима физическая помощь окружения, которое меня кормит, одевает, выставляет за дверь идти на работу. Затем настал момент, когда я очнулась и поняла, что нахожусь в панцире. Появилась возможность уже понемногу вытаскивать голову, смотреть. И позволять себе горевать, плакать, плакать, плакать, плакать. И там вперемешку были фазы желания жить и нежелания жить. И однажды через четыре года после травмы мне пришло в голову, что ценность жизни — это сама жизнь.  И возник просто космический энергетический поток. Такой, что я задыхалась. Природа. Март. Мороз с теплом. Закат. И этот поток. Смысл жизни в детях, в работе — не получается. Только в самой жизни» (из воспоминаний Протагониста).

Космический энергетический поток, он же — живая сказочная вода. За мертвой водой приходит черед живой воды. И мы слышим: «Ни моя жизнь. Ни жизнь других. А ценна жизнь, протекающая через меня». Космический поток, протекающий ко мне, во мне, через меня — это и есть ценность жизни.

Это и есть завершающий этап выхода из травмы. Ценность жизни. Радость жизни. Полнота жизни. Переход в третью вселенную.  Парадокс разрешается через преодоление деления мира на «я» и «не я» и нахождение баланса собственной важности-ничтожности, свободы-подчиненности, ответственности-смирения. Через освоение трансцендентного уровня ролей.

На стадии третьей вселенной «… на новом уровне переживается тождество с трансперсональным бытием … без утраты способности к дискурсивному мышлению» [Г. Лейтц, с. 106].

«Стереотипные роли воспринимаются здоровым человеком как подчиненные его личности, архетипические — как роли, которым он подчинен сам» [Г. Лейтц, с. 121].

В ходе нашего семинара оказалось, что участникам было непросто создать для себя ясный образ трансцендентной роли. Для наглядности соберем в этой статье виртуальную психодраматическую группу. Позовем в нее самых разных героев. И поставим на воображаемой сцене воображаемый пустой стул для тех, кто захочет что-то сказать и чем-то поделиться в своем понимании трансценденции.

— Якоб Л. Морено (в роли Отца, обращаясь к сыну).

«…И если кто-нибудь придет и спросит,
Какое твое имя,
Ты загляни на дно души своей
И громко отвечай:
В моей душе нет имени.
И если кто-нибудь придет и спросит,
Какого рода ты,
Ты загляни на дно души своей
И громко отвечай:
В моей душе нет рода.
И если кто-нибудь придет и спросит,
Какой ты веры,
Ты загляни на дно души своей
И громко отвечай:
В моей душе нет веры.
В моей душе отец,
Лишь он один».

[Я.Л. Морено, Завещание Отца]

— З. Миркина (в роли пережившего травму).

«…И Тот, кто нас безмерно боле,
Кто держит каждого в горсти,
Склоняясь к нам, смиренно молит:
– Дай Мне ожить в тебе – вмести!»

[Зинаида Миркина, Журнал «Новая эпоха», http://www.newepoch.ru/journals/poetry/mirkina.html]

— Участник группы по  Cказкотерапии средствами психодрамы (в роли Песчинки в Большом Песчаном Бархане Пустыни).

«Я — Песчинка. Маленькая янтарная полупрозрачная песчинка в большушем бархане огромной пустыни. Я — Песчинка. Но я и Песок. Я знаю себя маленькой. Свои четкие грани и теплую поверхность, соседей песчинок, свой маленький мир. Но знаю себя и большим текучим барханом, горячим песчаным пространством, дрожащим воздухом над песком. Без меня и таких, как я, Бархан не может быть Барханом. Я нужна ему, как он нужен мне».

— Аглая Датешидзе (в роли Поэта).

«…Кто-то заметил, что тихая пустота
Всех принимает в объятия. И тогда
В ней происходит чудо. И если встать
Не шевелясь, начинает нас исцелять.
Я бы хотела сказать вам, что все ништяк,
И что дыра затянется просто так.
Но вы простите, я точно не буду врать,
Я не знаю, как мне её залатать.
Мудрые говорят, к сорока годам,
Там, на месте дыры, остается шрам.
Если погода к нам, смертным, благоволит,
То он почти не ноет и не болит.
Может быть, по прошествии многих дней
Я успокоюсь и стану чуть-чуть мудрей.
Даже однажды пойму, что дыра и грусть
Точно размером с Бога. И улыбнусь.
Точно размером с душу. И, не спеша,
Я осознаю, что это и есть душа».

[Аглая Датешидзе, http://dateshidze.ru/blog/pro-knigu-stikhov-gde-ia-seichas-/]

— Принцесса (в роли Принцессы из сказки Обыкновенное чудо).

«Однажды, когда Смерть подошла уже совсем близко, я решилась следовать за своей Любовью. И тогда я сказала Медведю:

  • У меня теперь есть тайна, которую я не могла бы поведать даже самым близким людям. Только вам. Вот она: я люблю вас. И я все Вам прощу. Вы хотите превратиться в медведя  — хорошо. Пусть.
  • Боже мой, какое счастье,  что я так решила!  А я, дурочка,  и  не догадывалась, как это хорошо. Пусть будет, как ты хочешь.

Мне стало очень хорошо. Я почувствовала, как важно для меня следовать Любви. Даже если это очень страшно. Ведь мой возлюбленный должен был стать Медведем».

И тогда Волшебник сказал мне: «Слава храбрецам,  которые осмеливаются любить, зная, что  всему этому придет  конец. Слава  безумцам, которые живут так,  как  будто  они  бессмертны,  —  смерть  иной  раз  отступает  от  них».

— Иванушка. (В роли Царя Ивана).

«Был я когда-то юн, горяч и беззаботен. Странствия и приключения сделали меня взрослым. Я получил батюшкин трон и корону. Теперь у меня совсем другая жизнь. Я служу своему царству».

—  Участник группы.

«Я так понял, что трансцендентные роли, не в полном смысле самостоятельные роли. Это, скорее, уровень освоения любой роли. Например, Смотрящий-Воспринимающий-Видящий-Созерцающий это соматический-психический-социальный-трансцендентный уровень одной роли.

Мне больше всего откликнулась история Принцессы. Вы, Ваше высочество, рассказали о себе как о Жаждущей-Влюбленной-Подруге-Любящей.

Очень хочется услышать еще чей-то рассказ из реальной земной жизни. Как можно почувствовать трансценденцию?»

— Госпожа Фостер (клиентка Д. Калшеда).

«Любая работа, которую я делаю теперь, оказывается не личным достижением, а приношением Другому, надличностному, которому я теперь отдаю должное. Существует уже не столько чувство, что я делаю то или это («я живу», «я делаю карьеру»), сколько то, что жизнь проживается через меня».

[Калшед Д.Травма и душа.]

— Психодраматерапевт.

«Я хочу поделиться фрагментом одной сессии. Мы работали с одной девушкой в течение некоторого времени. Ее шоковая травма была уже во многом проработана. Эта драма была поставлена на одной из встреч фазы завершения работы с травмой. В ней протагонисту удается сделать шаг к обретению трансцендентной роли Любящего, Проявляющего Любовь к Себе.

В самом начале сессии Протагонист задается вопросом:

  • Как вы полагаете, связаны ли уверенность в себе и доверие к миру?

И отвечает себе:

  • Я полагаю, что это связь двусторонняя. Уверенность в себе — это понимание, что в случае, если доверие окажется обманутым, то я смогу справиться с последствиями, выдержу, сохранюсь. С другой стороны, уверенность в себе — это ощущение, что во мне есть сила, ценность и возможности. Оно складывается в раннем детстве, если мое изначальное доверие к миру не было обмануто.

Когда-то я мечтала о том, что в моей жизни появится человек, который меня ценит. И когда однажды я проснусь возле него, выяснится, что у меня нет никаких внутренних конфликтов, претензий и ненависти к себе, я вполне счастлива.

Директор: — А что в ваших мечтах мог сделать для вас этот человек?

Протагонист: — Когда вы просите меня сосредоточиться на этом вопросе, у меня затуманивается мозг.

Д. — Можете ли вы исполнить роль того, кто затуманивает мозг?
П.  Исполняя роль Тумана, встает слева от своего места, сильно обхватывает руками виски Протагониста.
Д. — Что ты делаешь сейчас?
Т. — Я не даю П. сосредоточиться на этом вопросе, чтобы не было больно.
Д. — Из каких чувств ты действуешь?
Т. – Я знаю, что она — уникальная, единственная, ни на кого не похожая. И очень ценная.
Д. — Я слышу, что ты очень эмоционально говоришь. Какое чувство сейчас в тебе ожило?
Т. — Некое подобие радости.
Д. — Как ты переживаешь свое подобие радости?
Т. — Я чувствую тепло в груди, вот здесь, за грудиной. Это приятное тепло.
Д. (обращаясь к П.) — Когда ты слышишь это, что происходит с тобой?
П. — Я бы очень хотела поверить, что это так и есть на самом деле.
Т. — Что могло бы убедить тебя?
П. — Молчание. Трудное раздумье. Нет ответа.
Д. — Туман, а ты можешь убедить в своей радости?
Т. — Это невозможно. Речь ведь идет о моем чувстве. Оно у меня есть. Я про него говорю. Тебе придется просто поверить. Или не поверить.
П. — Да. Мне пока трудно поверить в тебя. Но важно тебя видеть и слышать.

Так возник первый опыт контакта с трансцендентной ролью Любящей. И этот контакт — огромный ресурс.

Обретение трансценденции придает особенный смысл всем травмировавшим историям: «Да, прежнего счастья не вернуть. Но то, что есть сейчас — имеет ценность. Мое новое видение мира и своего места в нем важнее того, что это далось мне таким трудным опытом».

Освоение третьей вселенной завершает работу по выходу из травмы, создает новое качество жизни, меняет фокус рассмотрения прошлых, настоящих и будущих событий; повышает устойчивость к возможным в будущем жизненным неурядицам, дарит возможность получать от жизни особенное удовольствие.

И мне хочется выразить бесконечное уважение к тем, кто решился и прошел свой путь исцеления от травмы.

И свою благодарность тем, кого довелось сопровождать на этом пути мне.

Благодарю вас за право быть сопричастной Чуду.

Приложение. Что чувствуют и как про это говорят те, кто сумел залечить душевные раны

Про тело:

  • После того пожара я постоянно чувствовала, что мое тело как будто рассыпалось на куски мяса. У меня было остановлено дыхание. Я была как будто парализована. Наконец, я чувствую себя целой.
  • Тело не зажато, удобнее стало ходить.
  • Я могу спать не просыпаясь, прекратились кошмары.
  • Я практически не принимал лекарства от своей астмы этой весной.
  • Я могу спускаться в метро без панических атак.
  • Теперь я могу концентрироваться, ушло «витание в облаках».

Про внутренний мир:

  • У меня прекратились состояния, когда я как бы оказываюсь в зоне боевых действий — слышу шум, крики, вижу, как люди падают, хоть и знаю, что все это в прошлом.
  • Мои эмоции стали понятнее. Меня мотало: я была то в отчаянии, то в дикой злости, то в депрессии; сама не понимала, куда попаду в следующую минуту.
  • Я успокоился, не боюсь каждого куста. Даже если ничего не происходило, у меня было ощущение «что-то будет», «скоро грянет гром».
  • Я могу думать на разные темы, не прокручивая то, что случилось в тот страшный день.
  • Все время рисковала, попадала в новые неприятности. Было ощущение, что я хочу ходить по краю пропасти без страховки. Сейчас этого желания нет.
  • Хожу, куда хочу. Я пытался не попадать в ситуации, которые хоть как-то напоминали мне то событие. Например, если светило солнце, как тогда, я из дома не выходил.
  • Есть смысл жить, двигаться. Ко мне возвращается возможность улыбаться, интерес к тому, что я любила делать. Мне перестало казаться, что ничего хорошего со мной уже не случится. Я ведь думала, что у меня не будет ни карьеры, ни замужества, ни детей, ни долгой жизни. Снова мечтаю об этом.
  • Ушла мысль, которая мешала мне подходить к людям. У меня умерло несколько друзей за год, и мне казалось, что все, кто сблизится со мной, умрут.
  • Сейчас потихоньку начинаю жить тем, что приносит новый день. Стала говорить «завтра», «на следующей неделе».
  • Я перестала злиться на себя за то, что там оказалась. Стараюсь напоминать себе всякий раз, что я ни в чем не виновата. Учусь говорить с собой мягко, успокаивать себя, подбадривать.
  • Когда ко мне возвращаются воспоминания, я кутаюсь в одеяло, обнимаю себя. Если я не дома, и уже поздно, нахожу тех, кто меня провожает. Для своего шва я купила крем от рубцов, втираю его, когда рана ноет, делаю упражнения для мышц.
  • Чувствую себя более самостоятельным. Меня не парализует мысль о том, что обо мне подумают, скажут. До травмы я как будто жил не своей жизнью. Что мне скажут, то и делал. Теперь я сам решаю.
  • Я стала ощущать себя более чувствительной, открытой и одновременно более сильной.
  • Смотрю на преграды как на нечто изменяемое. Я спрашиваю себя: «А почему нет? Это уже двери. Это не стенка. Из чего она состоит?» Риски меня не останавливают.
  • Эта ситуация больше не вызывает ужаса. Вспоминаю, представляю себе эту историю — и чувствую спокойствие, уверенность. Это очень радует. И энергии прибавилось. И веры в то, что и другие проблемы могут быть решены.

Про отношения с другими людьми и миром:

  • Я смотрю на мир с открытыми глазами, как будто пелена упала с глаз и чувства освободились. Я больше не зациклена на себе, перестала себя жалеть. Начала замечать, что есть люди вокруг. Больше не чувствую себя изолированной.
  • Я теперь могу общаться на разные темы. Я вываливал на каждого прохожего рассказ о том, что со мной случилось.
  • Чувствую себя ближе с родными. Не могла с ними общаться в больнице, они меня раздражали. Сейчас я понимаю, что они действительно хотели помочь, благодарю их.
  • Я не строила раньше отношений с мужчинами. Я стала более открыта и активна в отношениях.
  • Бывало, что девушка нравится, а я боюсь неудачи. А тут познакомился. Подумал — не получится, так не получится. Я вообще стал больше говорить про то, что хочу от людей, понимая, что мне могут сказать «нет», но спросить я могу.
  • Я стала замечать, когда кто-то нарушает мои границы, легче стало говорить «нет». Я и сама стала спрашивать разрешения, прежде чем прикасаться к кому-либо или взять чужую вещь.
  • Я могу рассказывать другим о том, что пережил. Я чувствую, что то, что я справился с этим важно для других людей. Они мне говорят: «Мои проблемы кажутся не такими уж неразрешимыми, когда я знаю, через что прошел ты».
  • Я получила помощь от близких и совершенно незнакомых мне людей. Чувствую большую связь с другими, доверие, сострадание к чужой боли. Мне хочется помогать другим людям.
  • Я простила «обидчиков», тех, кто наблюдал за всем, и ничего не предпринял. Не хочу найти, доказать, пусть живут своей жизнью.
  • Я снова могу играть с детьми, флиртовать, развлекаться.
  • Я не сторонюсь людей, похожих на избивавших, но и не прохожу рядом, если идет драка.
  • Раньше я пыталась подладить себя под мнения других людей, всякий раз измениться, если мне кто-либо говорил, что во мне что-то не так. Теперь я думаю, насколько близок мне человек, который хочет меня поменять, и нужно ли это изменение мне самой.
  • Я снова могу без ненависти смотреть на свою маму.

Про смыслы и душу:

  • У меня появилась большая благодарность к жизни, к себе, к своему телу. Уважение, восхищение тем, как я вообще выжила. Оказалось, что я сильнее, чем я про себя думала.
  • Через четыре года после травмы мне пришло в голову, что ценность жизни — это сама жизнь. В момент, когда я это почувствовала, я ощутила такой космический энергетический поток, что я задыхалась. Это очень продвинуло. Мне говорили, что смысл жизни в детях, в работе, я пробовала себя в этом убеждать, не получалось. Для меня смысл жизни только в самой жизни.
  • В том ДТП погибли мои родственники, а я выжила. В результате работы я приняла свое право жить. Мой смысл жить и в том, что я продолжаю род, что все мои родственники и живые, и нет, хотели бы этого.
  • Умер наш сын. Не дай Бог, никому такое пережить. Мне стало легче, когда я подумала: «Мы ведь уже старые. Он открыл первым дверь к смерти. И теперь нам не так страшно к ней подходить».
  • У меня умерла бабушка. В психодраме мы говорили с ней. Я по-прежнему ее люблю, разговариваю с ней, чувствую ее любовь. Наша связь не прервалась. Любовь больше, чем смерть.
  • Я понимаю, что если бы не этот случай, в моей жизни никогда бы не случилось многое из того, что теперь в ней есть. Я встретилась с новыми людьми, познакомилась с другой собой, по-другому к жизни отношусь.
  • Чтобы не случилось дальше, у меня уже был опыт, как из этого вылезать. И думаю, я смогу справиться с очень многими вещами в жизни.
  • Я поняла, что уникальна в том числе и тем, какие истории со мной в жизни произошли, и как я смогла с ними справиться. Я для себя стала еще более особенной, чем раньше.
  • Та ситуация изменила моё отношение к Богу и Вере, я почувствовала поддержку, что я в этом мире не одна. Мне стало спокойнее. Мне помогал и помогает Бог.
  • Я стала в целом счастливее, несмотря на то, что боль от того события не исчезла полностью, и, наверное, уже не исчезнет. Я знаю, что я нашла, и знаю, что потеряла.
  • Даже в тех обстоятельствах я сумел остаться Человеком. Я принимал решения, да они были малы, но многим я, чем смог, помог. Уважаю себя за то, что не струсил.
  • Я поняла, как я рада тому, что со мной произошло такое «горе». Ни на какое счастье я не променяла бы такое горе. Как радостно и сколько сил сейчас — жить!

Литература

  1. Власова Юлия. Мастер-класс на ХIII Московcкой психодраматической конференции «У кого велики глаза?» – психодраматическое расследование архетипического Страха»
  2. Калшед Д. Внутренний мир травмы: архетипические защиты личностного духа: пер.с англ. – М.: Академический Проект, 2007. – 368 с.
  3. Калшед Д. Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию. М: Когито-Центр, 2015. – 488 с.
  4. Лейтц Г. Психодрама: теория и практика. Классическая психодрама Я.Л. Морено. М.: Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994. – 352 с.
  5. Скумина И.В. Фильм «Точка возврата» — URL — https://gumroad.com/l/OJZC#
  6. Стенограммы семинара «Психодрама в работе с шоковой травмой» (рукопись).
  7. Эстес К. «Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях». – М.:София, 2003. С.364-366.

[1] З.А. Миркина (род. 1926) — поэт, переводчик, эссеист.

Ждем Вас на конференции! Хочу пойти