Михайлова Екатерина
Что делаем — не знаем сами,
Но с каждым мигом нам страшней.
Как вышедшие из тюрьмы,
Мы что-то знаем друг о друге
Ужасное. Мы в адском круге,
А может, это и не мы.
А. Ахматова. В Зазеркалье
Мне давно следовало об этом написать, но тема тяжела и умело прячется, вот мелькнет — и вот уже рассеялась… Мастерская на 16-й Московской психодраматической конференции — это только одно из легких и осторожных прикосновений к этой нелегкой истории. О чем же она?
О недавних исторических корнях «помогающих профессий» и о том, какое наследие мы получили. Конечно, не все оно таково — но этот его слой не обойти никак. Его можно услышать в речах начинающих коллег на супервизии — когда о клиенте говорится немного пренебрежительно и брезгливо: мамашка, конечно, еще та, сплошные манипуляции.
Им пропитаны многие тексты в Сети — притом тексты и клиентов, и психологов. И конечно, им полно наше общее настороженное — это мягко сказано — отношение к тем, кто должен нам помогать по долгу службы.
Особенно к врачам и полицейским, ибо дело серьезное. К сожалению, порой мы не можем без них обойтись, потому что действительно нуждаемся в помощи. Но помним каждую секунду, что именно они как раз могут причинить зло. У них недолгая, не навсегда, но власть. Они опасны. Лучше подстраховаться и «заходить не с улицы»: слушай, у тебя в тридцать третьей городской больнице никого нет? Человек, обращающийся за помощью без поручителей и ссылки на «Марину Сергеевну из Управления» либо беспробудно наивен («Что, вот так просто пошла и записалась? Ты с ума сошла?! Кто так делает!») — либо совсем одинок, неприкаян, и заступиться за него некому.
А теперь вспомните интонацию рассказа какой-нибудь старшей родственницы о том счастливом дне, когда те, кому положено помогать, действительно помогли.
Подробно, с душевным волнением и блеском в глазах: «Ты представляешь? Сама отвела меня в тот другой кабинет, восемнадцатый, все мне подписали при ней! И все рассказала, что дальше делать! Такая женщина замечательная, вот ведь и среди них бывают…»
Этот почти болезненный восторг — восторг свидетеля чуда, то есть чего-то, чего быть не может…но случилось, вот ведь повезло, вот и на нашей улице праздник! Обычно-то по-другому, обычно на вопрос: «Ну как?» ответом бывает невыразительное лицо и какое-нибудь «да никак, что с них взять». И усталый взмах руки, сметающий всяческие иллюзии: все как всегда, надо собраться, запастись терпением и выхаживать-высиживать-хлопотать. А что «в электронном виде», дела не меняет: просто еще одна дверь, открыть которую непросто — то «сайт обновляется», то еще что. А в новейшие времена многим из нас неоднократно случилось убедиться, что даже заплатить денег — недостаточно, ни от чего это не застрахует, как повезет, на кого попадешь.
Похоже, в ситуации поиска «положенной» помощи печально известный треугольник Карпмана у нас не равносторонний: позиции «спасателя» и «агрессора» сближены, в любой момент помощь может обернуться чем-то совсем другим…
Мы словно живем в ситуации «холодной войны всех со всеми»: пешеходы и водители, продавцы и покупатели, врачи и пациенты, учителя и родители… и кто не с нами, тот против нас. Но в то же время порой и правда врач лечит и спасает, а иногда и инспектор ГИБДД толково объясняет про новую головоломную развязку, даже в налоговой, случается, помогают заполнить декларацию — как повезет, на кого попадешь. Разумеется, важнейший социальный навык — распознавание, как именно повезло и на кого в этот раз попал. Выработаны стратегии и тактики, мы видим их — «этих» — насквозь, а сами умеем запоминаться, очаровывать, склочничать, смешить, пугать, требовать положенного, намекать на вознаграждение и «не оставаться в долгу». Мы умеем это давно и хорошо, и нам уже не кажется странным, что ради своей и близких безопасности это нужно уметь. Слишком рельефно отпечатались в памяти давние истории о том, в каком обличье иногда приходит помощь…
Кто постарше, может вспомнить, как высаживался в школах стоматологический десант: древние бормашины, озверевшие от школьного шума и рыдающих детей тетки в белых халатах, неизбежность этой пытки «для нашей же пользы», команда «Шире рот!», визг с соседнего кресла… Много лет спустя стало жаль не только себя одиннадцатилетнюю, но и теток: и им несладко приходилось, и для них ежегодные плановые «санации» были кошмаром, но кто усомнится в необходимости профилактических мероприятий по месту учебы? Организация медико-санитарной помощи советского образца и ее принципы действительно были признаны одними из лучших в мире, притом на уровне ВОЗ и аж в 70-е годы прошлого века.
А в 60-е в дверях школьного класса по утрам еще стоял «санитарный патруль» — девчушки с бесполезной, но знаковой белой тряпочной сумкой с красным крестом и такой же повязкой проверяли, чистые ли у одноклассников руки; руки следовало показать с двух сторон. «Мы с Тамарой ходим парой, санитары мы с Тамарой» — стишок об этой, тогда понятной и повсеместной, практике.
Случаев «недопуска» я не припоминаю, то есть это уже стало чистой формальностью. Тем не менее, реликтовый обряд напоминает о контролирующей функции даже совсем игрушечного «медработника»: дети покорно показывали руки другим детям, наделенным временными полномочиями. Легко представить себе и исторические корни, и моделирующую функцию уже тогда почти отжившего свое «патруля». Пациент должен быть просвещен, построен и подконтролен. Медработник всегда знает лучше и может решать, достаточно ли чистые у тебя ногти, чтобы учиться (работать) вместе со всеми.
Черно-белый фильм про то, как грязные руки фатально приводят к появлению глистов, нам показывали вместо урока природоведения. Тогда его название не произвело ровно никакого впечатления, зато теперь оно кажется невероятно выразительным: кино про то, как один мальчик не мыл руки, а потом его увезли на «Скорой», называлось «Мы сами в этом виноваты». Прошло полвека: «Что же вы, женщина, хотите в вашем возрасте? О чем вы раньше думали?»
Мы давно не ходим к таким врачам, мы можем выбирать. Но фигура властной и не стесняющейся в выражениях тетки, которая права по определению (а ты по тому же определению виноват во всем, что с тобой случилось), всегда где-то близко. Иногда ведь и соседке приходится неотложку вызвать…
Тетка — узнаваемый типаж, мы все ее видели и слышали; характерные лающие интонации («Шире рот!») ни с чем не спутаешь. Порой она даже хорошо знает свою работу, что само по себе бесценно. А еще она усталая, сердитая, чехвостит пациентов или очередь в кабинет, у нее тяжелый взгляд — ну, в общем, сами знаете. Главная ее задача состоит в наведении порядка: асептика с антисептикой, профилактика, санпросвет и чтоб ни-ни! Вы себе отдаете отчет? То-то и оно, что не отдаете! У меня тут еще двести восемьдесят шестая форма не заполнена, а вы со своими вопросами! Талон ваш где? Что значит — не дали? А тогда что вы тут вообще делаете? Дверь закройте, мужчина.
Для многих из нас этот персонаж был одним из первых «хелперов», встреченных в жизни. Родители, ведя нас за руку в царство асептики и антисептики, сами этой Тетки побаивались и имели на то основания. Медработник — даже не обязательно доктор – это фигура власти, от благосклонности которой может зависеть многое, вплоть до жизни. Такие дела.
Другие «опасные помощники» интересуют нас меньше, хотя и за ними своя непростая история. А нам стоит иногда вспоминать, как начиналась когда-то советская медицина, поскольку именно люди в белых халатах были нашей первой ролевой моделью, первым источником представлений о том, как помощь получают и как оказывают. И что бы мы с вами ни думали о своей «немедицинской модели психотерапии», и кто бы нас ни учил/лечил/образовывал впоследствии, но уже на самом входе в этот мир стояла именно она. И здесь самое время вспомнить, откуда она взялась, эта фигура.
Расскажу коротко, пунктиром, по общедоступным источникам (https://med.wikireading.ru/3082).
На заре «нового мира», в 1917-20 годах, в нашем многострадальном отечестве царили голод, разруха, страшная грязь и неминуемые в этих обстоятельствах эпидемии холеры, тифа, оспы. Сообщение нарушено, дефицит питьевой воды, кое-где случаи каннибализма, заросшие бурьяном непаханые поля, Гражданская война (то есть массовые насильственные смерти, непогребенные трупы и все ужасы и страдания братоубийственной войны). По статистике тех времен, смертность по сравнению с 1916 годом возросла втрое, рождаемость же вдвое сократилась. Страна действительно стояла на грани вымирания. Тогда надо было действовать быстро, привлечь к работе всех врачей, готовых работать на новую власть, объединить, возглавить и остановить худшее. Это было сделано. Сработало, получилось: при невероятно ограниченных ресурсах, огромных расстояниях и неисчислимых трудностях и опасностях система здравоохранения была построена и прожила долго. Ее locus nascendi — мрачный пейзаж разоренной страны, где мыкает горе доведенное до отчаяния полуграмотное население, а об уровне и специфике травматизации всех участников этой драмы и подумать страшно. Какие солдаты нужны были этой армии, такие и встали в строй. И поклон им низкий: если бы не встали, многих из нас и на свете бы не было.
Что же касается смертности и рождаемости… Рискую задеть чьи-то чувства, но о природе и «нехромосомной наследственности» этой модели здравоохранения лучше всего расскажут скупые, но вполне доступные сведения о том, как обстояло дело с абортами. Их официально разрешили в 1920-м году. И через шесть лет в Ленинграде рожают только 42% всех забеременевших женщин (о чем они думали, что чувствовали, как решались, — мы не узнаем; скорее всего, это и не интересовало никогда и никого). А в 1936 появляется закон, вводящий уголовную ответственность за то же, что разрешили шестнадцатью годами раньше… а потом в 1955-м снова разрешают, и к 1959 году по статистике на одну женщину детородного возраста приходится 4 прерывания беременности. Такие дела.
Демографическая политика — она, прежде всего, политика. Вы никогда не задумывались, откуда взялась более или менее современная модель городской нуклеарной семьи — мама-папа-один ребенок? Ну, два. Странно было бы предположить, что так сложилось в результате тотального воздержания молодых и здоровых людей… а безопасной и надежной контрацепции в 50-60-е почти что и не было… В окружении каких призраков проходила жизнь трех поколений и что они, вольно и невольно, оставили нам в наследство — вот о чем иногда стоит подумать (пренебрежение к жизни, своей и чужой, имеет в нашей истории много источников, этот — далеко не единственный).
Вот и получается, что наш герой — и не спрашивайте, почему «медработник» чаще женского пола, вы знаете — действительно герой (заодно с представителями других профессий, которые «в буднях великих строек» тоже сплошь и рядом делали невозможное). Служит делу, отчитывается перед райздравом, с 1937 года еще и выдает листки временной нетрудоспособности, то есть обладает некоторой властью над подотчетным «населением». Сверхзадача — не столько помощь в страдании, сколько «возвращение в строй», а как иначе, госзаказ! Удивительно не то, что из практики отечественного здравоохранения исчезла душа или представление о человеческом достоинстве — там в анамнезе травма на травме, все залито хлоркой–карболкой, разговаривать еще тут с ними, вы к кому, женщина?
Удивительно, что каждый из нас знает хотя бы одного хорошего врача, а иногда и больше. И вот как это неравнодушие, способность сострадать, внимание к деталям и готовность постоянно учиться сохранились и передались — поистине тайна. И мы любим и уважаем своих прекрасных докторов, которых порой долго ищем и находим, а порой встречаем почти случайно. Им сейчас непросто, ибо новые демоны вселились в систему здравоохранения. Хочется верить, что среди всех испытаний и тотального расчеловечивания «наши» снова явят чудеса профессиональной жизнестойкости. Так уже бывало.
Однако засилья неоднозначной фигуры помощника-абъюзера на всех этапах нашей социализации это не отменяет. И вот теперь самое время перейти к самой мастерской. На эту тему можно было бы работать «хирургически», выстроив понятную логику: мы с детства получали помощь так и от таких фигур, что эти образы и модели, неизбежно разместившиеся в нашем внутреннем мире, обязательно проявляются в профессиональной работе. Не каждый день, не со всеми, но куда же они денутся, внутренние репрезентации «опасного помощника»? Признавать это не хочется, но…
Однажды, еще во времена работы в должности научного сотрудника одного психиатрического НИИ, позвонил мне знакомый режиссер и попросил показать «кусочек атмосферы» любого отделения ему и нескольким актрисам. Режиссер был моим старым другом, ему предстояло ставить спектакль по пьесе, в которой главная героиня «сошла с ума от любви». Стало быть, часть действия должна была происходить в «доме скорби». К счастью, четыре актрисы личного опыта в этой сфере не имели, но традиция русского театра требовала достоверности. Мне было несложно договориться с коллегами так, чтобы этот визит был для их пациентов не во вред, а стал бы для них чем-то вроде вечернего развлечения: в любой больнице тоскливо вечерами. Была у нас и достойная легенда — что-то про социологическое исследование и бытовые условия, — были, конечно, и белые халаты, а беседовать с больными (разумеется, в присутствии врача) должна была я.
Сгущались зимние сумерки, когда я вела слегка нервозных и потому щебечущих без умолку актрис заледенелой тропкой по территории огромной больницы. Мне-то было не впервой проходить под этими старыми деревьями, здороваться с отбывающими по домам сотрудниками, поглядывать на окна тех отделений, где случалось бывать по работе. А вот с моими гостями что-то начало происходить сразу за воротами. Щебет затих, выразительные личики осунулись…
Мы провели в гостеприимном отделении около часа. Больные — это были женщины, сошедшие с ума вовсе не от любви, — были очень довольны и приглашали заходить еще. Коллега в дверях шепнула: «Как ты их настроила правильно! Ни одного лишнего движения — и не скажешь, что театральные!» «Театральные» выглядели в конце совсем неважно. А ведь ничего страшного — в общепринятом смысле слова — мы не видели, нас даже чаем на дорожку напоили в ординаторской. И на тридцать лет запомнилось тихое: «Как вы все тут живете?» А еще заставил задуматься — и крепко — комментарий друга-режиссера:
«Я тебя, Катька, сто лет знаю, и никогда не слышал у тебя такого голоса. Когда ты разговаривала с этими бедными тетками, у меня просто мороз по коже шел. Они-то были такие, какие есть. Ну, пристукнутые, под препаратами, халаты байковые. А у тебя появился этот жуткий профессиональный голос, и ты стала похожа на всех лечащих врачей сразу, брр!» Друг-режиссер, в отличие от своих актрис, по семейным обстоятельствам был вынужден познакомиться с этой неповторимой манерой — думаю, в жанре «беседы с родственниками больного».
Лирические бредни про то, как «сходят с ума от любви», не увидели сцены — тогда пьесы легко и часто запрещали, так что пользы великому искусству мы не принесли. Наверное, романтизированный взгляд на психиатрию и все с нею связанное нужен зрителю-читателю зачем-то. Наверное, так ему хоть чуть-чуть уютней жить на этом свете. Здесь не место всуе поминать «Историю безумия» Фуко, «Вальпургиеву ночь или шаги Командора» Венички Ерофеева и уж тем более Кена Кизи с его гнездом кукушки. Но если учеба и работа в какой-то момент приводила нас за глухой бетонный забор, у нас, скорее всего, есть и «жуткий профессиональный голос». И вроде бы, для работы с психотерапевтическими клиентами он не нужен и даже вреден, но ведь трудом нажит! Вот и ждет своего часа, как уже давно не нужный белый халат — очень полезная вещь, если надо кого-то навестить в больнице…
Но и у психолога-практика, не работавшего в клинике, есть свои искушения.
Не замечали ли вы, дорогие коллеги, как часто и легко тема «передачи клиенту ответственности» оборачивается до боли знакомым «сам виноват»?
А вот еще интересный вопрос: кого видит в нас клиент, не имевший раньше опыта работы с психотерапевтом и поневоле строящий свои ожидания по аналогии с другими моделями «оказания специализированной помощи»?
И если он поначалу — будем надеяться, что все же только поначалу — видит это, то не подыгрываем ли и мы ему невольно?
Представлялось важным поискать решение в стороне от тематики травмы или power abuse — три часа в большой группе не казались адекватным форматом. Мне важно было создать возможность — без токсичного стыда и «ухода в глухую несознанку» — контакта с опасной, неприятной, нарушающей границы, авторитарной, обвиняющей частью профессиональной роли. И уж признав, что да, есть и такая, можно было подумать о способах за ней присматривать. В этом нам очень помогли самостоятельно сконструированные по аутентичной фольклорной модели заговоры против превращения в оборотня, но об этом чуть позже.
Разогревы были сфокусированы на опыте получения помощи, теме «опасного помощника»: к примеру, в парах предлагалось «вспомнить ситуацию, когда кто-то должен был помочь по долгу службы — врач, или госслужащий, или иной человек «при исполнении» — и действительно помог, такое бывает. Рассказы по две минуты, шеринг с акцентом на мгновенно вспыхнувшие чувства. А на следующем шаге было предложено вспомнить какой-то из случаев, когда участники только еще готовились обратиться куда-то, где обязаны помочь, это их работа — будь то медицинское учреждение, полиция или коммунальные службы. А вопрос был о том, какое состояние участники у себя вызывали, собираясь туда пойти или позвонить — шеринг по обеим частям. Вспомнили и о том, каких «хелперов» мы сами испытали на себе, и о том (это уже в четверках), какие самые дикие, ни в какие ворота не лезущие истории мы знаем о других специалистах помогающих профессий… Понятно, что знаем, скорее всего, от клиентов — и не всему можно безоговорочно доверять. Скорее, к этому стоило отнестись как к нарождающемуся клиентскому фольклору — не забывая при этом, что из этого же материала сотканы и ожидания, в том числе и ожидания от нашей работы…
Вот и настала очередь психосоциодраматического исследования по нескольким важным вопросам: в чем клиенты подозревают нас, в чем — мы их? Как нам видится типаж психотерапевта, к которому мы бы ни за что на свете клиента не отправили?
Ну, и главный вопрос: кого из них, «опасных помощников», мы порой ощущаем (узнаем) в себе? Участковая Врачиха, Усталый Фокусник, Садист-правдолюбец, Просветитель с Розгами — это далеко не все, кого удалось опознать, были и другие. И немало…
Для серьезного прикосновения к теме времени оставалось не так много, поэтому для желающих ненадолго открылась возможность повстречаться со своим «хелпером-оборотнем».
На одном стуле располагался, собственно, он (она), и можно было со стула «Я как профессионал» задать несколько вопросов. Например, спросить прямо: кто ты мне? Откуда взялся? Что даешь и что отнимаешь? Перед нами прошли разные версии и разные типажи, но самым ценным было как раз то, что эту внутреннюю фигуру можно было услышать, увидеть и даже понять, по какому «зову сердца» и из какого «цитатника» она явилась. Одна из наших находок — отчетливое впечатление: у этих не слишком симпатичных фигур есть что-то, чего нам как будто не хватает. Сила, власть? Безнаказанность? Восхитительное чувство своей правоты?
Пора было подумать и о каком-то способе присматривать за этими…сущностями. И здесь позволю себе лирическое отступление в тему оборотней.
Конечно, готовясь к мастерской, я полазила по всяческим интернет-ресурсам — надо же было понять, что известно современному человеку о традиционных способах обходиться с проблемой. И вот что поразило мое воображение, вот что озадачило: в большинстве источников речь шла не о том, как противостоять оборотню или распознать его. О нет! Речь шла о том, как им стать. И хотя рекомендации выглядели смехотворно — попасть в зоопарк после полуночи и добиться укушения волком, к примеру — но дела это не меняет. Ведь если вдуматься, зачем становиться волком-оборотнем? За каким, простите, ресурсом шастать ночью в зоопарк, быть укушенным, совершать после этого еще массу нелепейших действий? Ответы пугающе понятны: за силой и властью, за безнаказанностью, за правом жить в двух мирах, ничего не желающих знать друг о друге… В общем, точки соприкосновения нашлись.
И оставаться бы нам в пределах этой рефлексивной позиции, если бы не попался совершенно чудесный заговор, предлагающий с волком не биться, а отказаться от попыток у него что бы то ни было занимать, как бы то ни было использовать его силу и возможности. Вот одна из версий этого текста:
«На море, на Окияне, на острове Буяне светит месяц на осинов пень, в широкий дол, в зеленый лес. Около пня бродит волк лохматый, на зубах у него весь скот рогатый, а в лес волк не заходит, а в дол волк не забродит.
Месяц-месяц, золотые рожки! Расплавь пули, притупи ножи, измочаль дубины, напусти страх на зверя, человека и гада, чтобы они серого волка не брали и теплой шкуры с него не драли! Слово мое крепко и лепко, ключ, замок, язык»
Мы разобрали этот красивый текст по косточкам, сравнили с другими заговорами, поразились элегантности решения.
Подумайте: волк и охотящиеся за его шкурой, желающие отнять его силу, право проливать кровь и прочие завидные свойства — не встречаются. Месяц-золотые рожки видит и волка у осинового пня, и алчущих охоты на него. И именно к Месяцу обращено заклинание: не дай им встретиться, не дай ни зверю, ни гаду, ни человеку воспользоваться теплой шкурой волка в своих интересах. Волк должен остаться в своем мире, тогда он просто волк. Не самое милое животное, но и страшного ничего не случится.
В нашем случае можно говорить об отказе от коллективного ресурса «хелпера-агрессора»: я знаю, что ты во мне есть, но я не стану пытаться пользоваться твоей силой в работе, а возможно, даже найду тебе занятие вне ее. Участники мастерской образовали подгруппы «по сортам» обнаруженного в себе «опасного помощника». А потом каждая подгруппа сочинила заговор, которым можно и защитить, и приструнить этого кого-то очень важного, отказаться от его — такой привлекательной! — силы и власти… Конечно, было много находок. Конечно, стоял смех — громкий и непочтительный смех взрослых, умных и понимающих.
А не так давно Татьяна Солдатова опубликовала в ФБ текст, прямо и косвенно навеянный этой мастерской. Это текст от первого лица, из роли самодовольной дамы, с припевом «яжпсихолог»: «И то, что вы сейчас обо мне думаете, я тоже понимаю, Яжпсихолог. Это зависть вами движет. Еще обыденное мышление, которое не позволяет достичь успеха. Это тоже лечится. А еще у вас травма. Возможно, очень ранняя. Не спорьте, доктор сказал в морг — значит в морг. А психолог сказал травма — значит травма. На терапию! Яжпсихолог, я знаю истину, ну че ты со мной споришь, это ты борешься за лидерство сейчас» (Это маленький фрагмент, там еще много смешного и точного). Знакомый голос, не правда ли?
Лучший способ присмотреть за своим внутренним «опасным помощником» и не стать «как он» — найти этой фигуре место и название, означить, озвучить, закавычить — и это как раз то, что у психодраматистов получается хорошо. Мы имеем опыт ненасильственного укрощения своих не самых любимых частей — и опыт смирения, когда понимаешь, что заниматься этим, видимо, придется всю жизнь…
Ждем Вас на конференции! Хочу пойти