Огороднов Леонид
Есть стыд, ведущий ко греху, и есть стыд — слава и благодать.
Сирах. 4:25
Начну с описания отличий между чувством вины и стыдом, поскольку их часто путают. Действительно, одно и то же действие или бездействие может сопровождаться одновременно и чувством вины, и стыдом. Однако существуют случаи, когда чувство вины не сопровождается чувством стыда, и наоборот, переживанию стыда не сопутствует переживание вины.
Чувство вины возникает как психологическая реакция на нанесение реального или воображаемого вреда кому-либо (человеку, группе людей, себе самому), либо в случае нарушения запретов, принятых как часть собственной личности (например, заповедей Господних).
Стыд предполагает соотнесение своего поведения с собственными личностными качествами и возникает тогда, когда поведение разрушает положительный образ Я: «я грязный (грязная), глупый (глупая), некрасивый (некрасивая), слабый (слабая), трусливый (трусливая) и проч.». Стыд предполагает, кроме того, наличие внешнего судьи (реального или воображаемого), разоблачения со стороны которого мы боимся. Я вполне могу, не особо о том печалясь, признаться себе, что я слабый или трусливый, но если об этом узнает кто-то еще, я сгорю со стыда. Поэтому человеку, переживающему стыд, хочется стать как можно менее заметным, сжаться в комочек.
Если я наступлю соседу в метро на любимую мозоль, я буду чувствовать себя виноватым, поскольку вижу, как ему больно; однако вряд ли я почувствую стыд, поскольку это действие никак не задевает мою самооценку. И наоборот, если я выйду с выступлением перед большой аудиторией, позабыв застегнуть ширинку после туалета, я по всей вероятности буду переживать стыд («я грязный»), однако вряд ли я почувствую себя виноватым, поскольку я никому не нанес никакого ущерба.
Немного в сторону. Совершение «бесстыдных» поступков – частый мотив в житиях святых, в основном, юродивых: «Для большего же обнаружения своего мнимого безумия, отлагая человеческий стыд, много раз ходил он по базару нагой, как бы бесплотный, истинный подражатель бесплотным» (житие Симеона Юродивого, по Димитрию Ростовскому). Здесь интересно несколько моментов. Во-первых, Симеон, как сказано в тексте, таким поведением подтверждает свое мнимое безумие. Во-вторых, он провоцирует агрессию и, возможно, похоть у окружающих, тем самым демонстрируя им отсутствие у них смирения. Наконец, интересно, что сам Симеон, «истинный подражатель бесплотным», стыда, по всей видимости, не чувствует, поскольку у бесплотного существа нет стыда за свое тело, присущее существам плотским.
Однако вернемся к теме. В более сложных поведенческих случаях стыд и вина, действительно, ходят рука об руку. Если я в сердцах обругаю свою жену, то через какое-то время я буду, с одной стороны, чувствовать себя виноватым, видя ее обиду; с другой стороны, мне будет стыдно за то, что я плохой муж (или, например, за то, что не умею сдерживать свои чувства). В данном случае одно и то же поведение сначала оценивается с точки зрения величины ущерба, нанесенного другому человеку, а затем делается вывод о собственных качествах. «Я обидел свою жену» (вина), следовательно «я плохой муж» (стыд). Если такая связка существует во внутреннем пространстве человека, стыд и вина трудноразличимы, что создает некоторые сложности для психотерапевта.
Но прежде, чем говорить о стыде с точки зрения психотерапии, хотелось бы сказать несколько слов о религиозной точке зрения на стыд.
В первых же главах книги Бытия упоминается стыд: «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились» (Быт. 2:25). Первые люди безгрешны, поэтому невинны. Телесная нагота не вызывает у них нечистых помыслов. Здесь нет ни вины, ни стыда, Адам и жена его (еще без имени) не преступили еще заповеди, поэтому нет вины; они по-детски целостны, они «одна плоть», поэтому нет стыда. Им нечего скрывать ни друг от друга, ни от Бога. Но вот происходит обольщение и следующее за ним грехопадение: змей обольщает жену Адама, она –самого Адама. Заповедь нарушена. Первой же реакцией наших прародителей становится стыд: «И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания» (Быт. 3:7)
Поскольку змей обещал им в качестве награды познание (приобщение к опыту) добра и зла, то мы видим, что нагота (в других толкованиях – половая разделенность) оценивается и переживается как зло. «Я наг (иной, чем ты), это плохо, и ты это видишь. Мне стыдно». В мир входит стыд как плод греха – люди, во-первых, перестают быть одной плотью, отпадают друг от друга, во-вторых, они отпадают от Бога, чью заповедь они нарушили.
Помимо стыда друг перед другом, они испытывают стыд и перед Богом: «И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая.
И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: [Адам,] где ты?
Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся.» (Быт. 3: 8-10)
Замечу, что это не стыд за совершенный проступок, это опять-таки стыд за свою наготу или отделенность, инаковость. Бог перестает быть Отцом, Творцом, теперь Он рассматривается как судья или свидетель позора.
А вот в отношении своего проступка Адам и его жена испытывают, по всей видимости, вину. Это видно по тому, что они пытаются переложить ответственность на кого-то другого. Только вину можно попробовать переложить на кого-то, в случае стыда это не получится: «Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел.» (Быт 3:12) То есть Адам пытается переложить вину, во-первых, на жену, а во-вторых, на самого Бога («А зачем Ты мне дал такую жену?») И это притом, что его объективная ответственность выше, чем у жены: она знала о заповеди только со слов Адама, сам же он получил ее непосредственно от Господа. Жена Адама, в свою очередь, сваливает вину на змея. В результате все персонажи (змей, Адам и его жена, отныне нарекаемая Евой) получают наказание.
Отмечу нераскаянность Адама и его жены, имеющую самое прямое отношение к нашей теме. Если бы они, вместо того чтобы прятаться от Бога, нашли в себе мужество покаяться в преступлении заповеди, история человечества была бы совершенно иной.
В Православии большинство Святых Отцов различают стыд как голос совести, звучащий вследствие совершенного греха или греховного помысла и ложный стыд, препятствующий осознанию греха и тем самым увеличивающий его тяжесть. Такое объяснение стыда встречается уже в неканонической ветхозаветной Книге Премудрости Иисуса сына Сирахова:
«Наблюдай время и храни себя от зла — и не постыдишься за душу твою: есть стыд, ведущий ко греху, и есть стыд — слава и благодать.
Не будь лицеприятен против души твоей и не стыдись ко вреду твоему.» (Сирах. 4: 23-26). И далее: «Не противоречь истине и стыдись твоего невежества. Не стыдись исповедывать грехи твои и не удерживай течения реки.»(Сирах. 4: 29-30).
В главах 41 (19-29) и 42 (1-14) Иисус Сирахов разворачивает мысль о том, чего нужно и чего не нужно стыдиться. Поскольку текст слишком велик по объему для этой статьи, я предлагаю читателю ознакомиться с ним самостоятельно.
Св. Антоний Великий, основатель монашества, продолжает мысль Иисуса Сирахова: «Святое Писание удостоверяет, что стыд бывает двоякого рода: один, от которого рождается грех; а другой, от которого происходит слава и благодать. Стыдение сделать грех есть истинный и спасительный стыд; стыд же, из которого рождается грех, есть стыдение, препятствующее приводить в исполнение заповеди Божии. Ничего не стыдись делать, что согласно с волею Божиею, и в деле истины не таись; не бойся возвещать учение Господне, или словеса премудрости, и не стыдись грехи свои открывать духовному отцу своему.» (Добротолюбие, т.1, слово 1, 76)
О том, что роль внешнего судьи, наблюдателя, оценивающего поведение человека, может быть благотворна, рассказывается в следующем эпизоде из жития преп. Ефрема Сирина: «Принужденный трудами рук своих снискивать себе пропитание, он не почел для себя уничижением наняться в работники к содержателю бани. По соседству с домом, в котором он поселился, жила одна женщина бесчестного поведения, которая один раз вступила с Ефремом в непристойный разговор, желая склонить его ко греху. Суровые слова, сказанные им на первое покушение женщины, только усилили ее бесстыдную наглость. Но Ефрем, предложив совершить грех посреди города, у всех на виду, тем самым искусно заставил ее сказать, что она стыдится людей, и воспользовался ее ответом, чтобы обратить ее на путь добродетели, и сильными словами сумел возбудить в ее сердце стыд и страх Божий. «Если мы, – сказал он, – стыдимся людей, то не более ли должны стыдиться и бояться Бога, Которому известны и сокровенные мысли людей, и Который некогда приидет судить всех и воздать каждому по делам?» Тронутая этими словами женщина молила преподобного наставить ее на путь добродетели и, по совету Ефрема, удалилась в один из ближних монастырей.»
В наших целях удобно будет различать спасительный стыд, ведущий к Покаянию и ложный стыд, от Покаяния уводящий. Стыд в сочетании со смирением ведет к Покаянию, а стыд в сочетании с гордыней ведет к греху. Спасительный стыд очищает, ложный – разрушает.
Антитезой стыду, по справедливому замечанию Лиз Бурбо, является гордость – чувство, при котором человеку хочется продемонстрировать окружающим свои достижения или личные качества. Я не буду вдаваться в анализ различий между гордостью и гордыней, поскольку гордость не является целью терапии стыда. Скажу только, что в синодальном переводе Нового Завета греческий текст, переведенный словом «гордость», всегда имеет отрицательную коннотацию. Однако гордость в ее современном положительном понимании, гордость, которая не противопоставляется смирению, в Новом Завете также присутствует. Это чувство обозначается греческим словом «kauchsiV» («кАйхисис») и обычно переводится как «хвала», «похвала» или «хвалиться», хотя у него есть и прямое значение «гордость». См. у ап. Павла: «Ибо похвала наша сия есть свидетельство совести нашей, что мы в простоте и богоугодной искренности, не по плотской мудрости, но по благодати Божией, жили в мире, особенно же у вас.» (2 Кор. 1: 12). И там же: «Я много надеюсь на вас, много хвалюсь вами.» (2 Кор. 7:4)
О том, что гордость, в отличие от гордыни, не противостоит смирению, свидетельствует следующий отрывок из Послания к Римлянам: «Итак я могу похвалиться в Иисусе Христе в том, что относится к Богу, ибо не осмелюсь сказать что-нибудь такое, чего не совершил Христос через меня, в покорении язычников вере, словом и делом,
силою знамений и чудес, силою Духа Божия, так что благовествование Христово распространено мною от Иерусалима и окрестности до Иллирика.» (Рим. 15:17-19)
С психологической точки зрения, стыд можно определить как страх разоблачения поведения или личностных качеств, субъективно оцениваемых как отрицательные. Принципиальных различий в механизмах возникновения истинного и ложного стыда не существует. Разница состоит в интенсивности страха осуждения, который может влиять на самооценку и на осознанность (целесообразность) поведения. В ситуации психотерапии мы имеем дело исключительно с ложным стыдом, поскольку человек, испытывающий целительный стыд, не испытывает потребности в помощи, он способен сам скорректировать свое поведение и мировосприятие таким образом, чтобы не страдала его самооценка.
Целью психотерапии при работе с чувством стыда является достижение клиентом адекватной самооценки, что предполагает 1) принятие ответственности за свое поведение и 2) различение поведения и личности. Подчеркну, что речь идет не обязательно о повышении самооценки (хотя обычно самооценка стыдящегося человека снижена), но о приведении самооценки в соответствие с реальностью. Задача осложняется тем, что поведение, за которое клиент должен принять ответственность, а иногда и сам стыд, не всегда хорошо осознается клиентом. Но даже если клиент знает, о чем идет речь, ему трудно говорить об этом, особенно в условиях групповой работы.
Однако другого пути исцеления от разрушающего стыда, кроме как рассказать терапевту и группе о том, что произошло, не существует. Для того чтобы это произошло, необходимо огромное доверие клиента к терапевту и группе, а это доверие, в свою очередь, возможно только тогда, когда клиент верит, что его рассказ не будет воспринят с осуждением или осмеянием. Создание атмосферы доверия или, по-христиански, любви – основная задача терапевта. Если это получается, то сам рассказ клиента о постыдном происшествии становится целительным, человек принимает ответственность за свое поведение. Вторая задача психотерапии – различение поведения и личности – решается в тот момент, когда клиент всей душой, всем телом чувствует, что его принимают как полноценного человека, несмотря на его мнимые или реальные ошибки.
Из интервью с участницей агиодрамы:
ЛО: Давай теперь поговорим об агиодраме. Я тебя прервал, ты начала говорить, что агиодрама для тебя – это разновидность психодрамы…
Инна: Да, и терапевтический эффект она дает глубокий.
ЛО: Ты ходишь уже более полугода, ты один из «старожилов» агиодрамы, я не считал, сколько раз ты была, но явно больше десяти, ты чаще других участников была протагонистом. Чьи драмы тебе особенно запомнились?
Инна: Мои.
ЛО: J А кроме них?
Инна: Была драма…Я не помню святую…Там была встреча протагониста со святой… Протагонистом была Н.
ЛО: Это была Параскева Римская.
Инна: Параскева, да.
ЛО: И что тебя зацепило?
Инна: Меня зацепила возможность агиодрамы проработать глубокую внутреннюю травму. Искреннее отношение к религии, к выбранному святому позволило добиться такого доверия, что человек открылся самому себе в группе.
ЛО: Доверие к святому позволило…
Инна: …открыться и проработать травму, к которой человек шел долгие годы и подобраться, я так думаю, не мог.
В агиодраме, о которой вспомнила Инна, мы договорились с протагонисткой, глубоко верующей воцерковленной женщиной (назовем ее Н.), о постановке жития блаженной Параскевы Римской. Не стану пересказывать житие, поскольку до его постановки дело так и не дошло. Тем не менее, я считаю эту агиодраму одной из самых очевидно результативных в моей практике.
В качестве разогрева и для фокусировки темы работы я попросил протагонистку поговорить со святой, сформулировать свою проблему. Но она не смогла обратиться к ней, объяснив, что и в жизни уже давно не может молиться к этой любимой ею святой. Тогда я попросил протагонистку просто идти к участнице группы, играющей роль Параскевы Римской из дальнего угла комнаты, и остановиться на расстоянии, которое символизировало бы психологическую дистанцию. Клиентка остановилась на значительном расстоянии и сказала, что дальше ее не пускает что-то, чего она очень боится. Стало очевидно, что духовная роль «Молящейся» чем-то блокирована, и в такой ситуации переход к обычной для агиодрамы постановке жития стал бессмысленным. Нужно было исследовать то, что мешает обратиться к святой. Этому исследованию, проведенному в русле классической психодрамы, мы и посвятили большую часть времени.
Я получил разрешение протагонистки и могу, не нарушая правила конфиденциальности, описать суть внутреннего конфликта. Более 20 лет назад Н сделала аборт. Будучи глубоко верующей, Н. много раз исповедалась в этом грехе, однако чувство вины (или то, что Н. воспринимала как чувство вины) не оставляло ее на протяжении многих лет. Именно это чувство и не давало ей возможности обратиться за помощью к св. Параскеве. Она считала себя недостойной заступничества святой. Именно это обстоятельство – ощущение себя «недостойной» и навело меня на мысль, что в основе проблемы лежит не только и не столько вина, сколько стыд.
Мы поставили символическую фигуру барьера, не пускающего Н. к святой. Я попросил Н. сыграть роль барьера. Долгое время протагонистка не могла вымолвить ни слова. Работа была мучительной и для Н., и для группы и для меня. Так обыкновенно бывает в работе со стыдом – признаться в чем-то постыдном страшно даже одному человеку, тем более страшно совершить такое признание перед группой. Затаенный стыд становится «жгучим», человек боится «сгореть со стыда». (Ничего подобного не происходит в работе с чувством вины, если оно не связано со стыдом). Однако наша группа существовала не первый месяц, Н. хорошо знала ее участников и доверяла им. В конце концов искреннее желание участников группы помочь Н. победило стыд. Протагонистка разрыдалась и начала говорить.
Оказалось, что более глубокой, чем сам факт аборта, причиной духовной проблемы Н. было то обстоятельство, что Н. не знала, кто отец ребенка. Н., на момент аборта молодая женщина, вела вольный образ жизни, встречалась с несколькими мужчинами одновременно, и не знала, кому из них обязана беременностью. Позже, более глубоко приняв веру, Н. устыдилась своего бурного прошлого, однако этот стыд, как непереносимый, был вытеснен чувством вины перед ребенком. В результате Н. и после аборта стыдилась ребенка, не давала ему места в своем сердце, то есть продолжала его убивать.
Пока этот стыд не был осознан, Н. лишала себя возможности действенного покаяния. Она попросту не знала, в чем надо каяться – раскаявшись в аборте и искренне обещая, что этого не повторится, она не решала проблему стыда за ребенка, уничтожающего память о нем. Введя фигуру нерожденного ребенка, заменившую барьер, мы разобрались в этих чувствах, отделили вину от стыда. Н. смогла принять нерожденного ребенка, несмотря на его «постыдное» происхождение. Из роли ребенка Н. простилась с матерью и переместилась из позиции барьера, мешающего протагонистке обратиться к Параскеве, за спину Параскевы, под ее покровительство. Тем самым, ребенок, с одной стороны, обрел свое место в жизни и в памяти Н., а с другой стороны, была восстановлена возможность молитвенного общения протагонистки со святой.
Давайте посмотрим, что здесь произошло с точки зрения теории ролей. Ядром агиодрамы было покаяние, и в нем явно выделяются три уровня: психологический, представленный виной перед ребенком; социальный, представленный стыдом перед окружающими за свое поведение; трансцендентный, представленный сознанием греха перед Богом. Церковное покаяние состояло в том, что Н. каялась перед Богом в том, что она присвоила себе божественное право решать, кому рождаться, а кому – нет. Этот грех был ею озвучен на исповеди. Результатом должна была бы быть внутренняя работа, сходная с работой горевания, приводящая к принятию своей ответственности и «отпусканию» младенца. Однако эта работа была скована чувством стыда за ребенка. Конфликт психологических ролей привел к тому, что блокировались и некоторые духовные роли, в той части, в которой они касались молитвенных просьб: «если я после покаяния все еще мучаюсь виной, значит, Бог не простил меня, и я не могу ничего просить у Него для себя». (Уточню, что этот запрет не касался, к примеру, молитв о близких). С течением времени этот запрет был перенесен и на обращение к некоторым святым.
Это была самая одна из самых терапевтичных, ориентированных на тему работ из всех проведенных мною агиодрам. Изначально заключенный контракт – прочувствовать жизненные выборы святой – сменился другим контрактом – исследовать и, по возможности, снять барьер, мешающей обратится к святой. Я сознательно минимизировал постановку жития, поскольку знал, что образ святой у протагониста уже сформирован. Вплоть до разрешения внутреннего конфликта, связанного с фигурой ребенка, я ни разу не поменял ролями протагонистку и исполнительницу роли Параскевы. Задачей, в отличие от классической психодрамы, было не получение ресурса от святой, а снятие блоков, препятствующих молитвенному общению. Психодраматическая Встреча Н. и св. Параскевы стала возможной благодаря безмолвному присутствию святой, благодаря доверию к Богу и Его святой. Постановки сцен из жития св. Параскевы в этом случае не требовалось, потому что доверие к ней, ради которого мы и ставим жития, существовало изначально. Но само присутствие святой задавало специфически агиодраматическую составляющую действия.
Особо отмечу, что описанная выше работа не подменяет таинства Покаяния. С религиозной точки зрения ее можно рассматривать как часть подготовки к Таинству Покаяния. Поскольку я общался с Н. и после завершения агиодраматического цикла, я знаю, что она обращалась к своему духовнику с этой темой.
С согласия Н. я опубликовал описание этого случая на миссионерском портале протодьякона Андрея Кураева и на форуме одного терапевтического сайта. Мне хотелось бы закончить статью объяснением своей позиции в связи с двумя возражениями, поступившими, соответственно, от верующего и от психотерапевта. Вообще, возражений было много, но эти два показались мне наиболее существенными.
Сначала попробую соотнестись с возражениями своего коллеги.
alexey5351 пишет:
Описанная Вами Н. с ее историей — это классический виноватый человек Фрейда, предрасположенность и симптоматика, на мой взгляд, близки к депрессивным (с психодинамической точки зрения). Корни ее состояния могли формироваться задолго до того, как она приняла решение об аборте.
То есть с тем, что ее мучает, вполне можно работать как в индивидуальной, так и групповой терапии, без какой бы то ни было трансцендентности. Почему для нее именно агиодрама эффективна, а не индивидуальная терапия? Что происходит с глубокими, хроническими вещами, которые привели ее к этой точке? Или она пошла в результате работы в группе в церковь, покаялась, и все как рукой сняло. Покаяние необходимо и достаточно в лечении психологических расстройств?
Фрейду, наверное, никогда не простится его широко растиражированная фраза о том, что «кто спрашивает о смысле жизни, тот болен». Классический психоанализ, с его представлением о религиозных чувствах как об одном из проявлений Супер-Эго, менее других методов психотерапии подходит для работы с переживаниями верующих. Исходя из психоаналитических классификаций, любого человека, отправляющегося на исповедь, придется причислить к категории виноватых, добавив сюда еще и мазохистские тенденции, коль скоро этот человек специально ковырялся в себе, чтобы обнаружить, в чем он виноват. Если же он это делает регулярно, то к генерализованной вине и тревоге нужно еще присовокупить гипотезу об обсессии. И к этой категории «больных» придется причислить несколько сотен миллионов верующих.
Игнорируя попытки поставить диагноз на расстоянии, не премину выразить согласие с фундаментальным тезисом психоанализа: действительно, истоки любой психологической проблемы лежат в прошлом. Я согласен и с тем, что одно и то же травматическое событие разными людьми переживается по-разному, в зависимости от характера ранней детской травматизации. Отсюда, однако, не следует, что для решения психологических проблем неизбежно путешествие в прошлое. Существуют десятки направлений психотерапии, не обращающихся к детским переживаниям клиента, и, тем не менее, доказавших свою эффективность. Перечислю наиболее известные и влиятельные: гештальттерапия, гуманистическая психотерапия, НЛП, символдрама, телесноориентированная терапия, весь комплекс когнитивно-бихевиоральных методов и проч. Психодрама, как метод чрезвычайно гибкий, позволяет ведущему выбирать способ взаимодействия с протагонистом. Мы можем отправиться в путешествие по ранним переживаниям клиента, но можем также решить проблему во вневременной символической реальности. Агиодрама, как разновидность психодрамы, работает преимущественно с символической реальностью.
Соглашусь и с тем, что «можно работать как в индивидуальной, так и групповой терапии, без какой бы то ни было трансцендентности». Вернее можно было бы, если бы контракт был изначально заключен на работу с чувством вины и стыда. Однако в данном случае контракт предполагал исследование причин, мешающих протагонисту молиться. Работать «без какой-либо трансцендентности» означало бы совершить грубейшую профессиональную ошибку, состоящую в игнорировании религиозных чувств клиента.
«Или она пошла в результате работы в группе в церковь, покаялась, и все как рукой сняло?». Во-первых, вряд ли мы можем ожидать, что у верующего человека покаяние «как рукой снимет» переживания по поводу последствий аборта. Во-вторых, у воцерковленного человека исповедь не бывает единичной, Покаяние – это длительный труд. То, что нам удалось, как я надеюсь, сделать – это, выражаясь психоаналитическими терминами, вывести из бессознательного, осознать вытесненный стыд: «где было Оно, там стало Я». Психологическое состояние клиентки после терапии можно описать молитвенными словами из 50-го Псалма: «Наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя; яко беззаконие мое аз знаю и грех мой предо мной есть выну» («Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня, ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною.») Именно такое умонастроение клиентки (более полное сознание греха и надежда на очищение) можно считать достижением этой психотерапевтической сессии.
«Покаяние необходимо и достаточно в лечении психологических расстройств?» – И опять я соглашусь с невысказанным тезисом: да, одного покаяния недостаточно. Но дальше выскажу поистине еретическую для большинства психотерапевтов мысль: да, верующий человек, живущий полноценной церковной жизнью, в подавляющем большинстве случаев может обойтись без нас, коллеги. Этим тезисом я, пожалуй, закончу заочную беседу с психологом и перейду к прениям с людьми верующими.
Начну с прямо-таки поэтического поста, опубликованного на миссионерском сайте о. Андрея Кураева.
Елена Фил. пишет:
Разве Вы не читали Святых Отцов — не нужно ничего представлять и импровизировать?
Тем более играть на сцене?
Не нужно символически изображать абортированных младенцев…
И передавать их Святым. Нет такого в святоотеческой литературе… Не нужно, понимаете?
К сожалению, это часто встречающаяся в среде верующих точка зрения, согласно которой опыт психотерапии и религиозный опыт несовместимы. Разумеется, у Святых Отцов нет ни одного высказывания по поводу психотерапии, просто потому, что подавляющее большинство их психотерапию не застало, а современные нам Святые Отцы не очень интересовались этой темой. Но даже если отнести, к примеру, нелицеприятные высказывания св. Иоанна Кронштадтского об интеллигенции к психотерапевтам, то и в этом случае нужно констатировать, что эти высказывания представляют собой не вероучительные истины, а теологумены, то есть частное мнение святого как человека. К такому мнению можно относиться с уважением, но с ним можно и не соглашаться. Именно теологумены разных святых, в отличие от высказываемых ими в Духе вероучительных истин, могут противоречить друг другу. (Однажды Серафима Саровского спросили, может ли он ошибаться. «Когда говорю от себя – могу ошибаться, когда говорю в Духе – нет, не могу», — ответил святой).
Елена Фил.:
Неужели со своим «спектаклем» будете по храмам ездить, чтобы женщины, у которых вина после абортов не проходит, ходили к Вам в спектакль — передавать мысленно абортивных младенцев к св. Параскеве.
Не нужно устраивать спектакль из покаяния!!!
Судя по тому, что Елена называет психодраму «спектаклем», суть этого метода психотерапии ей не знакома. Нет смысла вдаваться в длительные объяснения, скажу только, что психодраматическая постановка, в отличие от театральной, не имеет эстетических целей. Следуя логике Елены, мы дойдем до того, что и Литургию назовем спектаклем – там тоже распределены символические роли.
Существеннее вопрос о том, отважусь ли я ездить по храмам с агиодрамой, чтобы облегчать чувства вины и стыда у женщин, сделавших аборт. Я вижу здесь два вопроса: 1) уместна ли агиодрама (шире – психотерапия или психологическое консультирование) в приходских общинах и 2) является ли агиодрама средством лечения женщин, сделавших аборт.
Что касается первого вопроса, замечу, что во многих приходских общинах работают психологи. Поскольку агиодрама является разновидностью психодрамы, я не вижу причин, по которым она не могла бы быть применена на приходе. Относительно того, буду ли я «ездить по храмам» – нет, не буду, поскольку у меня нет «миссионерских» целей.
Второй вопрос несколько сужает область применения агиодрамы. Не поленюсь повторить, что агиодрама является разновидностью психодрамы (то есть методом психотерапии), специфичность которой состоит в систематической работе с трансцендентными (в данном случае, духовными, религиозными) ролями. Если какой-то фактор, какое-то неосознанное чувство (в данном случае, стыд) препятствует соприкосновению с духовной ролью (в данном случае с ролью «Молящейся»), я буду работать с этим чувством.
Елена Фил.:
Покаяние — это плач…. плач, но не в спектакле, а дома — в подушку, что был(а) идиоткой(ом) и так нагрешил(а), что были мозги промыты….
Плач и благодарение Господу, что тебе дали время на покаяние и на исправление жизни.
Что не погубил милостивый Господь со всеми грехами…
Катарсический плач в группе в случае, когда темой работы является стыд, намного продуктивнее, чем плач в подушку – по причинам, которые я описал выше. Это еще не покаяние, но первый шаг на пути к нему.
Я не знаю, каковы сейчас взаимоотношения Н. с Богом в связи с абортом, чувствует ли она себя прощенной или нет. Это слишком интимная область, касающаяся Бога, Н. и ее духовника. Даже если она попытается рассказать мне об этом, я убегу, зажав уши. Но в одном я уверен: стыд Н., будучи осознанным, из ложного стал спасительным, из разрушающего превратился в «стыд во славу и благодать».
Елена Фил.:
Лучше эти женщины епитимью дополнительно возьмут — какую смогут понести. Любой батюшка подскажет…
Возвращаемся к теме религии и психотерапии. Словечко «лучше» предполагает противопоставление. Почему нельзя принимать участие в психотерапевтической группе (с благословения духовника, к слову сказать) и, вместе с тем, отмаливать свой грех? Н. не могла «взять дополнительную епитемью» по той простой причине, что не осознавала греха блуда в его связи с абортом. И за двадцать с лишним лет ни один батюшка ей не подсказал значимость этой связи.
Помимо темы взаимоотношений религии и психотерапии, здесь присутствует еще одна часто обсуждаемая тема – о разделении сфер деятельности священника (духовника) и психолога (психотерапевта). Эта тема была поднята и в ходе обсуждения истории Н., однако здесь не место вдаваться в подробности. Лучше я просто приведу пример того, как в похожем случае поступил священник:
Вера Волынец:
Недавно, слушая Евангелие от Матфея, я услышала слова Иисуса: «…Потому, как вы судите, так и Вас будут судить, и какой меркой меряете, так и вас будут мерить…» Сердце моё упало. Я поняла эту фразу как если я себе чего-то не могу простить, значит меня не простят. Но решила обратиться за толкованием к одному священнику. Бог знает, почему именно в личку, а не в раздел, но это стало решающим фактором. Священник поинтересовался что значит «не могу простить? Это как?» Я и ответила: «В 19 лет сделала аборт. Но не по неведению или неверию (в тот момент Бог для меня существовал; хоть я и не жила тогда по православным законам, но я знала, что за всё буду отвечать перед Ним), а потому, что не могла поступить по-другому. Парню было 17 лет. Я его не любила, но он меня любил. Я говорила себе, что не могу сделать его отцом и этим поломать ему жизнь. Родить сама тоже не могу, т.к. в тот период как раз папа ушел из семьи, и я не могла сесть на шею к маме».
Под такими «благородными» причинами я пошла на это.
Священник дал мне ответ касательно моего вопроса. Также сказал, что я могла поступить по-другому, и посоветовал копаться в этой истории дальше. Я ответила, что не хочу копаться, т.к. будет больно…
Но успокоить мысли я уже не могла. В меня посеяли «зерно сомнения» в том, что я поступила так от безвыходности. В итоге всплыла правда. Пришлось признать, что, если бы я захотела рожать, мне бы пришлось пройти ряд унизительных для меня моментов: знакомство и объяснения с родителями. Подшучивания со стороны друзей о браке «по залету» (а для меня такая форма брака была унизительной). И последнее, понимание того, что мне придется себя переламывать и жить с нелюбимым человеком. Бороться за счастье с ним.
То есть обычная гордыня стала всему причиной, а не то, что я считала столько лет. Поэтому первая исповедь не принесла облегчения. Я понимала, что поступила не правильно. Но каялась лишь в том, что допустила факт беременности, а не в том, что сделала аборт.
История Веры схожа с историей Н. в том, что здесь тоже есть неосознанный мотив, препятствующий полноте Покаяния. В данном случае это гордыня, хотя и тема стыда («по залету») тоже присутствует. Я привел эту историю в качестве примера того, как священник, в соработничестве со своим чадом, приходит к тому же результату, к какому Н. пришла в результате агиодрамы – к полноте Покаяния.
В принципе, можно ожидать, что обращение именно к священнику, а не к психотерапевту, с большей вероятностью должно привести к такому результату. Однако в случае с Н. ложный стыд, происходящий от гордыни, упорно препятствовал ее прозрению. Грех мог быть осознан на исповеди, при прочтении книги или просмотре фильма, но в данном случае помогла агиодрама. Что ж, «Дух дышит, где хочет» (Ин. 3:8).
Литература:
- Бурбо, Лиз. Пять травм, которые мешают быть самим собой. – М. «София», 2006.
- Добротолюбие, или словеса и главизны священного трезвения… В 4 ч. Ч. 1-2. – М.: Синодальная Типография, 1902.
- Жития святых: Святителя Димитрия Ростовского, в 13 тт. – М., Терра, – 2007.
- Фрейд, Зигмунд. Я и Оно. Труды разных лет. В 2 тт. – Тбилиси, «Мерани», 1991.
Ждем Вас на конференции! Хочу пойти